Я отношу его подальше в крону деревьев, достаточно далеко, чтобы проезжающие мимо машины не могли разглядеть нас в свете фар. Прижав его к одному из деревьев, я связываю ему руки молнией, засовываю в рот тряпку, чтобы он замолчал, пока я роюсь в кармане в поисках пузырька с нашатырем, который приведет его в сознание.

Нейт приходит в себя от толчка, его глаза расширены, а из-под кляпа доносятся приглушенные, панические звуки. Единственный свет в этой прохладной ночи, в этой полосе леса, — это луна, проникающая между ними и освещающая меня так, что я уверен, что выгляжу довольно чудовищно. Весь в черном, единственное, что можно осветить, — это белая маска на моем лице, и я вижу ужас в глазах Нейта, когда он осознает свое положение.

Горький запах мочи наполняет воздух, и я понимаю, что он уже обмочился. Я не могу не рассмеяться — это жалко. Я еще даже не прикоснулась к нему. Но я и не ожидал от него большего.

— Я собираюсь вынуть кляп. Если ты закричишь, твой член будет первым, что я отрежу. Понял? — Я жду, пока он трепетно кивнет, а затем выдергиваю ткань у него изо рта, бросая ее на траву.

— Кто… кто ты такой? Если тебе нужны деньги… — Он выплевывает слова, его зубы клацают от страха, и я смеюсь.

— Дело не в деньгах. Дело в Шарлотте. Видишь ли, я видел твои сообщения ей. Не потому, что она мне их показала, а потому, что я сам их прочел. И мне не нравится, как ты с ней разговариваешь.

На нем футболка и треники, он дрожит от ночного холода, и я методично разрезаю одежду, пока говорю, не заботясь об осторожности. Я слышу, как он хнычет и задыхается, когда мой нож царапает его кожу, и усмехаюсь, бросая одежду на траву.

— Ничего страшного, Нейт. Просто небольшая царапина. Дальше будет намного хуже, обещаю. — Я срезаю с него боксеры, оставляя его голым, а его член — дрожащим от холода. — А теперь мы собираемся поговорить. — Я делаю шаг вперед, вдавливая кончик ножа в самую нижнюю часть его живота, прямо над его членом. — И от того, как все пройдет, зависит, оставишь ты это себе или нет.

Теперь Нейт весь дрожит, дрожит от ужаса. Я опускаю нож ниже, упирая его в основание члена, а другой рукой хватаю его за челюсть.

— Не отворачивайся от меня. А теперь скажи мне, почему ты думаешь, что можешь продолжать написывать Шарлотте, когда она явно не хочет с тобой разговаривать?

— Она… — Его зубы стучат. — Она придет в себя. Она расстроена, но она не понимает. Я не просил ее делать такие вещи, потому что люблю ее. Я слишком ее уважаю! А теперь она позволяет другим мужчинам прикасаться к себе, как грязная шлюха. — Его голос крепнет, страх отступает, когда он выплевывает слова, которые явно гноились уже некоторое время. — Она не оценила, как я с ней обращался. Как я старался, чтобы она чувствовала себя особенной. Лучше, чем все остальные шлюхи. А теперь она трахается с каким-то парнем…

Я сильно замахиваюсь, и мой кулак попадает ему в лицо.

— Не смей больше говорить о ней так. — Еще один удар, достаточно сильный, чтобы я услышал, как трещит его челюсть. — Ты не сможешь произнести ни слова из этого гребаного рта, когда я с тобой закончу.

Я планировал действовать медленно, методично, но напряжение последних недель и месяцев в сочетании с тем, как он говорит о Шарлотте, выводит меня из равновесия. Я должен быть осторожным, методичным, когда пытаю кого-то, но от Нейта мне не нужна никакая информация, он не может дать мне ничего, кроме катарсического чувства причинения боли тому, кто причинил боль Шарлотте. Я не могу причинить боль своей семье за то, что она угрожала ей, но я могу причинить боль ему, и я бью его снова и снова, по лицу, ребрам, животу, пока наконец не опускаю нож, прочертив кровавую линию по верхней части его члена. К этому моменту он уже настолько окровавлен, что единственным звуком, который он издает, является хныканье, отскакивающие от деревьев, и я вдавливаю нож, прежде чем выдернуть его.

— Пройдет время, прежде чем ты сможешь воткнуть его в кого-нибудь еще, — шиплю я. — Подумай об этом, прежде чем снова заговоришь с ней. И вообще, на всякий случай, если послание еще не ясно…

Я подхожу ближе и втыкаю нож ему в грудь. И пока он стонет от боли, я по одной букве вырезаю на его коже послание, которое не хочу, чтобы он забыл:

ДЕРЖИ РОТ НА ЗАМКЕ.

— Вот так. — Я делаю шаг назад. — Теперь, когда твой брат увидит тебя, тебе придется все объяснить. Удачи тебе в этом. И поскольку он тоже увидит мое сообщение, он сможет напомнить тебе. Небольшой надзор никому не повредит, верно? Видит Бог, у меня глаз больше, чем хотелось бы. — Я похлопываю его по кровоточащей щеке, и Нейт стонет, когда я снова засовываю ему в рот кляп и разрезаю стяжки, удерживающие его запястья. Я перекидываю его окровавленное тело через плечо и, насвистывая себе под нос, несу его обратно в дом, положив голым на ступеньки.

— Они найдут тебя здесь утром, — уверяю я его. — Ночь будет неудобной, но ты справишься. А Нейт? — Я присаживаюсь на корточки и наклоняю его подбородок, чтобы смотреть ему прямо в лицо через маску. — Никогда не произноси ее имя. Не пытайся вернуть ей за это. Не пытайся выяснить, кто я такой. Просто запомни, что ты навсегда останешься вне ее жизни. — Я снова погладил его по лицу, выпрямился и вытер свой нож о его бедро, после чего засунул его обратно в ножны.

Я не зря надел черное. Его кровь не будет видна, пока я не вернусь домой и не избавлюсь от одежды, убедившись, что на мне нигде нет его следов. Я достаточно хорош, чтобы не было шансов, что это вернется ко мне. Если только Нейт каким-то образом не догадается об этом, а я не думаю, что он достаточно умен для этого.

А еще я не думаю, что у него хватит духу что-то предпринять, даже если бы он это сделал.

Настроение значительно поднялось, и я начал идти обратно к переулку, где припарковал машину. Я достаю ключи и смотрю вверх — и тут же застываю на месте.

Перед дверью со стороны водителя стоят три темные фигуры. Три фигуры, которые, когда они подошли чуть ближе, я увидел, что это все три моих брата.

— Что это за хрень? — Восклицаю я, скрещивая руки. — Лев, я не удивлен, что ты здесь, как заноза в моей заднице, но Ники и Антон меня удивляют. Обычно тебе не удается их вытащить.

— Они — мой запасной вариант. — Лев холодно улыбается мне. — Я знаю, что ты задумал, младший брат. Мы отвезем тебя обратно к отцу, и ты признаешься. Ты примешь любое наказание, которое он определит. Если он захочет твоей смерти, то так тому и быть, медленной или быстрой, в зависимости от того, что ему угодно. И если ты согласишься без споров, если ты покоришься, то, возможно, мы оставим твою сучку в покое. — Он улыбается, зубы белеют в темноте. — А может, когда ты умрешь, я заберу ее себе. Но ты никогда не узнаешь, не так ли?

Он идет вперед, так быстро, что я почти не успеваю уклониться. В переулке очень мало места, и это три на один. Плохие шансы — но меня это никогда не волновало.

Когда он снова замахивается, на этот раз замахиваюсь и я. Я бью его в челюсть, отчего его зубы клацают, и он отшатывается назад, и я успеваю выхватить нож из ножен, пока Ники и Антон приближаются к нему.

У меня есть преимущество. Я вижу по их лицам, что они боятся меня. Они знают, что я не испытываю к ним любви, что я убью их, если придется, чтобы выбраться отсюда. Чтобы добраться до Шарлотты.

— Иван. — В голосе Ники звучат разумные нотки, которые говорят о том, что он попытается все обсудить. Но я не в настроении даже давать ему шанс.

Когда он делает шаг вперед, я выхватываю нож и ловлю его за руку. Он издает изумленный звук боли — моя готовность причинить ему боль явно застала его врасплох. Лев пошатывается, а я оглядываюсь, оценивая расстояние между собой и незапертой машиной.

Горстка шагов. Несколько футов. Это все, что мне нужно. Я делаю вдох и бросаюсь вперед, выхватывая нож с одной стороны, и мой кулак врезается в мягкую плоть одного из моих братьев, когда я наношу удар слева, замахиваясь без изящества и грации, когда я бросаюсь к машине.