Если я хочу Ивана, я должна отказаться от этого. Но после того, что только что произошло между нами, я думаю, что это будет не так уж и сложно. Я думаю о том, как он прикасался ко мне, что делал со мной, и у меня появляется внезапная, острая уверенность, что, если я расскажу ему обо всех этих фантазиях, он не станет смотреть на меня по-другому. Он не бросит меня из-за этого и не перестанет меня хотеть.

У него появились бы свои собственные.

ИВАН

Покинуть Шарлотту, когда она просит меня остаться, практически невозможно. Но опасность того, что Лев проследит за мной до ее квартиры, слишком велика. Я не сомневаюсь, что есть вероятность того, что он уже знает, где она, но я не хочу давать ему повод думать, что она пролезла ко мне в душу. Если он узнает, что я дошел до того, чтобы провести с ней ночь, он будет еще больше стремиться найти причину, чтобы использовать ее против меня.

Поэтому вместо этого я возвращаюсь домой, наслаждаясь ее прикосновениями, ее запахом, прилипшим к моей коже. Реальность пребывания с ней оправдала все фантазии и даже больше. И я уже снова хочу ее.

Придя домой, я сразу же спускаюсь в подвал. Все, о чем я хочу сейчас думать, — это Шарлотта, но у меня есть работа, и я не могу ею пренебречь. Сейчас, как никогда, я должен быть уверен, что не окажусь на плохой стороне федералов, а также своей семьи.

На мгновение я задумываюсь о том, чтобы рассказать агенту Брэдли о Шарлотте. Интересно, есть ли вероятность, что он сможет спасти ее. Но она не участвует в этом, не является жертвой моего отца, и я думаю о том, как он смотрел на меня каждый раз, когда мы встречались, как будто ему нужна только причина, чтобы уничтожить и меня вместе с моей семьей.

Он не стал бы помогать Шарлотте. Я чувствую это до мозга костей. А если бы и помог, то за это пришлось бы заплатить — скорее всего, ее использовали бы как приманку, и одна мысль об этом приводит меня в холодную ярость. Я не собираюсь раскрывать все свои секреты, но и не хочу лгать ей, уничтожать все шансы увидеть ее снова, и все ради того, чтобы они использовали ее как средство добраться до моего отца.

Я лучше умру, черт возьми.

Другой монитор, тот, который я использую для отслеживания интернет- и телефонной активности Шарлотты, пикает, и мое сердце резко падает. На мгновение я думаю, что она вошла в систему, чтобы поговорить с Веномом, и ревность, которую я ощущаю, густой, больной гнилью впивается в мое нутро.

Но это не она. Это ее гребаный бывший пишет ей. И пока я смотрю, как сообщения появляются на экране, моя кровь то холодеет, то пылает от гнева, то снова холодеет.

НЕЙТ: Я видел тебя в машине с каким-то гребаным парнем.

НЕЙТ: Я знал, что ты ведешь себя как гребаная шлюха. Трахаешься с ним в нашей постели. Ты станешь бездомной, сука. Я собираюсь вернуть квартиру.

НЕЙТ: Пошла ты. Думаешь, ты слишком хороша, чтобы написать мне ответ? Думаешь, я переспал с какой-то другой сучкой и сделал тебя несчастной? Ты даже не представляешь, насколько несчастной ты можешь стать.

Мои руки сжимаются в кулаки, когда я читаю сообщения. Я прокручиваю назад, чувствуя укол вины за то, что пропустил это, что не видел, что он говорил ей, потому что был так захвачен нарастающим хаосом вокруг меня. Я видел сообщения, которые он отправлял ей в самом начале — ревнивый бывший, который ведет себя как козел. Я думал, что он оставит ее в покое, когда стало ясно, что она не отвечает. Но он так и не сдался, и я скрежещу зубами, читая каждое из них, и мой гнев нарастает с каждым новым сообщением.

Никто не сможет так с ней разговаривать и остаться безнаказанным.

То чувство беспомощности, которое я испытал, когда отец бил меня, когда Лев угрожал Шарлотте на яхте, когда я поговорил с Брэдли и понял, как многого они еще хотят от меня, — все это снова поднимается, и я чувствую, как гнев сужается, получает направление, на чем можно сосредоточиться.

Сначала он был просто жалким, ревнивым, горьким бывшим, который злится, что его поймали на измене. Но теперь он следит за ней, угрожает ей. И хотя я прекрасно осознаю свое лицемерие, злясь на то, что он преследует Шарлотту, мне наплевать.

Она моя. Я все еще чувствую ее запах на своей коже, все еще ощущаю ее вкус на своих губах. И к концу завтрашнего вечера Нейт больше никогда не побеспокоит ее.

***

На следующий день днем я еду в свой пентхаус, паркуюсь в подземном гараже и переодеваюсь в квартире. Я одеваюсь во все черное — черные карго, черную футболку с длинным рукавом, черные перчатки, черные ботинки. А рядом со мной на кровати лежит черная балаклава и белая маска скелета, которую я надевал для Шарлотты в роли Венома.

Весь день я переписывался с ней. Легкомысленные сообщения, туда-сюда, никто из нас не хочет открыто сказать, как много значила для нас прошлая ночь. Не по такому безличному каналу. Но когда я увижу ее в следующий раз…

Я не уверен, что хочу сказать ей об этом. Я хочу показать ей своими руками, ртом и телом, показать, как много она для меня значит. Как сильно я хочу ее. Как сильно одна ночь с ней убедила меня в том, что я должен найти способ удержать ее.

Уберечь ее. Чтобы она была моей.

Эта навязчивая мысль проносится у меня в голове, когда я хватаю ключи, балаклаву и маску и спускаюсь по лестнице к своей машине. Я еду через весь город, в пригород, к дому брата Нейта.

Внутри горит свет. Я паркуюсь в переулке, кладу ключи в карман и натягиваю балаклаву на голову, закрепляя маску. Подойдя к ряду деревьев, растущих через дорогу, я нахожу точку обзора, позволяющую заглянуть в дом через большие окна с картинами. Я терпеливо наблюдаю за тем, как идет время, пока двое других взрослых в доме — мужчина, который, как я предполагаю, является братом Нейта, и женщина, которая, судя по проведенному мной быстрому исследованию, должна быть его женой, — не встают и не идут по коридору. В комнате, расположенной в задней части дома, загорается свет, горит около тридцати минут, а затем выключается. Нейт все еще сидит в кресле в гостиной и играет в то, что похоже на видеоигру-стрелялку, а я отталкиваюсь от дерева, к которому прислонился, и медленно пробираюсь к дому.

Попасть в него до смешного просто. Гараж отдельно стоящий, а значит, есть задняя дверь, которую ничто не загораживает. Вчера вечером я проверил, нет ли в доме записей о системе безопасности, и не нашел. Я взломал замок за несколько секунд, нет ни сигнализации, ничего, что могло бы дать жильцам понять, что я здесь. Поразительная уверенность в том, что они в безопасности.

Конечно же, брат Нейта и его жена в безопасности. У меня нет намерения причинить им вред. Но Нейту не нужно об этом знать. И к концу этой ночи он точно пострадает.

Я проскальзываю в гостиную, прижимаюсь к стене и молчу как могила. Все внимание Нейта сосредоточено на его игре, и он не слышит, как я подкрадываюсь к креслу, одним плавным движением закрываю ему рот рукой в перчатке и приставляю к горлу свой охотничий нож.

— Не кричи, — бормочу я ему на ухо. — Ты пойдешь со мной. Если ты это сделаешь, все остальные в этом доме будут в безопасности. Если же ты начнешь суетиться, кто знает, что с ними может случиться?

Это самая рискованная часть. Я не уверен, что Нейт настолько самоотвержен, чтобы молчать ради брата и невестки. И я был прав, когда почувствовал, как его рот раскрывается под моей перчаткой, на грани крика. Я отступаю назад и бью его по голове достаточно сильно, чтобы оглушить, и он падает.

Теперь мне придется ждать, пока он придет в себя. Он лежит мертвым грузом, а я хоть и сильный, но не такой мускулистый, как, скажем, Лев. Но мне удается поднять Нейта с кресла, перекинуть его через плечо, как мешок с картошкой, и, оставив игру включенной, выскользнуть из дома и перебраться через улицу к деревьям, где я прятался.