Он сдвинулся, положив фотографию на кровать с мягким благоговением, которого я никогда раньше не видела. Затем его руки легли мне на лицо. Он провел большими пальцами по моим щекам, стирая слезы. Я моргала, глядя на него, мои зрение затуманилось и расфокусировалось.

— Вставай, королева бала, – мягко призвал он.

Я вцепилась в его руки, когда Николай встал с кресла и увлек меня за собой. Ноги подкосились, и я усилила хватку, чтобы удержаться. Его голос был низким, когда он притянул меня к теплу своей груди.

— Ты не преклоняешь колени. Ни перед кем, и ни передо мной.

Моя голова дернулась вверх, и я удивленно уставилась на него. То мягкое благоговение теперь звучало и в его голосе. Мои глаза, наконец прояснились настолько, что я смогла разглядеть его.

Он не был зол. Он не был мстителен. В нем не было той маниакальной энергии, которая заставила меня убежать в лес прошлой ночью.

Николай был спокоен. В его глазах была решимость. Впервые с момента возвращения в мою жизнь, он был похож на Николая из подвала Каса Нера. Он был похож на мужчину, который держал меня за руку и не дал перелететь через ржавые сломанные перила, хотя это означало, что его поймают.

Он все еще был там, глубоко внутри того ущерба, который нанесли тюрьма и вся ложь. Мое сердце сильно сжалось.

— Что ты имеешь в виду? – удалось мне вымолвить.

— Ты – София Де Санктис, ты ни перед кем не встаешь на колени.

Его руки обхватили мои ноги, и он поднял меня прежде, чем я смогла толком понять, что это значит. Он крепко прижал меня к груди, как невесту, и вышел из комнаты, где пахло Лео. Когда мы подошли к двери, я протянула руку и выключила свет. Николай слегка повернулся, чтобы провести нас обоих через узкий дверной проем. В этот момент он поднял глаза и увидел неоновое свечение, заливающее комнату во внезапно наступившей темноте.

Звезды.

Множество звезд.

Ночное небо, которое всегда объединяло нас.

Его руки сжались на мне до боли. Мне было все равно. Иногда некоторые вещи должны причинять боль. Это была одна из них. Мне было больно так долго, что я уже едва что-то чувствовала. Он оторвался от ночного неба, которое я создала для нашего сына, и повел нас по темному коридору. Я уставилась на нижнюю часть его челюсти и татуировку, которая уходила вверх по его шее.

Лунный свет падал на нас, когда мы проходили мимо окон. Я не удержалась и подняла руку, чтобы коснуться его подбородка. Он был настоящим. Он был здесь. Это все еще казалось несбыточным сном. Мысль о том, что Антонио узнает обо всем, которая когда-то ужасала меня, теперь не имела значения. Николай был свободен. Я больше не одинока.

Я никогда больше не останусь одна, с тяжестью всего мира на плечах. Я знала это, даже не спрашивая. То, что было между нами, рожденное во тьме, выкованное болью и страхом, никогда не умирало. Ни разу за все это время.

Мы дошли до моей комнаты, и Николай ногой закрыл дверь, прежде чем подойти к кровати. Он бережно положил меня на нее и отступил назад, потянувшись, чтобы включить свет и разогнать тени между нами. Больше не нужно было прятать части себя в темноте.

Я лежала посередине матраса и приподнялась на локтях, чтобы посмотреть на него. Его лицо было непроницаемым в тусклом свете. Однако я могла видеть его руки и наблюдать за тем, как Николай раздевается. Он стянул с себя кожаную куртку и позволил ей соскользнуть по рукам, подобно змее, сбрасывающей кожу. За ней последовала футболка, обнажив его красивую, покрытую татуировками грудь. Теперь она была такой широкой. Николай едва ли был похож на того молодого парня, которого много лет назад заперли в подвале. Сейчас он был больше во всех местах. Его плечи были широкими и мощными, с бугрящимися мышцами, а торс плоским и напряженным. Его тело выглядело как смертоносное оружие. Неизменными остались лишь его татуировки, хотя теперь их было гораздо больше. Грубые наколки в тюремном стиле. Но одна привлекла мое внимание. На груди, прямо над сердцем.

Ласточка в полёте. Ее крылья были расправлены.

Свободная птица. Lastochka.

Николай продолжал раздеваться: джинсы и боксеры были отброшены в угол вместе с ботинками. Он выпрямился, полностью обнаженный передо мной. Его член был твердым и лежал длинной, толстой линией на животе, отчаянно вытягиваясь вперед. Он стоял и позволял мне рассматривать его. Его глаза все это время не отрывались от меня. Николай смотрел на меня так, словно я была для него чем-то неизведанным. Человеком, которого он никогда по-настоящему не знал.

Мое тело пылало, а сердце бешено колотилось от его взгляда.

В его глазах был мир, от которого у меня перехватило дыхание.

Затем Нико двинулся ко мне и первым делом потянулся к моим ногам. В том, как он медленно расстегивал мои ботинки и снимал носки, была какая-то торжественность. Таким же образом он стянул с меня джинсы, а затем трусики. Я приподнялась, когда он схватился за края моего свитера. Наши лица приблизились вплотную, и я почувствовала запах его самого и геля для душа. Мускусный аромат сосны и кожи, который всегда был присущ только ему. Запах, от которого мое тело пело. Лифчик последовал за футболкой, отброшенный в сторону и забытый. Мы оба были обнажены. Моя кожа покрылась мурашками от его внимательного осмотра. Он провел рукой по моей влажной щеке. Мне казалось, что мое лицо покрыто красными пятнами после приступа слез. Жжение на коже подсказывало, что так оно и было. Он склонился надо мной, удерживая свой вес на руках. Я хотела, чтобы он опустился ко мне. Я хотела чувствовать его вес, вдавливающий меня в матрас, пока он будет брать меня. Я нуждалась в этом больше всего на свете.

Вместо этого его рука скользнула вниз по моей шее и ключицам. За ней последовал его рот. Его поцелуи были горячими и тягучими. Щетина колола мою плоть, а зубы кусали, вызывая во мне дрожь.

Он добрался до моих грудей. И снова уставился на них, поглаживая соски.

Я вздрогнула, когда он заговорил.

— Ты кормила нашего сына этой грудью?

Вопрос был настолько неожиданным, что я не смогла ничего сделать, кроме как кивнуть. Рука сомкнулась на одном из них, слегка сжав его, а затем его рот обхватил мой сосок. Язык был шокирующе горячим после холодного воздуха комнаты. Он гладил мой сосок языком, посасывая и покусывая его, втягивая зубами. Меня охватило смущение. Мое тело было совсем не таким, как семь лет назад. На нем были места, которые я прятала от него прошлой ночью с помощью стратегически правильно расположенных рук. Стали видны участки на теле, которые он мог пропустить во время нашей погони при луне. Грудь обвисла, появились растяжки, не говоря уже о линиях на животе и легкой морщинистости вокруг шрама от кесарева сечения. Это были трудные роды.

— Я и не подозревал, что девушка, которую я знал, может стать еще красивее… – Он оторвался, когда обе груди были хорошо обработанными, розовыми и ноющими. — Но вот мы здесь.

Он двинулся вниз. Я была такой мокрой, что чувствовала, как мое желание стекает по бедрам, капая на кровать и смачивая простыни. Он проделал путь вниз по моему телу и остановился на животе. Я согнула ноги, инстинктивно втягивая его. Так я делала всякий раз, когда эта особо уязвимая часть моего тела оказывалась под чужим взглядом, что в наши дни случалось только на пляже.

— Не прячься от меня, lastochka. Не смей. Это тело все еще мое. Мой приз. Никогда не забывай об этом. – Его губы нашли шрам. Он задержался над ним, проводя губами взад-вперед.

Я чувствовала себя обязанной как-то объяснить.

— Это были трудные роды. У него было тазовое предлежание, – начала я. Медицинский термин звучал совершенно неуместно в интимной атмосфере между нами.

— Ты была одна? – Вопрос Николая застал меня врасплох.

— Я не помню, как проходило кесарево. Слишком устала, – призналась я.

Роды прошли в боли и страхе, и теперь воспоминания о них были смутными. Схватки начались внезапно, и к тому времени, как Кьяра и Анджело узнали об этом, все было кончено. Единственное, что запечатлелось в моей памяти ярче всех звезд на небе, – это момент, когда медсестра положила Лео мне на грудь. Туман рассеялся, усталость прошла, и все остальное перестало иметь значение.