Старлей был в растерянности. Такого он точно не ожидал. Но ответил не думая:

— Я, конечно, за то, чтобы всё по закону, но… Короче, давайте их убивать. Блин, не верю, что я это говорю. Только надо устроить так, что они сами друг друга перестреляли во время ссоры. Можно не сильно заморачиваться.

— А с нами что будете делать, господа хорошие? — донеслось из свинарника. — Тоже того, сами друг друга перестреляем?

Валерка вздохнул. Ну да, опростоволосились. Даже самая чуткая из всей компании Алиса за свинским запахом и визгом людей не услышала. Рабы, — а это были именно рабы, жили в свинарнике, и потому их никто не заметил. А когда хозяин фермы всё рассказал, уже поздно было что-то менять.

— А вы чего там сидите? — спросил Валерка. — Выходите. Сколько вас?

— Так страшно нам выходить-то, — ответили из свинарника. — А ну как вы нас того.

— Как будто в свинарнике мы типа постесняемся вас, если что, грохнуть. При свинках-то. Выходите уж, никто вас не тронет.

Работники фермы выглядели как бомжи со стажем. Грязные, в совершенно невообразимых обносках, обросшие. Без слёз не взглянешь, тем более, что и разило от них жутко. Валерка вспомнил, какими были вурдалаки при первой встрече, и покачал головой. Те выглядели намного аккуратнее.

— А вы это, нечисть какая-то, да? — осторожно уточнил один из пленников. — Чудно.

— И что, почему не удивляетесь? — тут же насторожился Лёха.

— Да мы уже и на чертей согласны, чтобы это закончилось, — махнул рукой один из работников. — Если убивать будете, то хоть быстро, ладно?

— Ладно, с вами потом, — сказал Демьян. — Руководи, Алексей. Я, в вашей криминалистике не разбираюсь, что делать не знаю.

И Лёха принялся руководить, а все остальные буднично выполняли указания. И почему-то Валерка не чувствовал ни капли вины или стыда за то, что делает. И ни капли жалости. Семейку людоедов вернули обратно в дом, вложили им ружья в руки, заставили выстрелить друг в друга. Последнему помогли застрелиться самому. Такое вот зверское самоубийство.

Газель, несмотря на потрёпанный вид, завелась с полоборота. Один из бывших рабов аккуратно вывел машину из гаража, подкатил к выезду с участка. Алиса уже заканчивала припаивать обратно вырезанный из забора кусок металла. Пристроить его на место оказалось несколько сложнее, но делать нечего — если уж решили изображать коллективное самоубийство семейки каннибалов, неаккуратная дырка в заборе, непонятно чем выплавленная стала бы слишком заметной уликой.

— Лёш, по-твоему, неаккуратная и непонятно чем запаянная дырка будет меньше бросаться в глаза? — спросил Птицын. — Может, всё-таки перекинем трупы на тёмную сторону, и всего делов? Типа нет тела, нет дела?

— Угу, — буркнул старлей. — Плохо ты знаешь нашу кухню. Этот шаурмен, которого за торговлю взяли, рано или поздно расколется и расскажет, откуда у него такое чудное мяско. Причём скорее рано — предложат ему срок по нижней границе, он и выложит всё, что знает. А не знать, кто ему мясо возит, он не может, сам понимаешь. Да у него и так-то срок, скорее всего, условный будет, лишь бы соучастником не провели. И вот, чтобы такого не было, он не сегодня-завтра всё и расскажет. Сюда приедут опера, следователи. И обнаружат трупы каннибалов, которые друг друга перестреляли в порыве ссоры. Ну не трупы перестреляли, но ты понял. И мясо человеческое, инструменты, которыми разделывали, вот это вот всё. То есть дело будет раскрыто в кратчайшие сроки. Да какое дело! Это хорошо, пока в СМИ не просочилось, а представь, какой скандал поднимется! Ещё, не дай бог, шаурмячные жечь начнут все подряд, или и того хуже… короче, отвлёкся. В общем, дело раскрыто, все молодцы, начальник хвалит, и, может, даже премию небольшую выписывает, если добрый. Ну, или не выписывает, не важно. Если же каннибалов не найдут — значит, их надо будет искать. И вот здесь я уже не уверен, что на нас не выйдут. Стуканёт тот же Максим Александрович кому из наших, и привет. Найти, может, и не найдут, мы свои документы не показывали, но всё равно ни нам, ни моим коллегам, которые будут дело расследовать, этот геморрой вообще не нужен.

— А ты думаешь, они здесь ничего не заметят? — с сомнением уточнил Птицын. — Как по мне, это наше заметание следов шито белыми нитками. Поймут они, что этих уродов убили, как пить дать поймут.

— Да конечно поймут, что ж они, по-твоему, идиоты? — неожиданно согласился Лёха. — Только опять тот же вопрос — им это зачем? Они ж тоже люди. Уродов этих никому не жалко, уж поверь. Наверняка решат, что кто-то из родственников жертв их раньше полиции нашёл. И тут два варианта. Либо они заводят новое дело с невысокими шансами на раскрытие, а если раскрыть его удастся, то, получается, нужно сажать нормальных людей. Либо можно закрыть глаза на некоторые несоответствия. Просто не упоминать в отчёте, да и всего делов. Только нам со своей стороны наглеть сильно не нужно. Одно дело — демонстративно вырезанный проход через забор на закрытую территорию, и совсем другое — неаккуратная заплатка. Может, это сами хозяева заплатку ту поставили, правильно?

Валерка неохотно согласился. Как-то не так прежде он представлял себе работу полиции. «Вот вроде взрослый человек, понимаю, что там не ангелы служат, хоть бы того же Лёху взять, но всё равно как-то это всё… нет, то есть нам-то это на руку сейчас, но всё равно — стрёмно», — решил Валерка.

— Конечно, нас это никак не освобождает от необходимости соблюдать осторожность, — продолжил старлей. Я ещё и хвост прицеплю на последнюю машину, чтобы следы на грунтовке замести. Обратно в Нижний через Заволжье поедем, чтоб на камерах не сильно светиться. И очень хорошо, что все доходяги с нами едут — не нужно думать, как обеспечить молчание.

— А что, убил бы? — ужаснулся Птицын.

— Нет, — неохотно ответил Лёха. — Я — не убийца. Ну, в смысле ты понял, людей не убиваю. Эта пакость, которая в доме осталась — не в счёт, они не люди. Честно, ощущение, как будто тараканов раздавил, никаких мук совести. А этих-то за что убивать? Но вот если б нам их спрятать было негде, я понятия не имею, что бы мы с ними делали. Просто не знаю. Тут их оставлять — это, считай, гарантированно на нас выйдут.

С бывшими рабами получилось действительно очень удачно. И неожиданно. Когда Демьян завёл разговор о том, чтобы переехать пока что в глухую деревню, которая находится у чёрта на куличках на полный пансион и даже с зарплатой, никто из рабов не отказался. Правда, Птицын здорово подозревал, что все шестеро твёрдо решили — кто откажется, того тут же и прикопают. И даже не спешил их разубеждать. Вот за это, кстати, совесть мучила — люди и так настрадались в рабстве, а тут он их фактически снова принуждает. «Ничего, когда всё уляжется и устаканится, попробуем им какие-то документы оформить. Если не получится в верхнем мире, то на тёмной стороне, там с этим, кажется, попроще. Хорошо, что они все одинокие, и никого из них дома не ждут», — рассудил Птицын.

Алиса закончила приваривать кусок забора на место — получилось совсем неаккуратно, с потёками металла. Даже столь далёкому от сварочного дела человеку, как Валерка, было очевидно — с работой сварочного аппарата не перепутаешь. А что могло таким вот образом поработать — и вовсе неизвестно, особенно с учётом того, что кое-где на металле остались выплавленные отпечатки ладоней.

— Ничего, так даже лучше, — проследил за его взглядом Лёха. — Вот как, по-твоему, такое описывать в официальных документах? Проще проигнорировать.

Всё шло так гладко, что Птицын всерьёз опасался какой-то космических масштабов пакости. Однако всё обошлось. Выехали с лесной грунтовки, никого не встретив, и даже не сломались, и колёса не прокололи. И шестеро бывших рабов, расположившихся в угнанной газели под охраной Демьяна, не попытались сбежать или просить помощи, и сотрудники ДПС ни разу за всю дорогу не встретились. Даже те, кто стоят на стационарном посту возле Богородского моста через Оку на колонну из трёх машин внимания не обратили. В общем, обошлось, хотя Птицына всё равно не отпускало волнение. Он понял теперь, байку про то, что преступник всегда возвращается на место преступления. Действительно, тянуло. Хотелось убедиться, что всё хорошо сделали, и, может быть, что-то ещё исправить.