— Пап, ты еще на связи?

— Да, малыш. И я выберу второй вариант.

— Я серьезно, папа. Если мы договоримся встретиться на обед, то ты должен пообещать мне, что выключишь мобильный и не сбежишь через полчаса.

— Никаких сотовых, я обещаю. Я освобожу свое расписание на завтра. И ты можешь выбрать ресторан.

— Хорошо. — Катя радостно улыбнулась. — Давай встретимся в час в ресторане «Мастрос Стик Хаус» в Беверли-Хиллз.

— Отличный выбор, — поддержал ее отец. — Я закажу столик.

— И ты не станешь опаздывать, правда, пап?

— Конечно, нет, котенок. Ты же моя суперзвезда, помнишь? Ладно, давай прощаться, а то мне тут звонят по второй линии.

— Почему меня это не удивляет? — Катя покачала головой.

— Спокойной ночи, родная. Завтра увидимся.

— До завтра, пап, — закончив разговор, она положила трубку в карман халата.

Спустившись в гостиную, Катя прошла на кухню. Ей хотелось выпить вина, чтобы еще больше расслабиться. Выбрав бутылку сансера в холодильнике, она принялась рыться в ящиках в поисках штопора, когда телефон зазвонил опять.

— Алло?

— Как поживает моя суперзвезда?

Катя нахмурилась.

— Ох, только не говори мне, что ты уже решил все отменить, пап. — Катя ничуть не удивилась. — Пап?

И вдруг она поняла, что голос звонившего принадлежал вовсе не ее отцу.

— Кто это?

— Ну уж точно не твой папочка.

— Филипп, это ты?

Филипп Штайн был новым дирижером Лос-анджелесского филармонического оркестра. Четыре месяца назад между ним и Катей завязался роман, но за три дня до конца гастролей они сильно поссорились. Филипп по уши влюбился в Катю и хотел, чтобы они попробовали пожить вместе. Кате нравился молодой дирижер, и она наслаждалась этими отношениями, но ее чувства были намного слабее. Она не была готова начинать с кем-то совместную жизнь, по крайней мере сейчас. Катя намекнула ему, что им лучше не видеться пару дней, просто чтобы проверить свои чувства. Филипп воспринял эту идею в штыки, закатив истерику и устроив самый отвратительный скандал в ее жизни. С тех пор они не разговаривали.

— Филипп? Кто такой Филипп? Он твой любовник?

Катя вздрогнула.

— Кто это? — настойчиво повторила она.

Тишина была ей ответом. От ужаса у девушки по спине пробежал холодок.

— Послушайте, я полагаю, что вы ошиблись номером.

— Я так не думаю. — Незнакомец хихикнул. — Я звонил по этому номеру каждый день в течение двух месяцев.

Катя с облегчением вздохнула.

— Вот видите! Теперь я уверена в том, что вы ошиблись. Я уезжала и только сегодня вернулась.

Молчание.

— Ничего страшного, со всеми бывает, — мягко сказала она. — Послушайте, я сейчас положу трубку, чтобы вы могли дозвониться туда, куда вам нужно.

— Не клади трубку. — Голос оставался совершенно спокойным. — Я набрал правильный номер. Ты проверила свой автоответчик, Катя?

В квартире Кадровой автоответчик был установлен только на одном телефоне, размещенном на столе в кухне. Прикрыв динамик ладонью, Катя подошла к столу. До сих пор она не замечала мигающую красную лампочку. Шестьдесят новых сообщений.

— Кто вы? — охнула девушка. — Откуда у вас этот номер?

Незнакомец хихикнул.

— Я… — В трубке опять послышался щелчок. — Полагаю, я твой поклонник.

— Поклонник?

— Поклонник, обладающий определенными связями. Связями, благодаря которым легко получить любую информацию.

— Информацию?

— Я знаю, что ты великолепный музыкант. Больше всего в мире ты ценишь свою скрипку Лоренцо Гваданини.[25] Ты живешь в пентхаусе высотного дома в Западном Голливуде. У тебя аллергия на арахис. Твой любимый композитор — Чайковский. Ты обожаешь ездить на своем ярко-красном «мустанге» с откидным верхом, — он помолчал. — Завтра в час дня ты обедаешь со своим отцом в ресторане «Мастрос Стик Хаус». Твой любимый цвет — розовый, в точности как халатик, в который ты сейчас одета. А еще ты только что хотела открыть бутылку белого вина.

Катя замерла на месте.

— Видишь, какой я преданный поклонник, Катя?

Девушка уставилась на окно, но она понимала, что ее квартира расположена слишком высоко, чтобы за ней можно было подсматривать из окрестных домов.

— О нет, я не подглядываю за тобой из-за окна, — рассмеялся незнакомец.

Свет на кухне погас.

— Я стою прямо за тобой. — И эти слова доносились вовсе не из трубки.

Каждую ночь Хантер страдал от бессонницы, ворочаясь в кровати по четыре часа кряду. Вчера он не мог уснуть целых шесть часов.

Его проблемы со сном начались после смерти матери, когда Роберту было семь. Он лежал тогда в своей комнате, скучая по ней. Сердце ныло от тоски, и потому он не мог уснуть. Было страшно, и потому он боялся закрыть глаза. А еще он был слишком гордым, чтобы плакать. Хантер был единственным ребенком в семье. Он вырос в бедном квартале в южной части Лос-Анджелеса. Отец так и не женился во второй раз. Он трудился на двух работах, но денег едва хватало на то, чтобы прокормить себя и сына.

Чтобы отогнать бессонницу и следовавшие за ней кошмары, Хантер старался чем-то заполнить свое сознание. Он читал, читал запоем, проглатывая книгу за книгой, словно слова дарили ему силу.

Роберт всегда отличался от своих сверстников. Еще в детстве его мозг мог обрабатывать информацию намного быстрее, чем на то были способны его сверстники. В возрасте двенадцати лет, после многочисленных экзаменов и тестов, по рекомендации директора школы в Комптоне мальчика приняли в восьмой класс в Мирмане — школе для одаренных детей на Малхолланд-драйв.

Но даже программа этой школы не смогла утолить жажду знаний.

В пятнадцать лет Хантер закончил Мирман, пройдя материал четырех классов за два года, чем поразил всех учителей. Получив блестящие рекомендации, он смог поступить в Стэндфордский университет на факультет психологии. В университете его достижения были настолько же впечатляющими. В возрасте двадцати трех лет Хантер защитил диссертацию по криминальному поведению и биопсихологии.

Но после этого его мир пошатнулся во второй раз. Отец, работавший охранником в отделении Национального банка в центре Лос-Анджелеса, был застрелен во время ограбления. Тогда кошмары и бессонница стали преследовать Хантера с новой силой и не оставили его до сих пор.

Роберт стоял у окна гостиной, глядя вдаль. В глаза будто песка насыпали, боль, зародившаяся в основании черепа, быстро распространилась по всей голове. Как он ни старался, образ убитой женщины неотрывно маячил в его сознании. Широко распахнутые от ужаса глаза, воспаленные зашитые губы. Она проснулась в лавке одна и начала кричать? Поэтому нитка так сильно врезалась в кожу? Расцарапала ли она рот в отчаянной попытке освободиться? Была ли она в сознании, когда убийца поместил в нее бомбу, а потом зашил ей влагалище? Эти вопросы не давали ему покоя.

Хантер моргнул, и его мысли об убитой переключились на видеозапись, сделанную доктором Уинстоном. Страх в глазах Джонатана в тот момент, когда он сообразил, что держит в руке… И понял, что за ним пришла смерть, и от нее уже не спастись. Роберт зажмурился. Его друг погиб, а он терялся в догадках, почему так случилось.

Где-то вдали взвыла полицейская сирена, вырвав Хантера из полусна. Он задрожал от гнева. То, что Роберт увидел на потолке в лавке, все меняло. Бомба предназначалась только для этой несчастной девушки, ни для кого больше. Доктор Уинстон — его лучший друг — погиб. Погиб без причины, вследствие чудовищной ошибки.

У Хантера заболело правое предплечье, и он только сейчас понял, что настолько сильно сжал кулак, что кровь не поступала в руку. Он поклялся себе: чего бы это ему ни стоило, он заставит убийцу заплатить за содеянное.

Из-за щекотливости дел, которыми приходилось заниматься Хантеру, ему выделили отдельный кабинет уже на пятом этаже, а не на третьем, где работали сотрудники Лос-анджелесского отдела по расследованию убийств и ограблений. Штаб Лос-анджелесского полицейского управления размещался в Паркер-центре, здании на Норт-Лос-Анджелес-стрит. В новом кабинете было достаточно места для двух детективов, но окошко было всего одно, в южной стене, да и то крохотное, так что это помещение вполне могло вызвать приступ клаустрофобии.