Сердце аж к горлу подскакивает от ужаса. Влад! Это точно он...

Решение умолчать о своем озарении приходит моментально. Пусть лучше все и дальше считают, что у меня память отшибло! Тогда, если Князев примчится сюда, он не будет мучить меня разговорами о своей измене и требованиями всë обсудить как-взрослые-люди.

— Не знаю, — тихо качаю головой.

Отчаянно надеюсь, что ничем себя не выдала. В тот момент, когда Александр Леонидович обрушил на меня новость, я по-прежнему изучала рисунок больничной плитки под ногами, поэтому он запросто мог и не заметить мою реакцию.

— Вас вроде бы тоже Дарья зовут, разве нет?

— Да, но я не помню никакого мужа, — понимаю плечами с деланным равнодушием.

— Ладно, разберемся... — недовольно фыркает грубиян и стремительно уходит, бросив напоследок через плечо: — И чтоб больше кормлений на койке я не видел!

Когда он скрывается за дверью, я едва нахожу в себе силы уложить неспокойного сына в люльку-каталку.

Потом снова вытягиваюсь на своей узкой постели и укачиваю его, толкая рукой туда-сюда. Прорвавшиеся-таки слезы судорожно и тихо глотаю, чтобы не потревожить чуткого малыша рыданиями.

— Ну как же так, милая, — расстроенно всплескивает руками моя санитарка Люся, вернувшаяся за ребенком. — Опять глазки на мокром месте! Болит, что ли, чего?

Я заставляю себя бледно улыбнуться и отвечаю уклончивой отмазкой:

— Да так... Александр Леонидович заходил, обругал за нарушение правил кормления. Сказал, что лежа кормить нельзя...

— Ох, Дашенька, да не принимай его так близко к сердцу, — шепчет Люся приглушенно. — Ты в своем праве на первых-то кормлениях! Просто он у нас грубиян, каких поискать, страсть какой озлобленный по жизни! Профдеформация у него, пациенток за людей не считает... всех рожениц, как беременную скотину на конвейере, пропускает через свои руки и не церемонится почти ни с кем. Если, конечно, особое отношение ему не проплатили заранее. Все на него жалуются... а толку? Стаж и связи решают всë. Заведующий отделением он у нас официальный, да еще и всем известный врач с положительным опытом самых сложных случаев в хирургической гинекологии и акушерстве... вот руководство и смотрит сквозь пальцы на его выкрутасы.

Я смотрю на искреннее лицо этой замечательной женщины, любуюсь уютными морщинками в уголках ее добрых глаз... и вдруг у меня появляется такое сильное желание поделиться с ней настоящей причиной своего горя, что сил нет сдерживать порыв истерзанной души.

— Спасибо вам, Люся, — быстро сжимаю ее теплую руку. — Спасибо за то, что вы есть! Но знаете... на самом деле я тут не из-за вашего Александра Леонидовича расклеилась. Просто я вспомнила, что со мной было...

И, глубоко вздохнув, как перед прыжком в глубокий омут, без утайки вываливаю на нее всю тяжесть своего семейного апокалипсиса.

Она слушает меня молча и внимательно. Не перебивая, без лишних охов и ахов. И не задавая никаких вопросов. А когда я опустошенно умолкаю, говорит тихо:

— Понимаю тебя, милая. Понимаю, как никто другой. Сама в своей жизни пережила мужнино предательство... только не единожды он мне изменил. И всякий раз клялся-божился, что понял всë... что пожалел о том и будет верен.

— И вы его всегда прощали? — убито спрашиваю я.

— Один раз простила. Поверила... да и детки малые у нас были, боялась одна без поддержки остаться. А на второй раз молча на развод подала.

— Господи, вот как теперь вообще верить мужчинам?.. — Глаза снова жжет поступающими слезами. — Врут, как дышат!

Помолчав, Люся гладит меня по вздрагивающим плечами и вдруг сообщает:

— Самое страшное, что не врал он мне. Любил, как умел и не думал об измене... это чувствовалось. Я потом только, спустя годы, поняла, почему всë так случилось. Почему слово не сдержал свое... и как мог всë исправить. Но наше время уже ушло, да и Бог с ним.

— Почему, Люся? — сглатываю горечь. — Скажите мне! Что с этими любящими мужьями не так и как это можно исправить? Потому что я не понимаю, как можно любить человека и обманывать его за спиной так равнодушно и жестоко!

И еë ответ меня ошеломляет.

Выбивает из колеи настолько, что я окончательно понимаю: для нас с Князевым всë однозначно кончено. Потому что на ТАКОЕ он точно не способен.

Шесть.

Всего шесть муниципальных роддомов в нашей областной «столице», а женщин с фамилией моей жены не зафиксировано ни в одном из них. Единственную пользу, которую принес маниакальный поиск, — это сведения, что из новоприбывших пациенток у четырех точно имя Дарья. И одну из них, которая поступила в роддом номер шесть — на скорой привезли без документов. Ни паспорта, ни обменки, ни телефона. Всë равно, что бомж.

— Как она выглядит? Описание дайте! — люто докапываюсь я до дежурной медсестры уже по второму кругу. — Цвет волос, глаз, телосложение? Приметы?

— Да откуда ж мне упомнить всë? — устало вздыхает она. — Знаю только, что беспамятной поступила. Сейчас заведующего нашего позову, ждите, — и уже откуда-то издали телефонным эхом звенит в трубке ее голос: — Люся, Александр Леонидович у себя?..

В дверь моего кабинета стучат, и начальник службы безопасности демонстрирует свой бритый налысо лоб.

— Что у тебя, Дэн? — на секунду отрываюсь от телефона.

— Больницы и морги проверили, Владан Романович, всë чисто там. Не поступала. Я запросил кореша из ментовки глянуть записи с камер наблюдения вокруг ТЦ, и он только что нашел зацепку, — безопасник как-то странно мнется.

— Ну и?! — впиваюсь в него нетерпеливым взглядом.

— Дарья Алексеевна в парке рядом с ТЦ засветилась. И там ее скорая подобрала, вызвал кто-то из прохожих. Только до этого там еще одна особа мелькнула.

— Кто?

— Ваша секретарша, Владан Романович. Она была рядом, когда ваша жена потеряла сознание в парке. И сразу сбежала. Я проверил то место и вот что нашел под скамейкой...

Безопасник делает шаг вперед и кладет на край стола мобильный телефон моей жены с треснувшим экраном.

Я впиваюсь в него пронзительным взглядом.

Нонна. Эта шлюха была... рядом с моей Дашкой?

Бешено раздуваю ноздри и только собираюсь грязно выматериться, как из трубки доносится сварливый голос какого-то недовольного мужика:

— Алло! Я зав отделением. Как вашу жену, говорите, зовут?

— Князева Дарья Алексеевна, — стискиваю зубы.

— У нас есть только одна Дарья. Преждевременные роды на сроке тридцать четыре недели. Травма головы, ушибы при падении, частичная потеря памяти. Рекомендую подъехать лично в часы, разрешенные для посещений, и опознать свою потеряшку без документов. У меня нет времени играть в испорченный телефон! — и заведующий обрывает связь.

Я зло смотрю на безмолвную трубку в своей руке.

Этот тупой ебанат в халате пока не в курсе, с кем разговаривал. Но это уже не важно. Один кандидат, на котором можно выместить бешенство от всей этой ситуации, уже есть. Только сначала его сведения надо проверить. Лично.

Дергаю щекой и широкими шагами направляюсь к выходу. Бросаю на ходу безопаснику:

— Найди мне эту сучку, Дэн. Из-под земли достань, понял?

— Понял, Владан Романович! Сделаем, — уверенно кивает тот и предостерегает с сомнением: — Если вы сейчас в роддом номер шесть, то с посещением в такое позднее время там есть сложности.

— Плевать. Меня пропустят.

***

— Владан Романович, — сонно бормочет унылый мужской голос в трубке, — может, вы утром туда поедете? Наш зав отделения Саша Леонидыч прекрасно справляется со своей работой, а ваша жена сейчас наверняка уже спит. Зачем ее тревожить?..

Главврач центральной районной больницы моему звонку в такое позднее время, понятное дело, не рад. Это заметно по тому, как он старается скрыть завывание отчаянного зевка в голосе.

— Нет, — безжалостно отметаю его протест. — Я хочу лично убедиться, что моя жена и сын в порядке. Даже если они спят. Звоните своему прекрасному Леонидычу, пусть встречает.