Не ожидая шутки, я игриво шлепаю его по голой груди, отчего Джексон вздрагивает и пытается заслониться от дальнейших ударов.

— У тебя есть школьное кольцо? — я смеюсь от одной этой мысли. Должно быть, он был тем парнем, на которого все девчонки пускали слюни, умоляя надеть кольцо.

— Нет, просто мне показалось, что именно это правильно сказать в ответ.

— Это ведь не шутка? Все-таки мы знакомы меньше недели. — Я не чувствую, что мне нужны дополнительные заверения, но хочу услышать это снова.

— Что самое плохое может с нами случиться? — спрашивает он.

— Пара разбитых сердец, — отвечаю я.

— Мы это переживем. Ты из рода выживших, а я прошел через свой собственный вариант ада. Я предлагаю просто жить так, как мы хотим, и выбросить все правила в окно.

— Чертовы правила, — фыркаю я.

— Думаю, мама и сестра будут рады услышать, что у меня появилась девушка.

— А я полагаю, мои мама и бабушка начнут планировать свадьбу, — улыбаюсь в ответ.

Джексон не реагирует на это безумие, которое, скорее всего, окажется правдой, но думаю, его это не волнует, так как он снова целует меня.

— Ты останешься на ночь? — спрашивает он.

— Думаю, могу.

— Я так и понял, раз ты уже в пижаме…

— Я голая, — сообщаю я ему.

— Знаю. — Он прижимается ко мне. — И мне это нравится.

Устраиваясь поудобнее и не собираясь больше двигаться, он берет пульт и включает телевизор, на котором сразу же появляется комедийный канал. Мне бы тоже пришлось смотреть комедии перед сном, если бы я видела то, что видит он каждый день.

Я засыпаю в его объятиях, вдыхая свежий запах мыла, как будто это ароматерапия.

Не зная, который час, учитывая темноту за окном, я испуганно вздрагиваю, когда на тумбочке Джексона звонит телефон. В этом нет ничего удивительного, ведь он врач, и я уверена, иногда ему приходится срочно выезжать к больным, но мое сердце колотится от любопытства и нервозности.

Я оглядываюсь по сторонам в поисках часов, но единственные стоят в другом конце комнаты на кабельной приставке, и цифры на них расплываются.

— Бек, — отвечает он.

Он потирает глаз рукой, прижимая большой палец к виску. Джексон смотрит куда-то в сторону, и я тоже перевожу взгляд на будильник, показывающий, что уже два часа ночи.

— Да, стабилизируйте ее, я буду через двадцать минут. — Он смотрит на меня с выражением, которое я не могу прочитать, но от этого переживаю еще больше. — Нет, у нее нет отказа от реанимации, так что продолжайте попытки.

Как только Джексон отключает звонок, он сразу же встает с кровати, хватает свои трусы и проскальзывает в ванную.

— Сделай глубокий вдох, — говорит он мне, возвращаясь.

— Я не могу. Речь о моей бабушке?

— Ты поедешь со мной, но, пожалуйста, дыши, потому что я не слышал твоего дыхания уже как минимум тридцать секунд.

— В чем дело, Джексон? — в моем голосе паника, и она громче, чем минимальное количество воздуха, выходящего из моих легких.

— Она захотела прогуляться без посторонней помощи и упала. Похоже, кардиостимулятор сместился, но я не узнаю наверняка, пока не доберусь до больницы.

— Она жива?! — вскрикиваю я.

— Они поддерживают ее жизнь.

Джексон уже через минуту переодевается в чистую одежду, а я все еще сижу в его постели, завернутая в простыню. Поскольку я в шоке и не могу пошевелиться, он помогает мне одеться.

— Давай, — приговаривает он.

Меня трясет так сильно, что я с трудом стою на ногах, но Джексон крепко берет меня за руку, поддерживая, пока мы добираемся до входной двери. Он на мгновение прислоняет меня к стене, пока собирает мои вещи и дневник, свою сумку, а затем возвращается и помогает мне выйти, как будто я совсем сломлена.

— Джексон. — Я продолжаю повторять его имя, не находя ответа. У него нет ответов, но я нуждаюсь в них. — Мне нужно, чтобы с ней все было хорошо. Я не готова сказать «прощай».

— Я понимаю, Эмма, — успокаивает Джексон, когда мы заходим в лифт. Закинув сумки на плечо, он поворачивается ко мне лицом и приглаживает мои волосы, убирая их за плечи. Костяшками пальцев вытирает мои слезы, обхватывая ладонью щеку, заставляя посмотреть на него сквозь пелену тумана. — Я сделаю для нее все, что смогу.

— Знаю, — бормочу я со слабым стоном.

Двери лифта открываются, и я едва чувствую, как мои ноги касаются земли, когда Джексон ведет меня к пассажирской двери своей машины.

— Я думала, кардиостимулятор поставили, чтобы регулировать аритмию, если она случится. Как он может вызвать остановку сердца, не работая?

— Я не хочу давать никаких ответов, пока сам их не получу. — Он быстро наклоняется и целует меня в щеку, прежде чем закрыть дверь.

Мы едем по городу гораздо быстрее, чем я когда-либо ездила раньше, и влетаем на парковку со свободными местами впереди. Я выпрыгиваю из машины так же быстро, как и он, хотя знаю, что в какой-то момент меня остановят, потому что дальше входить нельзя. Ожидание слишком мучительно. Мне нужно позвонить маме.

Лифт привозит нас на этаж реанимации, и Джексон ненадолго останавливается, глядя на меня с болью в глазах.

— Мне очень жаль, но я не могу тебя туда пустить. Таков протокол. — Он передает мне сумку и открывает дверь в комнату ожидания.

Я киваю дрожащим подбородком и вхожу в пустое пространство, ставшее слишком хорошо мне знакомым за эту неделю.

Поставив сумку на пол, я достаю телефон и набираю мамин номер.

Когда она отвечает на звонок, голос у нее растерянный.

— Мам, — тихо говорю я, стараясь не напугать ее больше, чем, возможно, уже испугала. — Бабушка упала, и мне нужно, чтобы ты приехала в больницу.

— Что? — кричит она. — Почему они не позвонили мне? Они звонили? Я пропустила звонок? Когда это случилось? Эмма, с ней все в порядке?

— Я не знаю, мам. Просто приезжай сюда, хорошо? Пожалуйста, веди машину осторожно… прошу тебя.

Она кладет трубку, не попрощавшись, и я знаю, что она будет гнать по шоссе, как маньяк. Я буду очень волноваться, пока она не приедет — не хочу, чтобы с ней что-нибудь случилось.

У меня голова идет кругом, и я не могу придумать, как успокоить себя, кроме как вышагивать по комнате, пока не начнут болеть колени. Знаю, что Джексон скажет мне сразу же, как только все узнает, но не знаю, сколько времени пройдет, прежде чем это случится.

Наконец я опускаюсь в одно из кресел. Задеваю ногой ручку сумки, и она падает, дневник бабушки вываливается на пол. Нагнувшись, чтобы поднять его, я прикидываю, смогу ли читать прямо сейчас. Бабушкина история не приносит мне успокоения, а лишь напоминает о том, как много ей пришлось пережить, и как нелепо было бы умереть из-за собственного стального сердца после всего, что она перенесла.

Удастся ли ей избежать смерти во второй раз? Я зажмуриваюсь, чтобы не потерять надежду, и решительно открываю дневник.

Амелия

день 521 — Май 1943

Меня потряхивало с самого утра. Не в силах сосредоточиться на работе, я просто задавала первый вопрос из своего списка каждому стоящему в очереди человеку. Все они, казалось, плавились от апрельской аномальной жары. Старики падали на землю быстрее обычного, как минимум пятьдесят тел пришлось оттаскивать за ноги. Нацисты не проявляли ни сочувствия, ни эмоций. В их понимании, евреи не более чем грызуны. Чарли был исключением, но благодаря ему я задумалась, есть ли еще такие солдаты, как он. Понять, кто в душе по-настоящему ненавидит, довольно сложно, ведь этих солдат обязали вести себя подобным образом. Наверное, среди них были и те, кто не хотел участвовать в этом, и те, кто искренне нас ненавидел.

Впрочем, я знала, не стоит испытывать судьбу в общении с кем-либо из них, поэтому не делала ничего, кроме той работы, которую мне поручили больше года назад. Остается только гадать, почему я попала в список на перевод — зачем нужно убивать работоспособную, трудолюбивую женщину. Наверное, моя удача, если так можно сказать, иссякла.