Затем раздраженно швыряю ее в руки докторишки.

— Позже с вами побеседуем... Александр Леонидович. Подробно и обстоятельно, — говорю ему с нехорошей кривой ухмылкой.

И выхожу в коридор.

***

Послеродовая палата — а точнее самая настоящая тесная каморка с двумя узкими койками, — едва освещена, и то исключительно за счет уличного фонаря прямо напротив окна.

Фигурка моей спящей жены еле-еле просматривается в рваном полумраке. Такая маленькая, вся съежившаяся. И такая беззащитная под тонким покрывалом. Девочка моя хрупкая, как же ты всë это пережила? ..

Первый порыв — сесть рядом и в привычной жадной ласке провести рукой по ее шелковым волосам, — я в себе давлю. Сжимаю дернувшуюся к ней руку в кулак, пока костяшки не начинают ныть от перенапряжения.

Стоп, сука, стоп. Нельзя...

Вдруг Дашка проснется и испугается?

Тем более, что тот врач-укурок говорил, что у нее проблемы с головой после травмы. Я, конечно, в этих делах не спец, но то, что при сотрясении мозга необходим покой — ежу понятно по умолчанию... Но не менее важен и еще один вопрос.

Как она отреагирует, когда увидит меня?

На этот счет предположения у меня самые нерадужные, и я морщусь. Нет смысла гадать об этом до утра. Лучше пока посмотреть на ребëнка и вытащить из врача все официальные и неофициальные прогнозы.

Сын...

У меня родился сын!

Впервые осознаю это по-настоящему. И глубокая тихая радость-предвкушение начинает понемногу распирать грудь волнением... пока что в тисках затаенных мрачных опасений за здоровье ребенка. Дашка ведь раньше времени родила...

Заберу их утром из этого вертепа. Как можно скорее! В частную клинику, где со вчерашнего дня так и лежит в пустой Дашкиной вип-палате ее прозрачная сумка с вещами и обменной картой...

Настойчивая вибрация в кармане прерывает поток моих бурных мысленных планов внезапно. Нетерпеливо хватаю свой мобильник, чтобы скорее отключить шум несвоевременного жужжания... и вижу имя на светящемся экране.

Нонна.

Как не вовремя.

— Блядь... — вырывается сквозь зубы.

Бросив быстрый взгляд на спящую Дашу, я выхожу в коридор. Дрожаще-тусклый свет лампочек, давно требующих замены, странным образом подчеркивает каждую трещинку на потолке и стенах этой общественно-больничной клоаки, но при этом абсолютно не дает ощущения нормальной освещенности. Аж в глазах рябит от проклятого мерцания.

Звонок бывшей секретарши я принимаю на автомате с мыслью обматерить суку за то, что она вытворила в парке, и обещанием скорой расправы. Но она меня опережает визгливо-истерическим и прямо-таки пулемëтным воплем:

— Влад, помоги, пожалуйста, помоги! Меня хотят ограбить! Или изнасиловать, не знаю, мне страшно!!!

Чувствую, как мои брови непроизвольно ползут вверх.

— Что за хуйню ты несешь?

— Меня кто-то преследует! — умоляюще частит она, задыхаясь то ли от быстрой ходьбы, то ли от чего покрепче, судя по невнятной речи. — Черный джип с молнией на капоте! Он преследовал меня от проспекта, а потом подрезал дорогу, когда я шла домой!

— И что тебе сказал водитель? — хмыкаю я, начиная наконец что-то понимать.

— Ничего! — всхлипывает она. — В смысле... я его не видела! Бросилась в кусты и побежала через задний двор! Но он где-то рядом рыщет, я знаю, я...

— Успокойся, — перебиваю ее раздраженно. — Никто грабить или насиловать тебя не собирается. Это личная тачка начальника службы безопасности.

— Дениса Николаевича? — ахает трубка и после небольшой запинки, природу которой я сейчас отлично понимаю, настороженно уточняет: — А-а... что он хочет?

— Для начала найти тебя и кое-что передать от меня, — медленно говорю я, обдумывая внезапно проклюнувшуюся мысль. — Твой мобильный был недоступен.

— Я... э-э... просто я... решала свою проблему с жильем, — быстро поясняет она, чуть расслабившись, но всë еще очень неуверенно. — Теперь, когда ты меня уволил, я не могу себе позволить аренду нормальной квартиры и смотрю другие варианты... Кроме того, я теперь не знаю, получится ли дальше выплачивать ипотеку на жилье для моих старых родителей... — она шумно выдыхает и, судя по хрусту каких-то веток, останавливается прямо в кустах. — Ладно, что это я всë о себе... раз опасности нет, то и говорить не о чем. А-а как... — она слегка сглатывает, — ... как у тебя дела? Помирился с женой? Знаешь, мне действительно очень жаль, что...

С-сука лживая. Жаль ей, ага. Так и жалела, когда в парке к Дашке прицепилась.

— Так, тихо, — прерываю ее сквозь зубы, еле сдерживаясь. — Лучше сейчас внимательно послушай, что я скажу. Никаких разговоров на личные темы я больше не потерплю. И забудь о моей жене, Нонна. Твое увольнение было неизбежно... но я уже решаю для тебя жилищный вопрос. О таком варианте ты даже не мечтала. Завтра поедем туда — собирай вещи.

— Влад... — в голосе Нонны слышится нескрываемый потрясенный восторг. — Ты это серьезно? Значит... значит, между нами всë останется по-прежнему?

Я криво усмехаюсь.

— Посмотрим на твоë поведение.

— О-о... Владан Романович, я обещаю вам клятвенно, что буду очень, очень хорошей и послушной девочкой...

— Да, что-то в этом духе. Дэну я сейчас скажу, чтобы тебя не беспокоил больше. А ты пока собирайся. Всë, до связи.

Даша

Утро встречает меня головной болью и ощущением усталой разбитости. Не говоря уже о болезненной промежности с остаточным послеродовым кровотечением. Набухшая грудь непрерывно ноет, и кажется, что у меня даже небольшая температура... Но сейчас этот дискомфорт меня совершенно не волнует.

Я думаю. Очень напряженно и усиленно думаю о том, что мне вообще предпринять, глядя в унылое зарешеченное окно.

Санитарка Люся, как и обещала, заглянула ко мне ночью после ухода Князева. Сказала, что нервы он тут всем основательно потрепал — особенно заведующему. Тот потом еще пару часов шумно топал туда-сюда в кабинете и периодически матерился.

— Говорят, главврача после обеда ждут теперь, совещание какое-то будет, — шепнула она украдкой. — Мне тут нельзя оставаться, Дашенька, на пенсию уже отправили... но я хотела сказать тебе — бумажку вот возьми, с адресом моим и телефоном. В любое время звони, да и в гости, если будет желание, заглядывай — хоть днем, хоть ночью... помогу чем смогу! У меня теперь времени много, девать некуда.

Я удивленно моргнула. Днëм и ночью? Ничего себе... от пожилого человека это очень и очень щедрое предложение.

— Спасибо, — обняла ее, пряча бумажку в карман больничного халата, и с легким замешательством пробормотала: — Вы так добры ко мне, Люся, а я ведь вам совсем посторонняя. Не перестаю этому поражаться...

Санитарка тяжело вздохнула и посмотрела на меня усталыми светлыми глазами из-под морщинистых век, слегка набрякших от долгой бессонной ночи.

— Раз уж ты спросила... причину скрывать не стану, Дашенька. На дочку ты мою похожа очень. Глаза... волосы... даже манеры и характер — всë напоминает о ней. Даже страшно как-то такого сходства. Любила я ее... так сильно любила...

— А что с ней сейчас? — осторожно спросила я.

— Погибла она давно, уж два десятка лет с лишним назад как прошло. Авария, — Люся понимающе качнула головой, заметив ужас на моем лице. — Ты меня не жалей, пережила я боль свою и смирилась. Такова жизнь. Но настоящее материнское сердце свое дитя всегда помнит. Не существует для него времени.

— Двадцать лет назад... Господи, я так вам сочувствую. Извините, что напомнила.

— Двадцать пять, если быть точной. Самая черная осень за всю мою жизнь, Дашенька. То тринадцатое сентября мне никогда не забыть.

Мой день рождения!

Я закусила губу, чтобы не усугубить своим восклицанием эхо чужого страдания. Но совпадение меня действительно поразило. Дочь санитарки погибла в тот самый день, когда родилась я.