Так мы миновали Ровиго и Падую, так приблизились к берегу залива. Солнце уже клонилось к закату, но нам оставался последний этап пути — переправа в Венецию — и я решил не откладывать его на следующий день. На берегу было несколько деревенек, и в них должны были найтись лодки, в том числе и достаточно вместительные, чтобы перевезти наши бочки. Нашлось бы в одной из лодок и место для Виттории, но мне еще в Падуе стало ясно, что тащить ее в Венецию не стоит — путешествие по воде лишь ускорило бы ее конец.
Она лежала на полу в хижине рыбака, у которого мы наняли одну из лодок, и была вовсе плоха. Лишь порой приходила в сознание, ее непрестанно бил озноб и донимала кровавая рвота. Я приспустил с ее плеча камизу и увидел огромный лиловый синяк, распространившийся, надо думать, очень широко. А кончики пальцев на ее руках и ногах уже начали чернеть. Я вновь укутал несчастную в одеяло и отвернулся. Отец говорил, что болезнь чужих убивает за несколько часов, а Виттория держалась гораздо дольше. Но теперь надежды не оставалась — она могла умереть в любую минуту. Ей просто надо было дать спокойно отойти ко Господу.
К тому же, отец предупреждал, что эта моя поездка будет куда тяжелее предыдущих, и я не был уверен, что теперь все опасности остались позади. Враги могли ждать нас и на берегу залива, перед переправой в Венецию, и в самом свободном городе.
— Виттория, — шептал я, наклонившись к девушке. — Я обещаю тебе — все будет хорошо, ты поправишься! Дождись меня, я скоро вернусь. А потом мы вернемся в Болонью, и ты будешь учиться там всему, чему захочешь. А я буду навещать тебя…
Я не был уверен, что она меня слышит и, тем более, сможет мне ответить. Но внезапно она открыла глаза и слабо пошевелила почерневшей рукой, словно подзывая меня еще ближе. Я склонился почти вплотную к ее лицу и с трудом смог разобрать ее тихий шепот:
— Я бы так хотела… всегда быть с вами… с тобой…
— Я бы тоже, — ответил я, прижимаясь губами к ее щеке, но, боюсь, этих моих слов она уже точно не расслышала.
Уходя из лачуги, в которой осталась Виттория, я не мог заставить себя поминутно не оглядываться. И зачем она сбежала из Сиены, зачем решила бросить свою привычную жизнь? Не сделай она этого — была бы сейчас жива. Вышла бы замуж, пусть и за нелюбимого, растила бы детей, прожила бы долгую жизнь и мирно скончалась в окружении внуков. А так — оставила все ради мечты и прожила после этого всего две недели. Хотя за это время увидела и узнала столько же, сколько за всю свою предыдущую жизнь, внесла свою лепту в избавление мира от Беды, поучаствовала в одной из битв с нашими врагами… Но стоило ли жертвовать долгой и скучной жизнью ради таких двух недель?
Однако следовало приготовиться к возможному нападению, и я попытался вытряхнуть из головы мысли о Виттории. Еще надо было сообщить отцу, что мы уже почти на месте — на берегу Джованни и остальные охранники как раз закатывали в лодки бочки с уксусом. Сумерки сгущались все быстрее, и Камилло шел мимо лодок с факелом, зажигая стоящие на их бортиках фонари.
«Отец, мы отплывем в Венецию через несколько минут», — начал я мысленный разговор, продолжая наблюдать за своими помощниками. «Прекрасно, Джулиано», — почти сразу пришел ко мне его ответ.
Вскоре мы уже отплывали от берега, и лачуга рыбака отдалялась от меня все дальше, теряясь во все более густых сумерках. Я смотрел на едва заметный на фоне темного неба силуэт домика, пока он полностью не растворился в темноте — а потом заставил себя усерднее налечь на весла.
Через час синеватая вода, в которой отражались наши факелы и фонари, стала яркого сине-зеленого цвета, и, оглянувшись назад, я увидел приближающийся берег — тот не застроенный клочок земли, куда причаливали все прибывающие в Венецию лодки. Еще несколько последних натужных движений веслами — и моя лодка вслед за остальными вошла в Гранд-Канал, граничащий с этим участком суши, а потом я направил ее к берегу.
Из первой лодки Джованни с одним из своих помощников уже выкатывали первую бочку. Во второй Камилло выпрямился во весь рост, собираясь причалить…
«Отец, мы на месте, — мысленно произнес я, машинально продолжая следить глазами за всеми лодками. — Сейчас выгрузим уксус и… Нет, здесь засада!!!»
Я и сам не понял, почему мне вдруг стало это ясно. Люди на берегу, на первый взгляд выглядели мирно: кто-то из них шел в нашу сторону, кто-то разговаривал, кто-то вообще стоял, отвернувшись. Камилло, приближаясь к берегу, приветственно махнул им рукой — тоже вроде бы обычный жест… Но еще до того, как он опустил руку, я знал, что он подал этим людям сигнал и что они сейчас нападут на нас.
Ответа отца я не услышал, но в следующий миг мне все равно уже было не до разговоров. Сразу же после отмашки Камилло один из поджидавших нас людей кинулся в мою сторону, на ходу выхватывая меч, а остальные побежали к другим лодкам, выкрикивая что-то непонятное.
Мои товарищи тоже закричали, но уже в следующий момент все крики потонули в звоне скрещивающихся клинков. Мне снова достался сильный противник — он сразу же начал теснить меня назад, к каналу, и первые минуты все мои силы уходили только на то, чтобы удержаться на месте, не отступить еще дальше и не упасть в воду. Но вот один из злодеев, бившийся чуть в стороне от нас с Джузеппе, снова начал выкрикивать какие-то слова, и мой противник на мгновение отвлекся, пропустив мой выпад. Враг охнул, правый его рукав стал набухать кровью, но он тут же бросил мне в лицо баклер, заставив меня уклониться, перехватил меч левой рукой и продолжил биться с тем же рвением. Правда, мне все-таки удалось оттеснить его от края берега, и теперь у меня было больше места для маневра.
— Нема! — выкрикнул он странное слово, как будто отвечая сообщникам. Дальше последовали какие-то другие слова, по-прежнему мне не знакомые, не итальянские и не венецианские. Но я и не вслушивался в них, стараясь как можно быстрее утомить врага.
Позади нас истошно заорали, затем раздался громкий всплеск. Кто-то упал в канал, и я мог только надеяться, что это один из наших врагов, а не кто-то из моих людей. Потом послышался еще один полный смертной муки вопль, почти сразу смолкший. Кажется, это был голос одного из моих охранников…
Волна ярости придала точности моему очередному выпаду — острие меча пронзило врагу горло, и он, хрипя и булькая кровью, повалился на землю. Я быстро осмотрелся, стараясь понять, кому из наших больше всего нужна помощь. Джованни успешно теснил своего противника к каналу, еще двое охранников тоже справлялись неплохо, Джузеппе… где он? Ага, вот! Дерется сразу с двумя, и один из них — Камилло! Я рванулся туда, но как раз в этот миг Джузеппе нанес страшный удар своей изогнутой стортой, предатель выронил оружие и стал корчиться на земле, пытаясь зажать выпадающие из распоротого живота внутренности. В этот момент подоспел я и с маху разрубил второму противнику Джузеппе голову. Врагов оставалось всего трое…
— Ретсон ретап! — раздался со стороны канала вопль сразу нескольких голосов, и я понял наконец эти слова. А вскоре и то, кому взносилась кощунственная эта «молитва».
Из подплывшей к берегу гондолы выпрыгнули еще несколько человек, но я не сомневался, что мы справимся и с ними. Победное ликование уже бушевало во мне, но тут…
С ночного неба на поле боя словно пала гигантская хищная птица. Я с недоумением задрал голову вверх, откуда раздался шорох огромных крыльев. Но то была не птица. Передо мной стояло невозможное существо, словно вырвавшееся из Дантовского ада.
Его полностью обнаженное тело, с блестящей в свете факелов ярко-красной кожей, осеняли два огромных нетопырьих крыла. Оно бешено било заостренным хвостом, а два рога на голове его внезапно вспыхнули белым светом. Спустя мгновение дьявольский этот свет окутал всю чудовищную фигуру. Над полем боя пронесся дикий нездешний вой, напоминающий скрежет железа, и воплями ужаса отозвались мои люди.
Рогатая голова повернулась к Джузеппе, который оправился от приступа страха и с громким криком налетел на монстра. Но, коснувшись белого сияния, бедняга издал оглушительный вопль и сам вспыхнул, словно охапка сухого хвороста.
