— Наставники схолы требуют от своих подопечных всестороннего развития, — Себастьян позволил себе скорчить лицо, пародируя мой менторский тон. — Мы не обязаны играть, однако должны разбираться в искусстве. Ведь оно тоже…

— Тоже может быть источником порчи, — закончил я, отворачиваясь и прислушиваясь.

С момента появления этой Кризи в процессии произошли изменения. Барабанщики изменили ритм, подстраиваясь под её голос, и к ним внезапно присоединились трубачи и скрипачи, которые до этого не подавали каких-либо признаков присутствия.

Когда оркестр наконец собрался, над проспектом зазвучали первые слова «Поступи Святого» — гимна, который был сочинён после возрождения Друза. Голос примадонны звучал грустно и трагично, заставляя сердце дрожать от невыносимой боли. Казалось, что буквально на наших глазах уродливый ксенос наносит смертельный удар великому полководцу.

Куплет за куплетом, тоскливая мелодия разносилась над процессией, пока совсем не замолкла, чтобы уступить место крещендо, набирающему силу и торжественность, подобно милости Императора, что наполняла бездыханное тело Друза.

Захваченный звучанием и чарующим голосом, я отстал от своих спутников, сливаясь с толпами младших служащих и городских жителей. Композиция вот-вот должна была превратиться в громогласный марш, но я словно бы удалялся от неё всё дальше и дальше.

Яркий мир вокруг стал тускнеть, выцветая и наполняясь серым. Небеса окрасились в болотный цвет, а снег обратился чёрными хлопьями пепла, кружащегося в порывистом ветру…

…мимо меня проходили гвардейцы, слишком утомлённые, чтобы даже расправить плечи. Их броня покрылась копотью и грязью, как и сами солдаты, проведшие несколько месяцев в ожесточённой борьбе в зоне проливных дождей.

Мы с группой Микорда наконец добрались до своих, вырвавшись из окружения и выведя остатки сил планетарной обороны. Однако на душе не было радости. Лишь печаль и смертельная усталость, подгибающая ноги, оттягивающая плечи к земле.

Кто-то из гвардейцев впереди затянул «Бол, ночной нож». Комиссары не любили эту песенку про бравого катачанца, который оказался один в тылу и начал вырезать банды хаосопоклонников и одновременно скрывался от своих. Но, вероятно, даже цепные псы Муниторума оказались слишком измождены, чтобы протестовать.

Песня же сочетала в себе иронию и жестокую правду о войне, которые никогда не раскрывали агитационные плакаты и голо-оперы. За это солдаты её и любили, а потому многие тут же подхватили мотив, собирая хор из хриплых грубых голосов.

Микорд многозначительно посмотрел на меня, явно желая присоединиться. Вместо одобрения, я стал подпевать вместе со всеми.

Улица впереди сворачивала, и бойцы начали толпиться, замедляя шаг. Микорд ушёл куда-то вперёд, а я, задумавшись, наткнулся на впереди идущего. Это был какой-то бродяга в капюшоне, вид которого идеально смешивался с грязными и ободранными гвардейцами вокруг…

…человек резко обернулся ко мне, демонстрируя острые черты и козлиную бородку. Выражение его лица сначала говорило о гневе, но что-то в моем облике резко изменило намерения незнакомца.

— И-инквизитор? — Сдавленно спросил тот, делая шаг назад и пригибаясь.

Стряхнув с себя оцепенение от очередного наваждения, я уже собирался извиниться, как вдруг заметил нечто блестящее, выхваченное из скрытых под теплым плащом ножен.

Кинжал.

Резкий выпад и блеск стали окончательно вернули меня в реальность, заставляя работать рефлексы. Несмотря на протестующую боль тела, я сделал шаг в сторону, уходя с траектории удара.

Моя правая ладонь тут же схватила атакующее запястье противника и начала выворачивать руку локтем ко мне для того, чтобы врезать туда левым кулаком.

Послышался хруст костей, тут же потонувший в болезненном возгласе. Люди вокруг нас стали опасливо расходиться, но музыка заглушала все возмущения.

Незнакомец выронил кинжал, но явно не собирался сдаваться, потому что второй рукой выхватил пистолет. Не успев разорвать дистанцию, он попытался выстрелить мне в живот, но я вновь сумел избежать атаки, отклонив оружие куда-то в сторону.

Звук выстрела потонул в грохоте фейерверков, а пуля попала в череп какому-то бедолаге, из-за чего он куклой повалился на идущих позади людей. Хлынувшая из ноздрей и раны кровь вызвали панику и крики.

Стрелок же, воспользовавшись моим замешательством, врезался лбом мне в скулу и опрокинул на рокрит. Словно подбитый пес, он отшатнулся и снова прицелился в меня, но на этот раз ему помешала толпа, охваченная безумием.

Тогда убийца решил просто сбежать, опрометью кинувшись куда-то поперёк процессии. Вскочив на ноги, я бросился следом, расталкивая полоумных трусов, большинство из которых совершенно не понимали, что происходит.

Где-то за спиной зазвучали сирены арбитров, но ждать судий не было времени.

Я выскочил на соседнюю улицу, более узкую, но не менее заполненную толпой, пытаясь поверх голов разглядеть убегающую спину. К счастью, у местных обеспеченных жителей хватало гордости, чтобы проявить недовольство, а потому можно было понять примерное направление побега.

Некоторых прохожих незнакомец просто сносил, не забывая испачкать кровью, по всей видимости, шедшей из открывшегося перелома.

Следы привели меня в переулок между жилыми блоками, который, хвала Трону, не был забит людьми. Точнее, он был абсолютно пустой. Пятна крови здесь становились более чёткими, свидетельствуя о серьёзном кровотечении.

Пробежав полкилометра, я оказался на распутье. Теперь дорога выводила либо к проспекту и процессии, либо уводила куда-то вглубь внутреннего двора, накрытого тенью от близких шпилей богачей. Но в этом сплошном сумраке я отчётливо разглядел знакомый блеск ствола.

Звук выстрела отразился от узких стен оглушительным звоном, но я уже метнулся в сторону, когда пуля попала в левое предплечье. Из-за вспышки боли, я замешкался и не смог точно ударить. Кулак прошел в считанных миллиметрах от лица стрелка, и он смог ткнуть меня стволом в живот.

Но выстрелить еще раз я не позволил, ловко просунув палец между спусковым крючком и рукояткой. Убийца не сразу понял, что случилось, но я уже схватил его свободной рукой за левое плечо и врезался головой в недоумевающее тощее лицо.

Послышался хруст, и мой оппонент начал оседать, заваливаясь в темноту. Я продолжал блокировать спуск пистолета, пока не отвёл ствол в сторону. Палец болезненно пульсировал, но это было пустяком в сравнении с застрявшей в мышце пулей.

Чтобы осмотреть противника, пришлось вытащить тело на свет ближайшего фонаря. Сердце не билось, а окровавленный нос странно оттопырился и будто бы «натянулся» внутрь черепа.

— Фраг! — Выругался я, обрушивая кулак на грудь трупа.

Впрочем, долго сокрушаться времени не оказалось. Стоило только подняться на ноги, как на проспекте, прогремел взрыв.

Схватив пистолет мертвеца, я опрометью кинулся на главную улицу, с которой в переулок уже забегали напуганные люди. Охваченные безумием, они совершенно не обращали на меня внимания.

Один из беглецов врезался в моё левое плечо, тревожа раненую руку. От вспыхнувшей боли меня бросило на ближайшею стену и выбило из легких весь воздух. По мере того, как адреналин иссякал, застрявшая пуля тревожила меня всё сильнее.

Тем временем впереди раздались первые выстрелы. Пистолеты и лазганы. Встречный ветер принес горький запах гари и пепла.

Расталкивая всех на пути, я наконец выбрался на проспект, охваченный дымом. Прямо посреди дороги развернулась ужасная картина: роскошный паланкин кардинала опрокинулся, один из сервиторов носильщиков превратился в кровавое месиво на рокрите, а сам его преосвященство бездыханно лежал внутри перевёрнутого балдахина, укрытый окровавленными шторами. Белые одежды испачкались, придавая хозяину большее сходство с первыми пилигримами Каликсиды, чем тот явно желал…

Недалеко от паланкина лежала мёртвая сестра битвы. Похоже, неожиданный взрыв опрокинул её, оставляя беззащитной для подлого удара топора, раскроившего незащищённую голову.