— Я знаю, что привязанность к потомству — важная часть человеческого менталитета, — заметила машина.

Граф перевел разговор на другую тему:

— Если у нас получится то, что мы задумали, насколько мы преуспеем? Ты говорила, что беда все равно случится, но до какой степени она будет страшна?

— Я не вполне понимаю твои оценочные определения… — начал искин. — Я рассчитала вероятности, полный отчет предоставлю тебе позже.

— Расскажи коротко сейчас.

— Наш антивирус будет эффективным — при условии, что в общественное сознание внедрится убеждение о его действенности против чумы.

— Мы постараемся как можно шире распространить этот слух, — кивнул граф. — Все-таки как прекрасно, что эти твои… наночипы размножаются именно в уксусе!

— Да, я перебрала много возможных сред, но уксус почти идеален. Кроме того, его используют на всем суперконтиненте. Антивирус снизит заражение саркейским вирусом по крайней мере на девяносто восемь процентов, а летальность почти сведет на нет. Некоторые, конечно, умрут, но количество их будет в пределах допустимой погрешности.

Пастух помрачнел.

— Однако от обычной чумы умирать будут — тут наше средство никак не поможет, — продолжал Поводырь. — Хотя, использование уксуса в некоторой степени все же станет полезно в качестве профилактики. В ходе первой и последующих волн эпидемии погибнет от трети до половины населения в разных странах. В таких европейский городах, как Париж и Венеция, вымрет до трех четвертей.

Граф вздрогнул.

— Венеция — ключевой город нашей операции, — бросил он. — И столько жертв…

— Если бы не антивирус, там вообще не осталось бы живых, — спокойно ответила женщина. — Первая волна саркейской болезни ударила бы Венецию уже через несколько дней. А зимой неизбежно придет обычная чума. Кроме того, по моим расчетам, в последней трети января следующего года в южноальпийском регионе произойдет сильное землетрясение. В частности, в Венеции оно вызовет массированные разрушения, что усугубит эпидемическую ситуацию.

— Здесь я бессилен, — уронил Пастух.

Искин оставил эту реплику без внимания.

— Однако я прогнозирую энергичные действия городских властей во главе с дожем Дандоло, которые быстро восстановят порядок и не допустят социальной катастрофы, — заключил он.

— Уж надеюсь, — заметил граф. — Нынешний дож производит впечатление крепкого парня.

— Мне продолжать о последствиях? — поинтересовался робот.

— Говори, — кивнул д’Эрбаж. — У нас еще есть немного времени — Джулиано только приближается к месту засады…

— Депопуляция скажется на протяжении еще семи-восьми поколений, — опять заговорила девушка. — Это приведет к изменению экономических и социальных отношений, межклассовым конфликтам, вплоть до крупных восстаний и — в дальней перспективе — революций. Изменится политическая география, в частности, в Восточной Европе придет конец татарской гегемонии, а Византию полностью захватят турки. Голод и социальные конфликты вызовут стремление к поискам новых ресурсов, что повлечет открытие и колонизацию западных континентов. Наука, культура и медицина получат толчок к развитию. В общем, стратегически все это благоприятно для развития человечества.

— Я бы предпочел обойтись без этого, но избежать Беды, — мрачно ответил граф.

— Сами по себе подобные пандемии естественны и неизбежны, — возразил искин. — Чума возвратится еще не раз, правда, уже не в таких масштабах.

— Это-то понятно, — махнул рукой Пастух. — Послушай, но… неужели Беда совсем не сделает людей… лучше?

— Не понимаю вопрос, — ответил искин. — Если ты говоришь о морально-этических учениях и общем культурном уровне, тут последствия труднооценимы. Умрет много образованных людей, в том числе и среди служителей распространенных культов. Их нишу в обществе займут особи не настолько образованные и страдающие после катастрофы посттравматическими расстройствами. Психозов, в том числе и массовых, вообще будет много. Резко деградирует качество обучения. Это приведет, в частности, в Европе, к падению авторитета Церкви и распространению деструктивных культов.

— Вроде шабашей, которые используют саркейцы?

— Да, это явление будет все более частым, что вызовет жесткое противодействие властей и Церкви. В перспективе эти процессы разрешатся примерно через сто-двести лет масштабным церковным расколом.

— Я спрашивал тебя не о том, но ты все равно ответила…

— Не понимаю.

— И не надо. Все, как всегда. Как когда железо сменяло бронзу, когда разрушался Рим… Люди — это люди… А что саркейцы?

— Провал нынешней операции заставит их покинуть планету с вероятностью девяносто семь процентов. Их группа здесь невелика, и ее материально-технические ресурсы ограничены. Отступление — наиболее логичное решение для них в данной ситуации. Но, вероятно, через какое-то время они вернутся. Более точный прогноз дам по завершении нашей операции.

— Конечно, вернутся. И мы будем их ждать.

Граф замолк, словно прислушивался к чему-то очень далекому.

— Все, они напали на Джулиано! — резко бросил он, выходя из созерцания.

— Я знаю, — кивнула девушка, тоже прислушавшись. — А теперь там появился саркеец — как ты и предполагал. Тебе пора.

— Ты готова? — спросил Пастух, вскакивая на ноги.

— Я-то готова, — подтвердила она. — А вот тебе необходимо приготовиться — для тебя это будет тяжело.

Неужели в ее голосе звучало беспокойство?..

— Да уж знаю, — с кривой усмешкой проговорил Пастух. — Я выдержу, только ты четко блюди последовательность: перенос и сразу — ускорение.

— Я все сделаю, — заверила девушка.

Она встала, подошла к Пастуху и коснулась его лица сухой и горячей ладонью.

— Пора, — повторила она

И граф д’Эрбаж стал беззвучным разноцветным взрывом. По крайней мере, так это воспринял он сам — прежде, чем потерял возможность вообще что-либо чувствовать.

Охранники время от времени подшучивали над «изнеженным богатым сынком, которого злой Джулиано совсем загонял». Но Виттория не отвечала на их насмешки, и в конце концов, им надоело это занятие, и они переключились друг на друга. А на следующий день, когда девушка вышла с постоялого двора, опираясь на меня и чуть ли не падая с ног, всем стало не до шуток.

— Синьор Джулиано, если мальчишка болен, мы имеем право знать, — подошел ко мне Джованни, за спиной у которого маячил Камилло.

Придется мне сказать им правду — какую-то ее часть по крайней мере.

— Он болен, но никому из нас это ничем не грозит, — сказал я, помогая девушке забраться в телегу. — Никто из нас не заболеет, потому что в наших бочках — не просто вино, а лекарство против этой болезни. И там, — я махнул рукой на дом, в котором мы ночевали, — тоже никто не заразится, я оставил им ведро нашего вина.

— Вина или..? — прищурился Камилло, подходя чуть ближе.

— Будем считать, что это скисшее вино, — объявил я и жестом велел охранникам занять свои места. — Пора идти, нам надо спешить.

И снова мы шли по дороге, которая теперь казалась мне бесконечной. Больше не было слышно ни шуток, ни вообще каких-либо разговоров — все мои спутники, похоже, пребывали в мрачном раздумье. А Виттория лежала в телеге, и больше всего на свете мне хотелось теперь сидеть рядом с ней и говорить о том, как меня восхищает ее смелость и решительность и какая она вообще невероятная женщина. Но как раз этого я сделать не мог — она была слишком слаба, и меньше всего ей сейчас требовалась моя болтовня.

В последующие дни больная уже не покидала телегу на ночь. Я накрыл ее всеми одеялами, какие у нас были, а сам ночевал в соседней телеге, где мне едва хватало места между двумя бочками. Охранники не скрывали, что, несмотря на мои заверения, боятся заразиться, и держались подальше от нас обоих, чему я был только рад — никто не мешал мне заботиться о Виттории в ее последние дни и никто так и не раскрыл ее тайну.