Перевод: jl.mn; MonaBurumba (с 11 гл)

Редактура: Лина Д (пролог, 1–5 глава), Кира (с 6 главы)

Вычитка: Ленчик Кулажко

Обложка: Дарья Сергеевна

Оформление: Ленчик Кулажко

Амелия

Начиная с 1945 года, моя история оставалась глубоко скрытой в уголках моего сознания и была словно зачеркнута перманентным маркером, в надежде, что никто никогда о ней не узнает.

Я держалась за эти тихие воспоминания на протяжение стольких лет, но сейчас слабею. Я всегда знала, что однажды правда может оказаться сильнее, чем моя воля держать все в себе, но я не могла себе представить, чем эти секреты обернутся для тех, кого я люблю.

Возможно, это достаточно избитая фраза, но я собираюсь начать свою историю с «жила — была»…Вот только моя жизнь не была сказкой, отнюдь. На самом деле, на протяжении долгого времени я считала, что «счастливым концом» является смерть.

Когда я была маленьким ребенком, у меня была идеальная жизнь. Золотые солнечные лучи проходили сквозь потрясающее голубое небо Богемии и отдавали свое тепло почве, укрытой шелковистой зеленой травой. Я жила в цвете, полном ярких оттенков, танцевала на горчичных полях, кружась в платье, пока мои волосы раздувались на ветру словно плакучая ива. Мое сердце было защищено, моя жизнь наделена знаниями, а я полностью окружена любовью. В моем сознании была легкость, и чувство завершенности в душе делало каждый день будто бы подарком свыше.

Потом настал тот день, когда солнце отобрали. Небо заволокло тучами, а мир стал серым. Капли дождя, однажды упавшие с неба, слились со слезами, прожигавшими мои щеки.

Казалось, что темнота — все, что у меня осталось после того, как я потеряла то, что знала и любила. Но сквозь облако пыли и отчаяния я нашла проблеск надежды — улыбку среди впалых щек и гнилых трупов.

Он никогда не должен был мне улыбаться, а я не должна была показывать ему, что заметила это. Но как только это произошло, обратного пути не было. Я никогда не думала о том, как это может закончиться, пока не почувствовала разбитое сердце и вернувшееся одиночество. Его улыбка исчезла, его теплые прикосновения, пробивавшиеся сквозь мою холодную дрожь, больше никогда не согреют мое тело, и хуже всего было то, что я потеряла всю надежду.

Все это было напрасно. Мне было бы легче никогда не испытывать такой любви, потому что как только я узнала, насколько хорошо это может быть, я уже не думала, что когда-нибудь почувствую это снова.

Пока вокруг рушился мир, я позволила боли и страданию в последний раз пролиться из моих глаз, после чего дала себе безмолвную клятву никогда больше не давать ни грамма силы тем, кто хочет возвыситься над слабыми.

Я прошла через фазы горького отрицания, жажды мести, ненависти, горя, — и, наконец, пустоты, которая навсегда останется частью меня.

Когда солнце вернулось и снова выросла трава, те, кому удалось выжить, медленно позволили своим ранам зажить, но внутри всех нас все еще оставалось чувство онемения — защита от боли воспоминаний, которая будет с нами на протяжении всей жизни.

Единственный способ жить дальше — забыть и делать вид, будто всего этого никогда не было. Я пыталась убедить себя в том, что не пережила самых деморализующих и разрушительных пяти лет в истории человечества.

Я переехала в Америку, оставив врага в прошлом. Я продолжала жить, отгораживаясь от воспоминаний. Я следовала общественным правилам и ожиданиям, вышла замуж и родила детей. Я готовила, убирала и поддерживала тех, кого люблю. Затем, со временем, мое прошлое стало частью земли, подобно костям и праху в той далекой стране.

Но есть одно исключение. Это та часть меня, которую я забыла лишь на словах. Мой секрет. На самом деле, некоторые люди могут посчитать неправильным то, что я сделала, даже чудовищным, сравнимым с поступками тех, кто так бессердечно обошелся со всей моей расой.

В глубине души я никогда не смогу воспринимать это как ошибку, я буду нести ответственность за свои действия и убеждения, потому что сердцу не прикажешь. Иногда, даже самые стойкие воины, оставшиеся в живых несмотря ни на что, все еще могут пасть беспомощными и слабыми перед силой любви.

Эмма

Прекрасно, я снова опоздаю. Опускаю взгляд на часы на радиоприемнике в машине и мне становится нехорошо, пока я сижу здесь и жду, когда же мне позвонят. Я не понимаю, каким образом я могу предугадать, во сколько точно приеду в какое-то место. Мама считает, что это из-за того, что я работаю сама на себя, сама создаю себе рабочее время, но дело не в этом. У меня есть работа и сроки, к которым все должно быть сделано. А мама работает по часам в должности секретаря в центре города, так что она каждый день обедает в одно и то же время. Пусть наши графики не всегда совпадают, я очень стараюсь быть пунктуальной, но мне сложно предсказать свое ежедневное расписание и движение транспорта.

Я влетаю на стоянку «Панеры» и вижу маму, стоящую перед входом и опирающуюся на одно бедро, с раздраженной гримасой на лице, пока ее пальцы неистово стучат по кнопкам на телефоне.

Совсем неудивительно, что через пять секунд, пока я паркую свой джип, раздается телефонный звонок. Если б она не была так занята, набирая мне, то увидела бы, что я приехала еще минуту назад.

Я решаю не брать трубку и иду к ней, наблюдая, как она разговаривает сама с собой. Я предполагаю, что как раз сейчас ее перебросило на автоответчик, и как только ступаю на тротуар, в метре от того места, где она стоит, она начинает свое «Эмма, ты где?» сообщение:

— Ты уже на две минуты опоздала, и я волнуюсь, вдруг что-то произошло. Пожалуйста, перезвони сразу, как получишь это сообщение.

— Я здесь, мам, — говорю ей и улыбаюсь в надежде, что это поможет смягчить ее рассерженный взгляд.

— О, — говорит она, — я искала тебя. Ты ведь знаешь, что обед в час дня.

— Я работала с клиентом, мам, и опоздала всего лишь на две минуты, — напоминаю ей. Я быстро обнимаю ее и целую в щеку, прежде чем сделать несколько шагов к двери.

— Прости, просто у меня сегодня плохой день.

На секунду мое сердце перестает биться, когда я начинаю перебирать в голове список того, что могло пойти не так, вызывая такое подавленное выражение ее лица.

— И что случилось?

— На самом деле ничего не произошло, — начала она.

— Бабуля в порядке? — спрашиваю я. С тех пор, как десять лет назад умер дедушка, мы по очереди навещаем ее, поскольку она отказывается от того, чтобы ее «забрали» из дома и «поместили» в дом престарелых, или морг, как она это называет.

— Да, с ней все хорошо, просто немного злится.

— Почему?

Мама закрывает лицо рукой и качает головой:

— Я не знаю, Эмма. У нее снова участилось сердцебиение, и она уверена, что сегодня умрет.

Мама часто драматизирует, но бабушка обычно не разбрасывается словами о смерти, так что я понимаю, почему она так взволнована.

— Я заеду к ней после обеда, и дам тебе знать, когда увижу, что с ней все в порядке. Это тебя успокоит.

Сделав вид, что я не сказала ни слова, мама открывает дверь «Панеры» и заходит внутрь. Я понимаю, как она не может смириться с мыслью, что бабушки может не быть рядом, я чувствую то же самое, но мама еще и настраивает себя на беспокойство каждый день.

Мама молча встает в конец очереди, прищурившись смотрит на меню перед тем, как достать очки из сумочки.

— Ты всегда заказываешь куриный сэндвич на гриле. Выберешь сегодня что-нибудь другое? — спрашиваю я ее.

— Нет, просто смотрю, может быть они добавили что-нибудь новое в меню.

— Не думаю, что что-то поменялось с прошлой недели, ¬— говорю, пытаясь сократить время изучения каждой колонки.

Она снимает очки, возвращая их обратно в сумочку, и оглядывает несколько человек, стоящих в очереди: