— Кхм, ну, было такое, — слегка смутился Валерка. — Пару раз разговаривали.

Девочка заинтересованно склонила голову к плечу.

— Правда?

— Истинная, — ответил Птицын. — А ты что здесь делаешь? И как тебя зовут?

— Рыська, — представилась девочка. — Гуляю. Наши все наверх ушли, а меня не взяли. Я от них сбежала, и немного заблудилась. А теперь нашлась. Ты — с поверхности, да? Преступник, которого наши старшие должны сторожить. Тоже сбежал, да?

— Ничего я не сбежал, — открестился Валерка. — Я просто так, погулять вышел. Сейчас уже вернусь обратно.

— Это правильно. А то старших накажут, — важно кивнула Рыська. — Но вообще — молодец. Наши хвастались, что у них никогда никто не сбегал. Ты, значит, первый. Круто!

— Я же говорю, не сбежал. Просто холодно тут, и не кормит никто. Вот я и вышел прогуляться. Хотя бы ноги размять.

— Это да, у нас тут тесно, — снова кивнула девчонка. — Даже для нас, а ты — вон какой здоровенный. А меня тоже сегодня не покормили. Вечно они меня покормить забывают! Ну, я сама скрала. Хлебушка хочешь?

— Да не, ты, наверное, сама ешь, — отказался Птицын. Не хотелось объедать ребёнка. — Я, наверное, пойду. А то мало ли, заметят меня щас твои старшие.

— Ага, — кивнула девчонка. Она достала откуда-то кусок хлеба и теперь сосредоточенно его грызла.

Валерка развернулся и деревянной походкой направился обратно в коридор с тюремными камерами, в любую минуту ожидая, что девчонка сейчас побежит всем рассказывать, как нашла сбежавшего преступника. Тем удивительнее было через несколько шагов заметить её рядом — шла себе, откусывая от хлеба крохотные кусочки.

— Я с тобой пройдусь, — пояснил ребёнок, — а то скучно. А как это ты с мёртвыми разговаривал? А они тебе отвечали?

— С одной мёртвой, — пояснил Валерка. — Она навья.

Он коротко пересказал историю знакомства с Эльвирой, потом уточнил:

— А тебя искать не будут? Не испугаются, что ты пропала?

— Неа, — покачала головой Рыська. — Они про меня и не вспоминают обычно. Это потому что у всех свои выводки, а мои все поумирали. Забрались слишком глубоко, и там померли. Ну и всё. У нас и так-то всего бывает мало, на всех не хватает, а тут меня ещё кормить, учить, заботиться. Трудно! Вот они и забывают. И вообще, сейчас большая часть наверху, на промысле. Раньше-то всё больше ночью ходили, но потом царь повелел ночью нашему клану на промысел не ходить, только днём. Вот они теперь днём и ходят, кроме тех, которые преступников охраняют. Возвращаться станут нескоро ещё, когда там, наверху, закат будет.

— А это через сколько примерно? — спросил Птицын.

— Ты что, глупый? — удивилась девочка. — Сейчас солнце только перевалило за полдень! Ещё долго!

— Понятно, — вздохнул Валерка. Рыську стало жалко, но чем ей помочь парень не представлял, особенно, сам сидя за решёткой. С другой стороны, радовало, что он, наконец, определился со временем. Причём оказалось, что сидит за решёткой в темнице сырой парень всего чуть больше шести часов, хотя казалось — гораздо дольше. — А меня вот поймали и посадили. И друзей — тоже. И даже не объясняют, за что.

— Бывает, — согласилась Рыська.

— Это вот здесь тебя заперли? — уточнила девочка, когда они дошли до Валеркиной камеры. — Как у меня комната, хорошая. Только у меня постелька лучше. Я туда шкурок натаскала и всякого мягкого. Там хорошо. Я из той кладовки, которую ты нашёл, ещё чего-нибудь возьму. Совсем хорошо будет. Это, наверное, кто-то из старших себе заначку делает на всякий случай. Может, забыл уже.

Валерка думал с Рыськой прощаться, но девчонка по-хозяйски зашла в камеру, начала ворошить сено.

— Сено плохое, пахнет. Ты сейчас спать будешь?

— Ну вообще да, до вечера собирался поспать, — растерянно ответил Птицын.

— Я тогда с тобой посплю, — заявила девчонка. — А то одной спать грустно. И вообще, мне днём больше спать нравится, а ночью я люблю гулять. Только ночью наверх не пускают, поэтому все теперь ночью спят.

«Странный ребёнок, — думал Птицын, укладываясь на лежанку. — Я, конечно, не сильно в детях разбираюсь, но Рыська — точно странный. Вот так вот спокойно устраиваться спать рядом с незнакомцем, который ещё и преступник… Дивная непосредственность». Он даже пытался от такого удовольствия откреститься — всё-таки если Рыську обнаружат у него в камере, вряд ли это понравится конвоирам. Достанется и Рыське, да и за Валеркой могут начать следить тщательнее, а ему это совершенно не нужно. Но мелкая только рукой махнула. Сказала, что прекрасно услышит, когда «сторожа» появится, и успеет скрыться.

— Я знаешь, как хорошо прятаться умею, ух! Меня же всё время покормить забывают, или наказывают. Приходится самой добывать. Они тут думают, что хорошо умеют сторожить, а на самом деле ничего не умеют, — важно рассказала девчонка. — Всё, спать давай. Ты, наверное, ночью пойдёшь друзей искать, тебе надо сейчас спать, а не болтать. И я тоже спать стану. Только я перекинусь, а то надоело человеком ходить.

Рыська превратилась в совсем небольшую крыску. Лишь чуть больше, чем обычная помоечная. Выскользнула из своей дерюги, деловито устроилась у Валерки за пазухой, свернулась калачиком, и довольно закрыла глаза-бусинки. Птицын удивлённо покачал головой и тоже решил отдохнуть. Заснуть парень даже не надеялся, но неожиданно пригрелся и закемарил.

Разбудила Валерку та же Рыська — потрясла за плечо, и, когда парень вскинулся, приложила палец к губам.

— Там дядька Шорох обход делает, — едва слышно прошептала девчонка. — Так что я пошла. Только он после обхода далеко не уйдёт, будет тут же сторожить всю ночь. Как же ты тогда гулять пойдёшь?

— Я думаю, я смогу сделать так, чтобы он ушёл, — прошептал в ответ Валерка. — Спасибо тебе, Рыська!

Наблюдать, как Рыська избегает встречи со старшим представителем клана, было очень интересно. Она будто видела, куда направлен его взгляд, и всегда находилась чуть в стороне — так, чтобы надсмотрщик не мог её заметить. В какой-то момент крыска оказалась в двух шагах от тюремщика, причём не за спиной. У Валерке сердце замерло — сейчас точно увидит! «Тьфу, так чего я молчу-то? Вот дурак!» — возмутился парень, и, отойдя от двери снова запел. Сначала не слишком громко, а потом — во весь голос. Где-то далеко за дверью послышался возмущённый писк, а потом — ругательства. Валерка расплылся в ехидной улыбке. Да, голос после утренних экзерсисов слегка охрип, но так стало даже лучше. Существо, у которого есть музыкальный слух, слушать такое не может совсем.

Валерка для надёжности мучал себя и окружающих ещё полчаса. И продолжал бы ещё час, если бы в дверь не начали скрестись.

Осторожно выглянув, Валерка увидел там страдальческую мордашку Рыськи.

— Ну ты даёшь, дядя Валера! Я с трудом заставила себя идти к тебе! Этим можно убивать!

— Знаешь, это, вообще-то, обидно, — расстроился Птицын. — Мне эти песни так нравятся, а петь их не получается.

— А ты учился, петь-то? — мудро хмыкнула Рыська. — И вообще, если б умел петь, дядя Шорох бы не убежал и слова плохие не выкрикивал. Ну что, идём наверх? Никогда ещё наверху не была! Страсть, как интересно посмотреть!

— Да я, собственно, не собираюсь особо никуда выходить. Так, друзей только найти.

— Но ты же наверху их будешь искать? — спросила девчонка. — Вот! Ну пожалуйста, возьми. Я тебя предупреждать буду, если кто появится. Пригожусь! Ты же сам совсем глухой, а я услышу. А то мне тут скучно! И потом, там у них, может, еда есть — совсем хорошо будет!

Последний аргумент Валерку убедил окончательно. Ребёнок голодный, а он тут кочевряжится.

— Ладно, пойдём, конечно. Если чего найдём, то тебя покормим. Да и мне бы перекусить не помешало.

Есть уже в самом деле хотелось, но пока терпимо. Гораздо сильнее Валерке хотелось узнать, как там друзья. Долгий подъём по винтовой лестнице закончился знакомой каморкой и мощной дверью, которую Птицын открыл так же легко, как и все предыдущие. Приоткрыл сначала на десяток сантиметров — только чтобы Рыська в форме крысы проскочила. Через пару минут девчонка вернулась, быстренько перекинулась обратно в человека.