— Коран? Нет, разумеется. У меня другая вера — коммунистическая.
— В таком случае вам нелегко понять сущность ислама или мусульманства. А у меня, знаете, пристрастие к такой литературе. Это же оружие наших политических противников, врагов революции, а оружие противника нужно знать. Магомет говорил: «Помогай брату своему мусульманину, не разбирая кто он — угнетатель или угнетенный».
— Это же самое говорит Рыскулов.
— Рыскулов Коран знает назубок. Ученики спросили Магомета: «Но как мы можем помогать угнетателю, если он угнетатель?» На что Магомет ответил: «Помогай угнетателю удерживаться от угнетения».
— Неплохо придумано. Эмир тоже Коран знает, но почему-то не удерживается от угнетения.
— Ничего, трудящиеся Бухары ему помогут. А лозунг сей означает отказ от классовой борьбы. Коран подменяет классовые интересы трудящихся их религиозной принадлежностью, как бы ни толковали его смысл правоверные муллы и манапы. Есть в Коране такие слова: «Верующие! Воюйте с теми из неверных, которые были близки к вам: знали бы они в вас вашу жестокость». Не может быть ни тюркской компартии, ни тюркской республики — это чистейшей воды пантюркизм, идеологический натиск на нас. Ошибку исправим сегодня же, несмотря на поздний час: созовем совещание Турккомиссии! И еще хочу сказать вам: председателем Турккомиссии теперь будете вы! Такова воля Ильича.
— А Элиава?
— Отзывается в Москву.
Он был строг и категоричен. Валериан Владимирович восхищался им. Вспомнил, как Фрунзе однажды сказал в его присутствии Фурманову:
— Можно допустить стратегическую ошибку и сдать город, даже два города. Вас поймут, простят вам. Страшнее ошибка политическая — политическая зыбкость, идеологическая уступка неприятелю. За нее расплачиваются особенно большой кровью...
Были бои с басмачами, мятеж в Семиречье, с которым успешно справились Дмитрий Фурманов и Иван Белов. Усилиями чекистов было раскрыто и уничтожено несколько заговорщических белогвардейских групп. Мадамин-бек перешел на сторону Советской власти. Дутов уцелел, и чекисты разрабатывали план, как его заманить на советскую землю и арестовать.
Была затяжная борьба с Рыскуловым, и, к удовлетворению Куйбышева, кончилась она полной победой: Турар признал свои ошибки. Признал публично. Посмеиваясь, словно бы ничего особенного не случилось, говорил:
— Два камня в воде и те сталкиваются. Огня без дыма не бывает, человека без ошибок не бывает. Поймите и меня: одержав победу над «колонизаторским» уклоном, встав у руководства Туркреспубликой, мы увлеклись националистическими лозунгами, недооценили интернациональные задачи, стали бороться за насаждение в аппаратах своих национальных чиновников. А теперь, когда комиссия по предложению товарища Ленина отклонила мой проект как ошибочный, я и сам понял, что был в плену буржуазно-националистической идеологии и проповедовал гниль... Да-да, поймите и меня... Хорошо Тюракулову — он родился марксистом. Глупому прощают семьдесят ошибок, а умному — ни одной. К какой категории отнести Турара Рыскулова, товарищ Койбаши-ака?
— Ну вы лучше знаете себя. Кокетничающим подобным образом Бисмарк говорил: «Глупость — дар божий, но не следует им злоупотреблять».
Перед Куйбышевым горячие глаза Файзуллы Ходжаева.
— Помните, Койбаши-ака, вы обещали поддержать нас, когда поднимем народ Бухары на восстание?! Час настал!..
Валериан Владимирович и без его слов знает: час настал. Хотя Бухара находилась в договорных отношениях с РСФСР, эмир усиленно готовился к войне, стягивая в Бухару со всех сторон силы. Численность его регулярной армии уже давно перевалила за шестнадцать тысяч штыков и сабель, а Сейид Алим продолжал проводить все новые мобилизации. Вместе с отрядами беков он сейчас располагал армией в шестьдесят тысяч человек, из них пятнадцать тысяч пехоты и тридцать пять тысяч конницы. Сюда стекались белогвардейцы, турецкие и афганские «добровольцы». Армия эмира превосходила войска Фрунзе и Куйбышева по пехоте в два с половиной раза, по коннице в четырнадцать раз!
Эмир за последнее время повел себя явно провокационно: советским гражданам, проживающим на территории эмирата, категорически запретил выходить за черту своих поселений. Приказал завалить арыки, подающие туда воду, запретил дехканам снабжать русских продуктами. Фрунзе сообщал Ильичу в Москву: «Далеко не так благоприятно положение в Бухаре, которая усиленно готовится к борьбе, проводя мобилизацию и запасаясь оружием и снаряжением через Афганистан».
— Англия спешит сколотить против нас коалицию из Персии, Бухары и Афганистана, — сказал Валериан Владимирович Фрунзе. — А все для того, чтобы отвлечь часть сил Красной Армии с Западного фронта. В Старой Бухаре вовсю старается майор Бейли.
— Мне не нравится то, что сарбазы эмира все чаще и чаще устраивают провокации на железной дороге. Если они захватят железную дорогу...
— Я сам со страхом об этом думаю. Эмир требует от нас, чтобы охрана железной дороги была передана бухарскому правительству.
Через день пришло сообщение: солдаты эмира разбирают железнодорожный путь от Кагана до Каттакургана — на протяжении ста с лишним километров! В районе Пайшамбе сарбазы напали на советских пограничников, у Кара-Тюбе обстреляли из пушек бронепоезд.
В Бухаре пять тысяч коммунистов. Они созвали в Чарджуе съезд и нацелили партию на вооруженное восстание и свержение эмира. Чем они располагают? Пять тысяч штыков и две тысячи сабель... Мало. Очень мало. Горстка людей против вооруженной до зубов армии эмира.
Неизбежность надвигалась: эмир вот-вот объявит войну Советской России. В Бухаре в любой момент может вспыхнуть восстание.
Фрунзе и Куйбышев, просиживая ночи в штабе Реввоенсовета, судорожно подсчитывали свои возможности. Нет, вступать в войну с эмиром нельзя. Сил не хватит. И подмоги ждать неоткуда. Командующий Западным фронтом Тухачевский ведет тяжелые бои с противником, перешедшим в контрнаступление. С Белопольского фронта Республика не может снять ни одного красноармейца. Не лучше обстоит дело на Юго-Западном фронте. Части Гая вынуждены были отойти в Восточную Пруссию, и судьба их неизвестна. Врангель со своей тридцатишеститысячной армией захватил Северную Таврию. Советские войска понесли большие потери. Где-то там сражается за Каховку Василий Блюхер. Там же — Дмитрий Карбышев.
Нет, гражданская война еще не кончилась. Она кипит, бушует, то затухает, то разгорается снова. На помощь надеяться не приходится.
Оттуда, где бьются многотысячные массы, где решаются судьбы Советского государства, события в Туркестане кажутся не такими уж значительными. Да и вообще мало кто подозревает о существовании некого эмира Бухары Сейида Алим-хана. Что за дикий анахронизм? Эмир, феодальное государство, боевые слоны из Индии... Уж не из «Тысячи и одной ночи» пришло все это?
Но умирают и в больших битвах, и в маленьких сражениях одинаково. Поражение в войне с эмиром будет означать истребление всех советских войск, конец Советского Туркестана.
— Мы не можем рисковать, — сказал Фрунзе.
— Не можем, — согласился Куйбышев.
— А придется.
— Придется...
Они рассмеялись, хотя смех получился невеселый.
Ждать, пока эмир нападет, не стали. Фрунзе дал приказ срочно создать Чарджуйскую группу войск, которой нужно быть готовой занять город Старый Чарджуй. Другая группа заняла важнейшие железнодорожные станции, отогнала сарбазов, разбирающих пути. В Москву доложил: «Имеющиеся в моем распоряжении силы в настоящую минуту едва достаточны для обеспечения исходного положения... Из 144 батальонов, требующихся для обеспечения Туркестана, в данный момент в моем распоряжении имеется 40 батальонов, в коих вместо штатных 37 тысяч бойцов налицо лишь 11614. Из потребных 144 эскадронов конницы имеется лишь 60, в коих вместо 7200 штатных сабель налицо только 5384».
Да, не густо.
— Этих войск едва хватит, чтоб окружить только Старую Бухару, — сказал Валериан Владимирович.
