Он улыбнулся в ответ на мое признание, и поцеловал в губы, отвлекая от всех мыслей, в то время как новые ощущения заставили меня широко раскрыть глаза. Чарли двигался во мне осторожно, не торопясь, доказывая, что его действия продиктованы любовью, а не чем-то другим. Поначалу мне было больно, но не настолько, чтобы все прекратить. Я некоторое время наблюдала за его лицом — за тем, как он прикрывает глаза, как растягивает губы, отдаваясь тяжелому дыханию. Падающая звезда на небе ненадолго отвлекла мое внимание, а затем по телу, как ток, пронеслось удовольствие, заставшее меня врасплох. Инстинктивно я обхватила руки Чарли, нуждаясь в якоре, который удерживал бы меня на земле, потому что с каждым движением маленькая частичка меня таяла в почве под нами. Мои тяжелые веки сомкнулись, отгородив меня от мира, и я представила себе самый красивый закат, растворяющийся в кристально чистой воде. Именно это я и чувствовала — шум волн, набегающих на песчаный берег, подхваченный приливом, который уносил меня все дальше и дальше, пока я совсем не потерялась среди моря.

Все мое тело залило приятным теплом, и я поняла, что впилась ногтями в руки Чарли так сильно, что, возможно, поранила его. Однако он, похоже, этого не заметил. Он был слишком занят тем, что смотрел на меня обеспокоенным взглядом.

— Ты в порядке?

— Это было потрясающе, — сообщила я ему. — Ты удивительный.

Он шумно выдохнул и опустил голову мне на грудь.

— У нас навсегда останется эта ночь, Амелия, — сказал мужчина, и мои мысли мгновенно вернулись к опасениям, что Чарли покинет меня уже утром.

— Не говори так, — попросила я его.

— Теперь нам больше не придется гадать, — продолжил он.

— Чарли! — я еще раз отругала его.

— Я должен быть честен с самим собой, Амелия.

— А мне нужно, чтобы ты сохранял оптимизм, — возразила я в ответ.

Он выглядел так, будто вот-вот потеряет сознание, и я обхватила его руками, прижимаясь со всей силой, пока мне не стало трудно дышать в наших объятиях. Возможно, если бы слезы оставались для меня естественной эмоцией, это был бы один из немногих случаев, но я забыла, как давать волю слезам. Плач перестал ощущаться как непроизвольная реакция на человеческие эмоции. Мне приходилось приучать свое тело делать то, что необходимо для выживания. Монстры, убивавшие ради собственного развлечения, лишили меня человечности.

Чарли привел в порядок себя и свою форму, затем вернул мое платье на место. Он помог мне подняться на ноги и переплел свои пальцы с моими.

— Я хочу держать тебя за руку. Хочу идти бок о бок с тобой и заявить всему миру, что ты моя, что мы вместе, и моя душа ожила.

— Мы не живем в таком мире, — напомнила я ему. — Мы — тайна, которую никто не поймет и не примет, но мы и живое доказательство тому, что не все в жизни может быть под контролем определенных людей.

— Я думаю, что это одна из битв, которую мы выиграли в этой уродливой войне, Амелия.

— Вернись ко мне, — попросила я его. — Пожалуйста.

— Если я не… — начал он. Мне не нравилось, к чему Чарли клонит, но я позволила ему сказать то, что он хотел, поскольку не могла отрицать происходящее. — Выживай как можно дольше, сражайся, не переставая, и, если эта чертова война когда-нибудь закончится, я хочу, чтобы ты бежала отсюда как можно дальше. Никогда не оглядывайся назад. Начни все сначала, исполни свои мечты и живи так, как ты заслуживаешь жить.

— Похоже, на твои последние слова, — прошептала я ему, когда меня начало трясти.

— Если это так, ты должна принять их, — отозвался он.

Я знала, что обязана сказать ему свои последние слова на тот случай, если это наша последняя встреча.

— Я хочу, чтобы ты поступил в университет и стал бизнесменом. Надень костюм, расправь плечи и высоко держи голову. Найди женщину, которая заставит твое сердце биться, заведи семью, люби своих детей больше, чем себя, и отвези их туда, где они смогут без устали бегать по лугам с цветами. Дай им право быть собой — свободу, которой у нас не было.

— Я не представляю, как смогу быть счастлив без тебя, — печально произнес он.

— Не делай это своими последними словами, — прошипела я сердито.

— Хорошо. Я люблю тебя, Амелия.

Я смотрела на него долгую минуту, зная, что не могу сказать ему то же самое. Не могла сказать ему, что люблю его, хотя и любила. И все еще верила, что тогда он больше не вернется.

Я приподнялась на носочки, прижала ладони к его щекам и поцеловала его со всей страстью, на которую была способна.

— Пусть мир хранит тебя, где бы ты ни был, — прошептала я, задыхаясь, когда одна слезинка вырвалась из бесплодной пустыни моих эмоций. — Прощай, мой Чарли.

И это были мои последние слова, обращенные к нему.

Напрасные слова.

Я побежала так быстро, как только могли нести меня ноги, и тихонько прокралась обратно в свой барак, где свернулась клубочком на тонком матрасе. Я чувствовала себя так, словно в глубину моего сердца и души вонзился нож — боль была настолько глубокой, что пронзала каждую вену и клетку моего тела. Я знала, что уже никогда не буду прежней, но, по крайней мере, могла утешиться, помня, что среди множества ужасных людей был один хороший.

Все же человечность не утрачена полностью.

Эмма

Дневник валится из моих ослабевших рук и падает на стол. В груди нарастает напряжение, и я задыхаюсь, тихо сидя за столиком в центре «Старбакса».

— Я так и думал, что найду тебя здесь сегодня, — заявляет Майк, нависая над столиком со сложенными на груди руками.

Прошло всего два дня, но мне кажется, что целый год с тех пор, как я видела его в последний раз. За эти два дня многое изменилось. Моя жизнь превратилась в лабиринт, из которого я не знаю, как выбраться. Не знаю, в какую сторону идти, налево или направо, и в мыслях полный бардак.

— Что ты здесь делаешь? — остается надеяться, что он пришел не за тем, чтобы устроить сцену.

Чарли ушел. Бабушка потеряла всех. Как жизнь может быть такой жестокой?

Майк что-то говорит, но мои мысли витают где-то в другом месте, погруженные в прощание, в котором я даже не участвовала. Последнее, что она сказала Чарли, было «прощай». Он признался ей в любви, а она не смогла ответить ему тем же, хотя и любила его. Как ужасно грустно.

— Земля — Эмма, — взмахивает рукой перед моим лицом Майк. — Что это вообще такое? — он указывает на дневник, как будто это обычная газета, полная сплетен о знаменитостях.

— Ничего, — говорю я ему, убирая дневник со стола.

— А мне кажется, что это не пустяк.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я.

— Ты получила мое письмо?

— Получила, — спокойно отвечаю я, игнорируя его присутствие, пока перекладываю вещи в сумке, чтобы освободить место для дневника.

— И? — продолжает он.

— Кто написал его для тебя? — не могу поверить, что все-таки спросила его об этом. Не то чтобы Майк этого не заслуживал, но мысль о посторонней помощи пришла мне в голову раньше, и, видя, как он ведет себя сейчас, я почти уверена, что кто-то подсказал ему, что написать. Или так, или он набрал в поисковике «как вернуть бывшую».

— Серьезно?! — восклицает он.

— За шесть лет ты ни разу не сказал ничего настолько глубокомысленного, а потом, ни с того ни с сего, после сообщения, что с меня хватит, ты написал письмо, которое звучит так, будто оно пришло от другого человека. И теперь я должна упасть на колени и забыть обо всем? — я гадала, когда же мой гнев и ярость настигнут меня. Они копились внутри, переливаясь, как раскаленная лава, поверх миллионов эмоций, которые вызывал дневник бабушки.

— Разве ты никогда не слышала поговорку «Что имеем не храним, потерявши плачем»? — нагло спрашивает он. Я не знаю, намекает ли Майк на меня, или сам так думает, но в любом случае мне все равно.

— Да, Майк, и по какой-то причине я не понимала, чего мне не хватает, пока не ушла от тебя. — Остроумные ответы — не мой конек, но в кои-то веки слова вырвались, когда надо, а не час спустя, наедине с собой, в раздумьях над тем, что следовало бы сказать.