Потом врезался паровоз...

– Та часть сути, что была в теле Володимира, тебя догнала. Часть части. Не обращай внимания, пока доберёмся до дома, всё вернётся.

Мы шли по улице Восьмого марта в сторону автовокзала. Нас никто не видел. Нас обходили, пропускали, как будто мы... что-то, но нас не видели. Смотрели сквозь нас... меня.

Повернули. Дом – хрущёвка. Третий подъезд. Квартира на втором этаже. Прямо. Хорошая дверь, на сейф-дверь не похожая, красивая, деревянная, обитая досочками, покрашенная морилкой. Таких уже не встретишь в этом мире защиты от жизни за сейфами или в сейфах.

– Это мой личный путь в Серый город, – закрывая входную дверь, сказал Амади. Открыл дверь в комнату, а там подъезд панельной девятиэтажки. – А этот дом, как общага для тех, у кого нет своего дома в Сером городе. Когда твой заказчик рассчитается, куплю себе дом на берегу реки времени.

– Здесь она тоже течёт?

– Конечно, пойдём покажу.

– Почему Серый город... изменился?

– Стал менее серым и более живым? Возможно, это ты стал менее серым и более живым?

Бум... Бум... – врезались пара поездов, вышибая дух...

Мы шли по мощёной улице. Местами полированный керамогранит, местами плитка, местами асфальт и какие-то панели непонятного состава. Так же и дома – разных стилей, эпох. Огромные, уходящие в небо столбы из стекла и небольшие терема из дерева с резными ставнями. Из огромных камней и из мерцающих плёнок. И народ тут ходил из разных эпох и, видимо, миров. Но все... очень похожи на людей.

– Серый город – город человечества.

– А есть и другие?

– Не знаю.

– Получается... до сего момента я жил с частью самого себя.

– Не заметил? Да, это такая фишка у людей – делить себя на части и жить какой-то одной.

Бум – паровоз.

Мы вышли на набережную. Резко потеплело, и зажглись фонари. Широченная река. С той стороны набережная была едва различима, хотя горели фонари.

– Сейчас вечер? – спросил я. Вроде как нет, но темно. – А там... же вроде как мир снов, откуда набережная?

– Решил показать тебе набережную вечером, под светом фонарей она выглядит нарядно, не видно грязи, мусора. Река времени разделяет мир серых торопов и мир снов и духов, а набережная... Так ведь мир снов всегда только отражение иллюзий спящего.

– А есть что-то, что не иллюзия?

– Это ты сам думай или решай.

– Но все наши... хм... мои решения – иллюзия.

– О, смотри, Володимир. Смотри. – Амади указал рукой вправо.

Два человека стаскивали с набережной лодки.

– Всегда найдутся те, кому мало мира, им нужно больше.

Один сел на вёсла, другой отталкивался шестом. Лодка отошла на два корпуса, когда исчез шест, потом вёсла. Двое стали тянуть верёвку, которой лодка была привязана к берегу, а лодка отплывала всё дальше.

– Что с ними будет?

– Кто ж знает? Спросить-то не у кого.

Люди тянули, лодка отплывала. Светало.

– Здесь нет ни мусора, ни грязи...

– А я не говорил, что они есть!

– Зачем ты показываешь мне всё это?

Бам... Бам... Бам… – опять поезда.

– Всего лишь часть контракта.

– А эти на лодке?

«Эти на лодке» исчезли.

– …Эти? На какой лодке? Пошли, путь проложен, двери открыты. Помнишь? Не убивай, иди след в след.

Мы вышли на площадь с колоннадой. Со всех дорог сюда стекались люди и нелюди, заходили, вставали по центру, потом шли и исчезали между колонн. Как и мы. Постояли, повернули, пошли, прошли между колонн и оказались в миленьком лесу. Эдакий парк, трава покошена до состояния газона. Веточек, палочек на земле не валяется. Зато на деревьях висят светящиеся шары, из которых и в которые влетают светляки.

– Это те, кого вы на Земле зовёте феями или эльфами. Правда, в последнее время у них тут... срач... по-научному если говорить. Феи – это маленькие человечки, женщины с крыльями, а эльфы – мальчи... мужчины с крыльями. Так вот, эльфы почему-то решили, что они феи, отрезают себе крылья, считают себя бессмертными. Ты только не говори с ними и вообще не говори. Бескрылые обидятся в любом случае, а крылатые, они хоть и нормальные, но за своих бескрылых обгадят тебя с головы до ног, вонять будешь пару торопов.

Как он это вовремя.

– Здравствуйте, путники, вы тут впервые? – прозвучало сбоку.

Амади сделал вид, что не слышал, и идёт себе – не слышит и не видит. Ну и я с ним... Бам – паровоз... После паровоза я вообще ничего не могу думать.

– А... не впервые, – вздыхает голос, и существо улетает.

Когда мы вышли на другой тороп, Амади выдохнул:

– Знаешь, я думаю, что и крылатые тоже того... еб... е...

– Больные?

– Точно... е-больные. Ну не может из феи получиться... е-больной эльф. Они изначально... е-больные.

Бам... Бам... Бам, бам.

– Блин, долго меня ещё... бамкать будет?

– Пока все твои части тебя не догонят.

– Такое ощущение, что тех частей... в том теле было больше, чем было в этом.

– Может, так и есть. Ты живёшь, живёшь, думаешь, что думаешь, что это ты, а ты лишь одна двадцатая от «ты»... или сотая.

Бам...

– Я тебе одну вещь скажу, Володимир, только ты не обижайся. Когда все части тебя... в тебе соберутся, будешь ли это ты?.. Вот в чём вопрос.

– Лучше бы я бредил.

– А ты и бредишь, смотри.

Камни левитировали в воздухе. Вокруг туман, и мы скакали с камешка на камешек. Временами появлялись морды, лица... носы нас нюхали, глаза разглядывали. Настолько страшные морды, что оторопь берёт, и столь же прекрасные лица, что успеваешь влюбиться. Потом оторопь, потом вновь влюбляешься.

На торопе парящих камней мы вышли на перекрёсток – огромный гладкий камень, и посередине выемка с ладонь глубиной, наполненная водой.

– Уф, не люблю этот тороп... Влюбляться с полными штанами – то ещё испытание для психики, поэтому и не ем... Ты как? Как впечатления?

– Противоречивые.

– Это точно, я тоже здесь против речения, да и вообще, чем меньше болтаешь, тем крепче спишь... Укладывайся, мы тут будем ждать караван.

– Зачем?

– Без каравана нам не пройти дальше.

Бам, бам – накрыло меня паровозом моих частей, и я... лёг и заснул.

– Эй... подъём, соня, пошли, а то караван пропустим.

Вот чего бы я себе не простил, так это того, что пропустил бы этот караван. Огромные, раза в два выше великанов... да не, больше. Огромные-огромные минотавры. Идут один за другим. Несут груз – мешки с них ростом на спине и то тут, то там прикреплены скамеечки с сидящими на них людьми. Точно как колесо обозрения с люльками… Амади кинул пару блестящих шариков человеку, сидящему на первом минотавре, тот крикнул: «Третий!» Караван, не останавливаясь, продолжил движение, а третий минотавр подставил нам свои руки-ковши и рассадил по скамейкам. Меня – в районе печени. Амади – где-то на спине.

Точно, по размеру соотношение эльфа с человеком, как у меня с минотавром. Невзирая на копыта, минотавр шёл бесшумно, слегка покачиваясь.

Бам… Бам… – чуть не слетел я со скамейки. Да сколько же меня во мне? Ёжики в тумане…

Кстати, морды и лица из тумана больше не показывались – уже хорошо, а то Амади прямо на сотню прав: влюбиться и обделаться – пф... не... не, я, пожалуй, пас, хоть и голодный.

Мы прошли четыре торопа, когда нас так же на ходу сняли, поставили на землю и ушли. Это такая торопная электричка – кто-то сходит, кто-то садится. А виды были... После парящих камней мы шли по водному торопу. Минотаврам по колено. Ясное чистое небо, и на воде плескаются коровы в ластах. На спине лежат, потом перевернутся мордой в воду и опять перевернутся, а во рту уже клок водорослей, лежат пережёвывают. Потом... мини-лес… очень маленький лес. Деревья, возможно, и мне по колено. Минотавры же ступали чётко, ни одно деревце не пострадало. Потом начался нормальный лес с ненормальными комарами. Размером с лошадь. Они разгонялись и летели в минотавра. Хобот – как труба канализационная. Гудение, скорость… Но в последний момент промазывали, уж не знаю как, но минотавры никаких манёвров для уклонения не совершали.