— Скорая помощь уже здесь. — Логан останавливается в дверях, а Нико идет следом. — Ты в порядке, Талия?

— Да, но мне станет лучше, когда я получу обезболивающее.

Один из приятелей Шона направляет бригаду скорой помощи в спальню, и через минуту туда входит молодая женщина. Она ухаживает за Талией, заставляя меня отодвинуться. Моя челюсть болезненно сжимается, когда парамедики осматривают ее. Они помогают, но тем самым причиняют ей боль, и я не могу, черт возьми, видеть, как слезятся ее прекрасные глаза.

— Нам понадобятся ее показания. — Шон выводит меня, Логана и Нико из спальни, чтобы показать нам кухню, где его приятели делают снимки, закрепляя все улики, которые найдут. — Кая задержали для допроса. Я прослежу, чтобы его посадили за это, Тео, но не надейся на многое. Максимум два года, учитывая, что он ничего не украл. Все, что у нас есть, — это взлом с намерением причинить вред, что не так уж и много.

— Он выйдет в следующем году за хорошее поведение, верно? — шиплю я, глядя на хаос на кухне, где содержимое шкафов разбросано по всему полу.

— Возможно, но не волнуйся об этом раньше времени. — Он похлопывает меня по плечу, на его губах играет призрак улыбки. — Чертовски хорошая у тебя женщина.

Нико и Логан соглашаются, ухмыляясь себе под нос, когда Талия довольно громко спорит с парамедиками, что ее не нужно выносить на носилках. Она побеждает, и несколько мгновений спустя я запрыгиваю на заднее сиденье машины скорой помощи, держа ее за руку всю дорогу до больницы. Теперь, когда она принимает обезболивающие, она уже не такая жесткая, а боль терпима, если не заглушена полностью.

— Нам нужно поговорить, — говорит она, голос у нее тоненький.

— Не сейчас, детка. Мы поговорим, когда тебе станет лучше. — Я провожу большим пальцем по костяшкам ее пальцев. — Скоро все закончится, я обещаю.

Не так скоро, как я надеялся.

Проходит почти три часа, прежде чем Талию наконец перевозят в палату для реабилитации. На моей левой руке остались кровавые следы от ее ногтей. Она прорвала кожу, сжимая мою ладонь, пока врачи вправляли ей плечо. Уверен, что некоторые мои зубы трещали, когда я боролся с желанием вырубить тех, кто помогал. Обезболивающие немного притупили ее, но когда два врача вправляли ей плечо, она плакала и кричала, заставляя мой желудок переворачиваться.

Сейчас она лежит на больничной койке, одетая в голубой халат, укрытая белыми простынями, и спит благодаря капельницам, окружающим ее кровать, — обезболивающим и легким успокоительным. Она не нуждалась в этом, но лечащий врач беспокоился, что она в шоке, и не хотел рисковать, чтобы у нее случился срыв, когда адреналин выветрится.

Он хочет оставить ее на ночь в качестве меры предосторожности. Вряд ли он поступил бы так с любым другим пациентом, но она — моя девушка, а я — Хейс и сын мэра, так что… особое отношение.

Я, блять, не хочу, чтобы она оставалась на ночь. Я хочу, чтобы она ушла отсюда и вернулась домой, где она сможет носить свою собственную одежду и смотреть Netflix со мной всю ночь на диване. Домой, где я смогу заключить ее в свои объятия и целовать ее голову снова и снова. Где Арес свернется в клубок у ее ног, согревая ее.

Я достаю телефон из кармана, когда он вибрирует в девятый раз. На экране появляются пропущенные звонки от большинства членов семьи, а также несколько текстовых сообщений.

Папа: Шон рассказал нам, что случилось. Как Талия?

Мама: Я на пути в больницу. Я заехала к тебе домой, чтобы взять одежду и туалетные принадлежности для Талии. Позвони мне, когда получишь это сообщение.

Коди: Возьми трубку, придурок. Мы в приемной. Никто нам ни хрена не говорит. Как она себя чувствует?

Мама: Тео, пожалуйста, позвони мне. Я очень волнуюсь!

Нико: Позвони мне, если тебе что-нибудь понадобится. Я помогаю Шону.

Я отправляю папе сообщение и неохотно оставляю Талию одну, прекрасно зная, что в приемной уже собрались родственники. Я не возражаю. Я даже благодарен, что они здесь. Что им не наплевать. Это успокаивает — знать, что они готовы помочь, чем могут.

Я: Она уже спит. Плечо вернули на место.

Как и ожидалось, не только мама и Коди ждут новостей. Все три моих младших брата сидят в неудобных пластиковых креслах, а также Джек и Логан. Даже Кэссиди, Мэри-Джейн и Эми здесь, пристроились в углу, подальше от всех, словно боясь, что их укусят.

— Как дела у Талии? — Моя мама первой поднимается на ноги, под стулом у нее лежит небольшая дорожная сумка. Она обхватывает меня руками и заключает в объятия, пока все собираются вокруг нас, желая услышать подробности. — Я так волновалась, когда позвонил Шон. Ты в порядке? Тебе нужно, чтобы я что-нибудь сделала? Я могу отвезти Ареса домой или…

— Все в порядке, мама. Они вправили плечо Талии на место. У нее легкое сотрясение мозга, но она поправится. Сейчас она спит. Врач хочет оставить ее на ночь в качестве меры предосторожности, но я не думаю, что это необходимо. Ей будет гораздо комфортнее в собственной постели, чем здесь.

Я не хочу, чтобы она ночевала в больнице. Я ни за что не помещусь с ней на маленькой кровати, и я ни за что не буду пытаться, если ее лечащий врач не отпустит ее домой.

— Нет необходимости сидеть здесь. Если что-то изменится, я тебе позвоню. Талии нужен отдых, так что никто из вас ее сегодня не увидит. — Я чмокаю маму в макушку. — Не волнуйся, ладно? Она крепче, чем кажется. Вы можете прийти завтра, когда она будет дома.

***

В конце концов мне разрешили забрать Талию домой на ночь. После того как доктор, пыхтя и отдуваясь, заявил, что не хочет менять наше решение и оставить Талию под наблюдением. Она не сильно ранена, так что, кроме как произвести впечатление на моего отца, мэра, у него не было причин держать ее здесь.

Заверив дока, что завтра я привезу ее на осмотр, он подписал бумаги об освобождении. Рука Талии в перевязи, а у меня в сумке обезболивающее и принадлежности, которые привезла мама.

— Сразу в постель, — говорю я, когда мы заходим в квартиру.

Арес уже там, но он не прыгает высоко, как обычно, словно чувствует, что этого делать не следует. Вместо этого он стоит на задних лапах, обнюхивая слинг Талии.

Она гладит его по голове, все еще немного смущенная из-за лекарств, но кивает мне, направляясь в ванную.

— Мне нужен душ, и я думаю, мне понадобится помощь. — Она указывает на слинг.

Я следую за ней в ванную, стягиваю с нее спортивные штаны и трусики, а затем помогаю ей снять футболку. Я раздеваюсь, как только она оказывается в душе, стоя под струей, наклонив голову, чтобы теплая вода обрызгала ее лицо. Под ее кожей уже образовался большой синяк, смесь красного и фиолетового цвета на плече, ключице и лопатке.

— Как ты себя чувствуешь? — Я прижимаю ее спиной к своей груди.

— Устала, но я хочу, чтобы мы поговорили.

Я беру ее за здоровую руку и поворачиваю к себе, прижимаясь к ее рту. Она пытается прервать поцелуй, губы сжаты в тонкую линию, одна рука отталкивает меня, но мне это не удается. Я хватаю ее за челюсть и пробиваюсь к ее рту, пока она не сдается и не впускает меня. Мой язык скользит по ее губам, поцелуй получается требовательным, но ласковым.

— Я люблю тебя, — говорю я, упираясь лбом в ее лоб. — Я люблю тебя, и ничто этого не изменит. — Я отстраняюсь, но не раньше, чем чмокну ее в губы. — Мы поговорим завтра. Тебе нужно поспать.

Она прикусывает губу, несколько раз моргает, и мне кажется, что некоторые капельки, стекающие по ее щекам, соленые.

— Я тоже тебя люблю.

— Я знаю, Omorfiá. Прости, что вчера вечером я сорвался. Мне нужно было подумать и найти способ справиться с тем, что ты мне сказала.

Она качает головой, прижимаясь к моей груди.

— Завтра. Я расскажу тебе завтра.

Беспокойство снова появляется. В ее голосе звучит поражение. Как будто она ждет, что все закончится, как только она скажет все, что осталось сказать.