Еще хотел сказать про особые слова характерные для этого времени. В Красной армии солдат нет, есть красноармейцы и бойцы. Солдаты были у царя, а сейчас есть у белых. Не дай бог назвать красноармейцев солдатами, неправильно поймут. Слово «солдаты» конечно есть и иногда мелькает в документах, которые я печатаю, но в устной речи его не употребляют.

Офицеров в Красной армии тоже нет, есть командиры, а офицеры все служат в армии белых. В знаках различия у красных командиров я пока не разобрался. Все командиры в штабе воевали с немцами в Первой мировой войне и имели в царской армии офицерские звания. В Красной армии их называют военными специалистами. За ними присматривают комиссары. В 10-й армии комиссары, как правило, из рабочих питерских заводов.

Командующий 10-й армией РККА Леонид Лаврович Клюев, бывший царский офицер, капитан, начальник штаба 10-й Пехотной дивизии Русской императорской армии (везет ему на цифру десять). В годы Первой мировой войны воевал на Юго-Западном фронте. Социальное положение — из крестьян. На сторону революции перешел добровольно.

На следующий день в кабинете, где стояла моя пишущая машинка, появился еще один стол с пишущей машинкой, а в середине дня Самуил Аронович привел симпатичную девицу лет двадцати. Она оказалась местной учительницей и умела печатать на машинке.

Девушка сразу решила, что я младше и она может мной командовать, представилась Татьяной Владимировной, задирала нос и всячески третировала меня. Попыталась заставить бегать по ее поручениям: отнести, принести, подвинуть, подать, — но я быстро ее обломал.

Татьяна Владимировна была учителем местной церковно-приходской школы и, если говорить современным языком, учила детей на уровне учительницы младших классов, то есть читать, писать, считать. Для большинства крестьянских детей до революции образование на этом и заканчивалось.

Сразу после службы я пошел на первую тренировку. Остап представил меня кряжистому кавалеристу с кривыми ногами Степану Дормидонтовичу. Тот скептически меня оглядел.

— Казака учить только портить. Так чего хотел та?

— Хотел бы пройти курс молодого бойца с самого начала. После ранения растерял все навыки, хочу восстановить.

— А конь та у тебя есть?

— Нет.

— Постоянно с тобой та заниматься мне некогда. Буду показывать упражнение. Доводишь без меня та до ума, потом показываю следующее. Так пойдет?

— Да, — обрадовался я, так как на первых порах боялся, что могу просто свалиться с коня и опозорить громкое звание крутого воина казака. Мне показали, какого коня я могу брать на конюшне для тренировок. Потом под шутки подошедших кавалеристов с трудом забрался на коня и проскакал по кругу.

Степан Дормидонтович усмехнувшись в усы, сказал, что это будет первым моим упражнением — садиться в седло и скакать по кругу и куда-то ушел по своим делам. Я честно в течении двух часов отрабатывал это упражнение, потом расседлал и долго ухаживал за конем. Домой шел на негнущихся ногах. В душе надеялся, что некоторое время мышечная память тела вспомнит навыки, которые в него вдалбливали с детства и мне станет легче.

Дальше потянулись однообразные дни. С утра я стучал на машинке в штабе вместе с Татьяной Владимировной, а после работы два часа изучал науку кавалеристов.

Однажды сидел за машинкой, механически перепечатывая текст с записки сделанной карандашом, и чуть слышно стал напевать, попадая в ритм стука клавиш пишущей машинки:

Ночной зефир

‎Струит эфир.

‎Шумит,

‎Бежит

‎Гвадалквивир.

— Ты знаешь стихи Пушкина? — удивленно воскликнула Татьяна со своего места.

— Знаю, — сказал я и стал громко читать, строки, которые учил еще в школе:

Итак, она звалась Татьяной.

Ни красотой сестры своей,

Ни свежестью ее румяной

Не привлекла б она очей.

Дика, печальна, молчалива,

Как лань лесная боязлива,

Она в семье своей родной

Казалась девочкой чужой.

Она ласкаться не умела

К отцу, ни к матери своей;

Дитя сама, в толпе детей

Играть и прыгать не хотела

И часто, целый день одна,

Сидела молча у окна.

— А еще что-нибудь знаешь? — спросила Татьяна.

— Знаю, — и стал читать:

Хороша была Танюша, краше не было в селе,

Красной рюшкою по белу сарафан на подоле.

У оврага за плетнями ходит Таня ввечеру.

Месяц в облачном тумане водит с тучами игру.

Вышел парень, поклонился кучерявой головой:

«Ты прощай ли, моя радость, я женюся на другой».

Побледнела, словно саван, схолодела, как роса.

Душегубкою-змеею развилась ее коса.

«Ой ты, парень синеглазый, не в обиду я скажу,

Я пришла тебе сказаться: за другого выхожу».

Не заутренние звоны, а венчальный переклик,

Скачет свадьба на телегах, верховые прячут лик.

Не кукушки загрустили — плачет Танина родня,

На виске у Тани рана от лихого кистеня.

Алым венчиком кровинки запеклися на челе,

Хороша была Танюша, краше не было в селе.

— Хорошее стихотворение, кто написал? — спросила Татьяна.

— Сергей Есенин — крестьянский поэт. Скоро о нем узнает вся Россия.

Тут в комнату зашел один из штабных командиров и наш стихотворный диалог прервался. Когда командир ушел Татьяна сказала.

— Вот уж никогда бы не подумала, что мальчишка казачок, может знать столько стихов.

— Не казачок, а казак, — поправил я ее. — Я еще знаю наизусть стихи Блока, Хлебникова, Белого, Волошина.

— Ого! Почитаешь?

— Можно, — как бы нехотя согласился я, — давай вечером встретимся, погуляем в степи за городом, стихи почитаю.

— Хорошо, я согласна, — сказала Татьяна.

Было заметно, что сегодня в ее глазах я вырос до небес. Шашкой махать тут практически каждый может, а вот читать наизусть стихи... даже не знаю, если еще такие в десятой армии.

Вечером, после работы и ужина, мы с Татьяной встретились за околицей (за изгородью на окраине города) и пошли гулять по полевой дороге. Девушка мне понравилась, симпатичная, образованная: говорит на хорошем литературном русском языке (слышал, как местные девушки тут разговаривают, есть с чем сравнить), современную ей литературу знает получше меня.

Разговаривали о поэзии. Я вспомнил все стихи, какие знал наизусть из книг поэтов начала XX века. Многие мои современники из XXI века, наверно, удивиться, зачем учить стихи? Ладно в школе, там заставляют, а просто так, непонятно. Я же просто люблю поэзию. Даже сам в школе пытался что-то сочинять. Кроме того, заучивание стихов тренирует память. Давно замечал, что мне достаточно один раз прочитать какой-то текст, и я, если не наизусть, то общий смысл могу пересказать даже через пару лет.

Татьяна для этого времени очень продвинутая женщина, как здесь говорят — эмансипе. Она за свободные отношения между мужчиной и женщиной. После революции это сейчас очень модная тема среди прогрессивной молодежи. Поэтому естественно, она не смогла устоять перед стихами поэтов Серебряного века. Мы дошли до ближайшего стога и как-то само собой оказались в объятиях друг друга. Темнело быстро, с дороги ведущей в город никто нас видеть не мог.

Однако, когда возвращались назад (оба с припухшими от поцелуев губами), сидевшие возле крайнего дома красноармейцы стали посмеиваться и одобрительно шутить над шустрым писарем. Я проводил Татьяну до ее дома. Она тоже жила у хозяев, снимала комнату.

Незаметно, с момента моего попадания в этот мир, прошло две недели. Как мне казалось, я многого сумел добиться. Степан Дормидонтович одобрительно улыбался, когда я на всем скаку шашкой лихо рубил лозу. Мое тело все-таки вспомнило заученные с детства движения, и я делал успехи в познании кавалерийской науки. Понемногу вписался в работу писаря при штабе и ко мне не было никаких претензий. Наладились отношения с Татьяной, при чем так, как я поначалу даже не ожидал.

Я взял домой чернильницу, ручку и бумагу и потихоньку стал тренироваться в каллиграфии и даже что-то стало получаться. Почерк конечно сильно отличался от Митиного, но посторонним людям это можно было объяснить тем, что почерк изменился из-за удара по голове.