— По идее, я не должна тебе ничего рассказывать, — сказала она. — Такер, если узнает, распнет меня и высечет.

— Что за дивное видение… — пробормотал я, прикрывая глаза.

Она засмеялась:

— Ну, и что тебе от меня надо на этот раз?

— Информацию, которая поможет мне понять собственного клиента.

— Что-что? — переспросила она, хлопая себя по карманам. — Прости, я, кажется, забыла ее в кармане другого фартука.

Вдоволь нашутившись, мы перешли к делу, и Джанет коротко пересказала мне то, что собиралась написать в официальном заключении.

— Там все предельно ясно, Энди. Все четыре женщины были подвергнуты механическому удушению. Причина смерти в каждом из четырех случаев — асфиксия.

— Сексуальное насилие имело место?

— Нет.

— Но это довольно странно, если учесть, что жертвы были раздеты. Разве не так? — удивился я.

— Насколько мне подсказывает опыт, это действительно нетипичный случай. Но факт остается фактом: следов спермы не было обнаружено ни на телах жертв, ни где-либо поблизости. Правда, следует учесть, что два из четырех тел переносили с места на место. Тут есть над чем задуматься, правда, Энди? Эдакий целомудренный маньяк.

— Если причиной смерти стало удушение, то в какой момент были отрезаны руки?

— Уже после того, как наступила смерть. Надо сказать, что сработано очень чисто… он не пожалел времени. То же самое касается и одежды.

— Они нашли одежду?

— Только Линды Падилла, — сказала она. — Полагаю, что во всех остальных случаях он разрезал ее на куски… иначе остались бы хоть какие-то ссадины. Я практически уверена в том, что он разрезал одежду уже после смерти жертвы, причем, вполне вероятно, именно тем ножом, которым отрезал руки.

— Абсолютно хладнокровно? — Я не удержался от этого вопроса, несмотря на то, что Джанет, говоря об убийствах, старалась придерживаться исключительно научной терминологии.

— Я бы сказала, именно так. По крайней мере, никаких признаков волнения не наблюдается.

Я поблагодарил Джанет за помощь и отправился назад, к себе в офис. То, что я услышал от нее, было не только неожиданным, но и внушало смутное беспокойство. Сначала я опасался, что Дэниел окажется психопатом, или, по крайней мере, таким его признают присяжные. Но теперь, из портрета, нарисованного Джанет, выходило, что эти убийства — дело рук вовсе не психопата, а как раз наоборот — человека, который прекрасно отдает отчет в своих действиях. Получалось, что убийца умен, хладнокровен и невероятно жесток. И эта роль подходила Дэниелу еще больше.

С другой стороны, это могло обернуться и к лучшему. Если убийца более расчетлив, нежели импульсивен, то значит, он вполне способен придумать всю эту хитроумную комбинацию, имеющую целью свалить вину на Дэниела.

В офисе меня поджидал Винс, который тут же приступил к своему обычному ритуалу, то есть принялся засыпать меня вопросами о том, как продвигается дело. Я уже успел поделиться с ним всем, чем только мог. Во-первых, тем, что узнал от Дэниела, а во-вторых, тем, что сам ничего не знаю.

— Что тебе известно о сексуальных пристрастиях Дэниела? — спросил я.

— На что ты, черт возьми, намекаешь?

— Винс, это вполне закономерный вопрос. Замечал ли ты что-нибудь необычное?

— Разумеется, нет, — вспыхнул Винс. — Ты случайно не забыл, Энди, что он мой сын?

— Видишь ли, твои гены сами по себе еще не могут гарантировать, что он абсолютно нормален.

— Ты спрашиваешь, потому что убийца — сексуальный извращенец?

— Женщины были убиты, раздеты догола, и у них отрезаны руки, — сказал я. — Тебе не кажется, что в этом есть что-то ненормальное?

Винс абсолютно искренне считал, что его роль заключается только в том, чтобы без конца уверять меня в невиновности Дэниела. Пока он распространялся на эту тему, я успел пробежать глазами листок, который Эдна положила мне на стол. Это был список людей, звонивших в мое отсутствие.

Первым в списке значился Рэнди Клеменс. Он звонил только один раз, что и неудивительно, если учесть, что заключенный имеет право всего на один телефонный звонок в день. Напротив его имени рукою Эдны была сделана пометка: «Настаивает на немедленной встрече».

Четыре с половиной года назад я выступал защитником Рэнди Клеменса, которого судили по обвинению в разбойном нападении. Обвинение располагало очень серьезными, но небезупречными доказательствами. Лично я сочувствовал этому человеку и верил в его невиновность. А тот факт, что сегодня он звонил мне из тюрьмы, красноречиво свидетельствует о том, насколько успешной была моя защита. Узнав, что ему грозит тюремное заключение сроком минимум на пятьдесят лет, его жена подала на развод, забрала дочь и переехала в Калифорнию.

Мне до сих пор больно вспоминать этот случай, и я чувствую себя в долгу перед Рэнди, который оказался за решеткой. Один раз в несколько месяцев он звонит мне и делится очередной идеей по поводу апелляции. И всякий раз, изнемогая от чувства вины, я вынужден сообщать ему, что ничего не получится. Я уже смирился с этой мыслью, а вот он никак не может смириться и посмотреть правде в глаза: его игра окончена, и он в этой игре проиграл. Не осталось ни единого шанса.

Я попросил Эдну позвонить в тюрьму и постараться назначить мне свидание с Рэнди на субботу. Как всегда, мне очень не хотелось туда идти, но я не мог допустить, чтобы он, сидя в своей камере, думал, будто я его предал.

В офис вернулись Кевин и Лори, которых я пригласил, чтобы обсудить, что каждому из нас удалось накопать. Честно говоря, надежды на успех с первых шагов было немного. Я был почти уверен: если нам и удастся обнаружить какой-то мотив, то только в случае с Линдой Падилла. Я бы даже предпочел, чтобы до поры до времени все считали, будто у преступника вообще не было никакого мотива, кроме помешательства. Это всяко лучше, чем коллективные домыслы о том, чем руководствовался хладнокровный злодей.

Кевин рассказал о своей встрече с Арнольдом Симонсоном, супругом покойной Бэтти — той самой пожилой женщины, которая стала второй жертвой маньяка.

— Они оба были пенсионерами, а Арнольд еще и инвалидом: он повредил спину, когда работал бригадиром на картонной фабрике, — рассказывал Кевин. — Они дружили со школы, потом поженились и прожили вместе сорок два года. На будущий год собирались перебраться во Флориду. Двое взрослых детей, четверо внуков…

В этом месте голос Кевина задрожал.

— Короче говоря, никакого видимого мотива? — уточнил я.

— Абсолютно по нулям. Я показал ему фотографии других жертв, но он сказал, что раньше никогда их не видел.

Я кивнул. Как я и подозревал, этих людей не объединяло ничего, кроме того факта, что их убил один и тот же человек.

— Он показал мне семейный альбом… — продолжал Кевин. — И у кого только могла подняться рука на эту женщину!..

Я, в свою очередь, рассказал Кевину и Лори о том, что узнал в кабинете судебной экспертизы. Кевин высказал здравое замечание, что это всего лишь точка зрения профессионала, который пытается поставить себя на место преступника. Я посоветовал своим коллегам попытаться сделать то же самое, а сам отправился на встречу с клиентом.

Лори договорилась о встрече с мужем Нэнси Димпси, первой жертвы. После этого мы сможем все вместе сосредоточиться на случае Линды Падилла. Нам позарез нужно вычислить мотив преступления и найти подтверждение тому, что убийца действовал в здравом рассудке. Только так мы сумеем выстроить убедительную версию и доказать, что Дэниела нарочно подставили.

Кажется, только теперь Дэниел начал осознавать весь ужас своего положения.

Как я уже говорил, все прелести заключения можно понять, только если сам окажешься в этой шкуре. Когда он появился на пороге кабинета, предназначенного для свиданий, я увидел на его лице характерное выражение отрешенной подавленности. Однако, боюсь, он все еще не догадывается, что это пока цветочки и самое страшное ждет впереди. Настоящий кошмар начнется в том случае, если суд будет проигран и машина правосудия с корнем выдернет тебя из привычного мира, чтобы пересадить совсем в другую жизнь. Как однажды рассказал мне Уилли Миллер, хуже всего — это когда ты понимаешь, что надеяться больше не на что и все о тебе забыли.