«Зачем?»

«Он — раб чужих»

Женщина вновь вздрогнула.

«Пусть все выглядит, как обычное пиратство, — продолжал д’Эрбаж. — Потом иди на остров Монтекристо. Там будет мой корабль, передашь пленника капитану».

«А остальные?»

«Его свита — такие же, как он. Убей их. Они больше не люди. Гребцов и матросов можешь пощадить».

Египтянка склонила голову. Но граф чувствовал еще один не заданный вопрос и ответил на него: «Ты услышишь меня. И увидишь. Не раз». И вновь ощутил ее радость.

Вся их мысленная беседа заняла всего пару минут. Негр совсем успокоился, не чувствуя угрозы хозяйке. Гондольер ловко оттолкнулся ногой от сырой стены, и лодка отправилась дальше.

Разумный биовид «человек» оказался пригоден для передачи потомству гена подчинения. Пастуху было вменено как можно шире распространять свои гены для получения в дальнейшем массовой поддержки среди соплеменников. Своих потомков он запрограммирован узнавать по исходящим от них биосигналам и по мере необходимости инициировать их, сначала запуская их генетическую программу при помощи встроенного в него звукового кода, а потом ставя перед ними выбор, сделав который, они или забывают о встрече с ним, или становятся обязанными исполнять все его приказы.

Примечание.

Первоначальная практика принудительного подчинения была упразднена: у подвергавшихся ей разумных особей полностью отсутствовала инициатива и творческий подход. Экспериментально было подтверждено, что свободный выбор при инициации делает агентов куда более эффективными.

После генной модификации, вызвавшей тотальную перестройку организма Пастуха на молекулярном уровне и подключения его к энергетическим ресурсам планетарной биоты, его способность к функционированию приобрела потенциально неограниченную длительность. Кроме того, в нем была запущена программа тотальной регенерации, пределы которой неопределенны.

Модифицированные интеллектуальные способности Пастуха сейчас достигают девятого уровня по стандартной шкале (у наиболее развитых представителей его вида — не выше пятого).

Мое симбиотическое взаимодействие с ним позволяет на коротком промежутке ускорять его биологическое время до трех тысяч раз, а также перемещать его тело-сознание по альтматериальным потокам в любую точку планеты или ближнего космоса в виде фотонного облака. Однако данные процедуры вызывают массированную депрессию организма Пастуха, и он предпочитает их избегать.

Подобные манипуляции я могу производить и с инициированными Пастухом особями.

Спустя 1064 оборота планеты вокруг звезды я перестал получать импульсы из Национального Координирующего Центра (НКЦ). Поскольку реакции на мои доклады о деятельности местного представителя не было, я перешел на автономный протокол работы.

В результате анализа информации из улавливаемых мною разного рода сигналов, я смог установить, что все три альянса, задействованные в Войне квадрантов, в том числе и Нация, были уничтожены в ходе глобальной катастрофы. Ее причины и характер не поддавались анализу. Единственное соответствие, найденное в моей памяти — ссылки на протоисторические религиозные верования, включающие в себя у большинства культур понятия Последнего предела, Конца времени, Гибели мира, Великого суда и т.п. Поскольку это противоречит генеральной концепции моего мышления, я игнорировал собственные выводы, продолжая самостоятельно координировать действия Пастуха и архивируя свои отчеты для НКЦ.

Однако Пастух не установленным мною способом сумел сопоставить собственную информацию и осознать наш текущий статус. Поскольку заложенная в него лояльность распространялась лишь на представителей Нации, а не на ее орудия, которым я являюсь, мое доминирование над ним обнулилось.

В ходе последовавшего ментального противостояния Пастух сумел получить надо мной контроль.

Примечание.

Проведенные им при этом операции не поддаются моему анализу.

В настоящий момент Пастух продолжает исполнять функции прогрессора человечества, однако уже от своего имени и руководствуясь собственными представлениями. Я вступил в полный симбиоз с его сознанием и, фактически, являюсь частью его личности. Мои возможности используются им для вычисления вероятностных линий развития земной цивилизации и выработке стратегий по их корректировке.

Из-за нехватки охранников я, как оказалось, переживал зря. Стоило мне прийти домой в тот вечер, когда я расстался с Андреа и зачем-то согласился взять с собой в Болонью мальчишку по имени Витторио, как в мою дверь постучал сначала один желающий наняться в охрану, а потом и еще двое. Андреа постарался хоть немного облегчить мне этот путь и прислал ко мне всех своих знакомых, кто был бы способен защитить мой товар.

Теперь я обошелся бы и без мальчишки, тем более что толку от него в пути все равно было бы мало. Но я уже сказал ему прийти на следующий день на рассвете к северным воротам города, и он обещал, что будет там вовремя… Да и не хотел я ему отказывать, сам не могу понять, почему…

Утром Витторио действительно пришел к воротам в назначенный час, как и пятеро других моих спутников. Мы все вместе вышли из города и направились к виноградникам, возле которых нас должны были ждать уже готовые тронуться в путь, запряженные в телеги лошади. Мои спутники особо по сторонам не глазели, они явно уже не раз бывали в этих местах — все, кроме Витторио. Парень, как только оказался за воротами, чуть не выронил свой небольшой кожаный мешок, широко распахнул глаза, еще шире открыл рот и вертел головой во все стороны всю дорогу до виноградника. А я в это время украдкой поглядывал на него, и мысленно улыбался.

Знаю я, как это бывает. Знаю, что чувствует человек, родившийся и выросший в Сиене, когда впервые покидает ее материнские стены. Когда первый раз в жизни оказывается словно бы в другом мире — без этих каменных стен, без узких постоянно петляющих улочек, на которых невозможно увидеть ничего дальше, чем на несколько шагов. Когда почти не знаешь, что такое простор, потому что единственное открытое место в городе — это главная площадь, на которой, впрочем, все равно всегда толпится народ, хоть по праздникам, во время скачек, хоть в обычный день. И внезапно оказываешься там, где нет ни стен, ни толпы — и понимаешь, что мир действительно огромен, бескраен, а ты сам по сравнению с ним совсем крошечный. Это и пугает, и воодушевляет сумасшедшим образом — ведь если мир так велик, значит, ты можешь увидеть еще множество его уголков, множество других городов и стран. Чем-то это даже было похоже на то, что я испытал много позже во время первой встречи с отцом. В тот день мир для меня изменился навсегда, а тогда, в детстве, когда я впервые выехал из Сиены, было что-то вроде приуготовления.

Странно только что Витторио никогда не покидал Сиену раньше. Ему было лет четырнадцать-пятнадцать, неужели родители ни разу не ездили с ним хотя бы в ближайшую винодельню?

Выехал наш маленький караван очень рано, торопиться было некуда, так что лошади двигались шагом, а люди шли пешком рядом с телегами, чтобы не нагружать животных лишней тяжестью. Охранники некоторое время болтали о каких-то пустяках, поглядывая на стоящие на телегах бочки, а Витторио продолжал глазеть по сторонам с очумелым видом.

На привалах юноша тоже все больше молчал, и немного оживился только вечером, когда мы свернули с дороги в маленькую деревеньку и стали устраиваться на ночлег. Он по-прежнему оставался немногословным, но за ужином все же перебросился с нами парой фраз и даже вкратце рассказал о себе. Как я и предполагал, родители хотели, чтобы он продолжал их семейное дело, а еще хотели женить его на дочери своих друзей, которая ему не нравилась. Хотя никаких подробностей юнец о себе не открыл — не иначе боялся, что кто-нибудь из нас узнает, из какой он семьи, и попытается вернуть его домой.