— Ты пожалеешь, что попросила об этом, королева бала. Я не тот мужчина, которого ты знала.

— Я уже о многом жалею, просто добавлю это в список. – Она выгнула спину так, что ее сиськи грозили выскочить из атласного выреза платья.

Я опустил руку на ее декольте, скользнув по ложбинке. У нее все еще была самая идеальная грудь.

Мои руки переместились к ее ребрам, и я одним быстрым движением стянул с нее лифчик. София снова выгнулась дугой, когда мои руки коснулись ее груди.

Я нежно ущипнул ее за соски, и она издала тихий стон.

— Ни звука.

Мое предупреждение прозвучало как удар хлыста. Ее глаза встретились с моими.

— Ни звука, или я заткну тебе рот. – Я не мог вынести ее сладких стонов удовольствия.

Я знал, что мой контроль в лучшем случае висел на волоске. Целых семь лет я не чувствовал ничего, кроме своей руки и воспоминаний об этой женщине. Минет на днях только еще больше ослабил мой самоконтроль, который и без того был уже порядком расшатан. Еще одна провокация, и он разлетелся бы вдребезги.

Я поднес нож к краю платья, и ее глаза расширились. Лунный свет упал на лезвие, когда я полоснул им. Тонкий материал разошелся под острым лезвием. Она не шевелилась, пока я разрезал верхнюю часть ее платья, едва осмеливаясь дышать. Затем я спустил ленту до талии. Я и не подозревал, что эта чертова штука все еще у нее. Никогда не забуду, когда впервые увидел ее на Софии. Казалось, что все это произошло в другой жизни.

Я раздвинул полы ее платья и позволил своим глазам полюбоваться ее грудью. В тусклом свете ее кожа казалась темнее, что объяснялось жизнью на побережье. Я задался вопросом, часто ли она ходит на пляж. Мне было интересно, ходит ли она с другими мужчинами. С такими, как Эдвард Слоан. Я чуть не перепрыгнул через забор в тот день, когда они вместе ужинали, и перерезал ему горло прямо за столом. Мне удалось сдержаться, но это не означало, что я собирался оставить его в живых. Он хотел забрать то, что принадлежало мне. Его дни были сочтены.

Темная одержимость заполнила мой разум, когда я опустил нож к ее груди. Она была так неподвижна, что мне казалось, будто я слышу, как колотится ее сердце. И я, определенно, слышал биение своего.

— Ты боишься, lastochka? Между нами, ты по-прежнему единственная, кто когда-либо ранил меня в приступе гнева. – Я провел ножом по ее декольте, между великолепными грудями, и просунул его под кружевную застежку лифчика. Он расстегивался спереди. Как весело.

Я с силой полоснул ножом по застежке, и бюстгальтер разъехался в стороны. Ее темные глаза сверкнули на меня. Проведя лезвием по одному идеальному изгибу, я добрался до соска. Я чувствовал ее страх. Это было восхитительно. Тем не менее, она не пыталась оттолкнуть меня или умолять остановиться. София смирилась со своей участью. Возможно, я просто оправдывал ее ожидания. Мне было все равно. Я зашел слишком далеко, чтобы беспокоиться.

— Ты боишься, что я порежу тебя? Или, что прикоснусь к тебе? – поинтересовался я вслух, когда сам не определился с ответом. — Может, мои прикосновения всегда были тебе отвратительны, пугали даже больше, чем порез, но я был нужен тебе, чтобы сбежать от отца. – Эта мысль мучила меня с тех пор, как я узнал, что она жива.

София нахмурилась, между изящными бровями пролегла тонкая морщинка. Она покачала головой, не сводя с меня глаз. Отрицание. Это что-то всколыхнуло во мне.

— Ты по-прежнему единственный мужчина, с которым я когда-либо была. Единственный мужчина, с которым я когда-либо хотела быть.

Ее мягкие слова были похожи на когти, вонзающиеся в незащищенную кожу. Я уставился на нее. Проклятая буря, живущая в моей груди, только еще больше утихла от ее слов. Чудовище было удовлетворено обладанием этой женщиной. Единственной, которую я когда-либо хотел.

Я отложил нож и наклонился вперед, не в силах больше ждать ни секунды, чтобы попробовать ее на вкус.

Мой рот сомкнулся вокруг твердого соска, уже гордо торчащего в прохладном ночном воздухе, как маленький розовый бутон. Я засосал его между зубами и покатал горячим влажным языком. Она вздрогнула, ее кожа затрепетала под моими руками. Я обхватил вторую грудь, поднимая, сжимая и поглаживая сосок большим пальцем, не отрывая рта. Переместившись выше, я впился поцелуем в ключицу, оставляя засос, а следом за ним еще один и еще, формируя целую цепочку из синяков.

— Повеселись, пытаясь спрятать их перед возвращением в школу. Пусть эти ублюдки со стояками и бегающими глазками знают… твой хозяин вернулся, – пробормотал я ей в кожу, водя своим заросшим щетиной ртом по сторонам, а затем останавливаясь над другой грудью.

Из неё вырвался сладкий стон, и я зажал рукой ее губы.

Я опустил руки к джинсам и вытащил свой член, багровый от сдерживаемого желания. Было почти больно, когда я проводил ладонью вверх-вниз, сухое трение обжигало. Я не возражал против боли. Я приветствовал ее. Моя жизнь не дала мне ничего, кроме боли, и она стала моим самым верным спутником.

Боль никогда не покидала меня, в отличие от потрясающей женщины, стонущей подо мной.

Я захватил зубами один из ее сосков и слегка прикусил. Она ахнула, ее бедра отчаянно дернулись вверх, навстречу моим. София жаждала быть трахнутой вот так, связанной и с кляпом во рту, на лесной подстилке... мною.

Я не знал, какие чувства это во мне вызывало, только понимал, что это должно было стать началом ее наказания, а не развлечением.

Я сильнее сжал ее сосок, покусывая чувствительную кожу, и ускорил движения рукой по своему члену. С хлопком отпустив ее грудь, я опустил другую руку и откинулся назад. Лежа на земле со связанными руками, она представляла собой прекрасное зрелище. Ее обнаженная грудь была красной и хорошо искусанной, соски набухли, отчаянно требуя большего. Встав на колени, я стал тянуть ее платье вверх до тех пор, пока черные кружевные трусики не оказались полностью на виду. Тогда я протянул к ним руку и провел пальцем прямо по ее центру.

Она была мокрой.

— Ты промокла для меня, королева бала? Ты так сильно меня хочешь?

Она посмотрела мне в глаза, ничуть не смутившись. Затем кивнула.

— Ты хочешь мужчину, который прошлой ночью намеревался похоронить тебя заживо?

Она судорожно вздохнула.

— Я просто честна.

— Как необычно для тебя.

Я потянулся к ее трусикам, снова используя нож.

Я чувствовал, как мой член увеличивается от одного только ее взгляда на него. Она не выглядела слишком напуганной. Что-то в ее глазах, похожее на желание, разрушило меня. Я не должен был этого видеть. Мне следовало бы завязать ей глаза, но так или иначе, я не мог избежать эмоций в них.

Я сорвал с нее трусики и отбросил их в сторону. Нависая над ней, я чувствовал боль от того, насколько сильно мне нужно было быть внутри нее. Я раздвинул ее ноги, грубо проталкиваясь между бедер. Мой член коснулся ее влажного тепла. Я просунул руки под ее бедра, приподнимая ее ровно настолько, чтобы войти внутрь. Я не был нежен. Я не оставлял ей выбор. Возможно, моя грубость заставит ее оттолкнуть меня. Или, может, она изменит свое мнение о том, что хочет меня.

София не сделала ни того, ни другого. Моя маленькая лживая королева бала раскрыла объятия и притянула меня ближе. Ее капитуляция угрожала остаткам моего рассудка. Она прильнула ко мне, приподняла бедра навстречу моим безжалостным толчкам, отвечая моему желанию на каждом шагу. Ее руки тянулись ко мне, а губы прижимались к моему горлу и выше, осыпая поцелуями челюсть. Если она пыталась разрушить меня, это работало.

Я собирался кончить, не мог больше терпеть. Не тогда, когда она так нежно целовала меня, извиняясь крошечными, безмолвными способами при каждом движении. Она все еще была моей маленькой ласточкой, только теперь сидела у меня на ладони и ждала, что я раздавлю ее, если захочу.

Я не хотел. И никогда не хотел. Я мог только любить ее. Я не был способен на что-то другое.

Темп между нами ускорился, и влажные шлепки наших тел, встречающихся друг с другом, звучали непристойно в ночном воздухе. Было что-то первобытное в том, чтобы трахать ее на лесной подстилке, среди сухих листьев и сосновых иголок. Здесь, в лесу, где я всегда находил утешение, я нашел ее снова. Мою ласточку, принимающую меня с распростертыми объятиями, какие бы куски мы ни вырывали друг из друга.