«У него талант иного рода, — размышлял Валериан Владимирович, — он умеет обеспечивать за собой формальное большинство. Троцкому не нужна поддержка народа, партии, ему нужна поддержка при рассмотрении каждого частного вопроса, когда вопрос решается определенной группой людей. Вот эту группу он всегда и старается перетянуть на свою сторону, не брезгуя ни клеветой, ни громкими фразами, ни невыполнимыми посулами. Завоевать на свою сторону большинство хоть на час, на полчаса, пока длится голосование... Группа и есть та среда, где он может существовать, та скорлупа, которая защищает его от масс. С виду все выглядит очень демократично: при голосовании перевес в пользу Троцкого на один голос... И народным комиссаром по военным делам он стал таким образом. Вот и болтается по фронтам пустышка, внося путаницу и дезорганизацию, а когда его пребывание на фронте становится нетерпимым, члены реввоенсоветов шлют слезные телеграммы Ильичу, просят отозвать Троцкого в Москву».
Когда во время перерыва Куйбышев подошел к Ильичу, ему казалось: Ленин не узнает, нужно представиться. Но Владимир Ильич узнал его сразу и задержал.
Лицо у Ленина было озабоченное и морщинистое. Не верилось, что ему всего сорок девять. Но глаза у него никогда не уставали, сияли все тем же зорким, острым блеском.
— О положении на Восточном фронте я знаю, — сказал он. — Расскажите о самарских делах. Что происходит в прифронтовых районах?
Да, Ильич знал, что Колчак начал большое наступление, захватил Уфу, Стерлитамак, Белебей, Бугульму...
Куйбышев рассказывал о недавних кулацких мятежах, организованных в тылу красных войск меньшевиками и эсерами. Мятежники хотели завладеть Самарой, Сызранью, Ставрополем. Восстания подавлены. Но наши войска продолжают отходить к Волге. В Самаре обстановка спокойная, отдавать город колчаковцам рабочие не собираются. Генерала Дутова, который снова мечтает овладеть Самарой, самарские рабочие не раз били...
Ильич легонько взял Куйбышева за локоть, сказал:
— Положение очень серьезное. Надо все усиливать и усиливать мобилизацию старых членов партии на военную работу. Не исключена возможность, что и вам, товарищ Куйбышев, в скором времени придется вновь заняться ею...
Это было сказано таким тоном, что Валериан Владимирович догадался: вопрос, по всей видимости, уже решен. И заволновался. Но не стал спрашивать.
— Да, положение очень и очень серьезное, — повторил Ильич. — Советую вам, не дожидаясь окончания работы съезда, вернуться в Самару...
И Куйбышев поспешно выехал в Самару.
— Очень хорошо, что так быстро вернулись, — обрадовался Фрунзе. — Мы здесь заняты перегруппировкой и рокировкой войск с туркестанского направления в район Бузулука.
— Чтоб встретить Колчака во всеоружии?
Фрунзе хитровато сощурился:
— А зачем его встречать? Нужно упредить, пойти навстречу.
Это было настолько невероятно, что Валериан Владимирович подумал, что Фрунзе шутит.
— Я в Москве слышал, что правительство Америки передало Колчаку все кредиты, предназначавшиеся Керенскому, — сказал Куйбышев.
— Я это тоже слышал. Говорят, только за пулеметы «кольт» Колчак отдал дяде Сэму сто пудов золота. Вот куда уходят народные денежки.
— Колчак захватил весь золотой запас, который мы переправили из Самары в Казань. Кроме того, золотой запас государственного банка из Петрограда. Тонн пятьдесят. Видите, как он богат! Кроме того, у Колчака...
— Знаю. Перевес во всем: и в живой силе, и в оружии. Они развернулись во всю ширь. А мы только начинаем разворачиваться. Мы государство! А они кто? Наемники! Только и всего.
— Все, сдаюсь, — рассмеялся Куйбышев. — Но не понимаю, каким образом мы сможем перейти в контрнаступление, когда белые прорвали Восточный фронт на огромном участке, а нашу Туркестанскую армию вот-вот отрежут от путей на Самару? Западная армия Колчака приближается к Волге, потом она перейдет через Волгу и соединится с войсками Деникина, наступающего с юга.
— Потому-то мы и должны поторопиться с контрнаступлением. Мы создадим Южную группу армий. Командовать группой приказано мне. А вы назначаетесь членом Реввоенсовета этой Южной группы. С чем я вас и поздравляю!
И, не давая Куйбышеву опомниться, Фрунзе подошел к развернутой на столе карте, стал рассказывать о своем дерзком замысле: лучшую часть войск сосредоточить в районе Бузулука и нанести мощный удар по флангу и тылу выдвинувшейся клином Западной армии Колчака, самой сильной армии численностью около пятидесяти тысяч солдат и офицеров под командованием генерала Ханжина, отрезать ей путь отступления на восток и разгромить ее.
И если вначале этот план показался Куйбышеву просто невыполнимым, то чем больше он вдумывался в каждую частность его, тем большим уважением проникался к военному таланту Фрунзе.
День перехода Южной группы в контрнаступление намечался на конец апреля, и казалось немыслимым, что в течение нескольких дней можно провести столь громадную работу, какая не снилась ни одному полководцу.
Но работа началась, и от усилий Куйбышева во многом зависело, сорвется наступление или быть ему. Это он, Куйбышев, должен подготовить решающий удар. Он должен был сейчас в непостижимо короткий срок создать материальную основу армии, снабдить ее и винтовками, и боеприпасами, и пулеметами, и фуражом — всем тем, без чего немыслима современная война. Выступая перед своими товарищами, самарскими рабочими, он говорил им:
— Только при напряжении всех сил, только при формировании новых частей и мобилизации политических работников, только при посылке новых подкреплений на фронт мы сумеем перейти в полное и победоносное наступление.
Это была его программа.
Он надел военную форму и сразу стал словно бы тоньше, стройнее, лицо сразу как-то обострилось под военной фуражкой со звездой. Когда он надел амуницию, Паня не узнала, всплеснула руками:
— Вот уж не подозревала, что военная форма так идет тебе, ваше пролетарское благородие! Ты в ней совсем мальчик.
— Форма дисциплинирует и омолаживает.
Опять в дорогу — Валериан Куйбышев снова должен на неопределенное время расстаться с семьей, и никто не может сказать, удастся ли ему свидеться с женой и сыном в скором времени.
В состав Южной группы вошли четыре армии: Туркестанская, 4, 5 и 1‑я. Михаил Николаевич Тухачевский командовал теперь 5‑й армией. Гай — 1‑й, штаб которой находился в Оренбурге. Группа занимала район Оренбурга и большую часть Уральской области. Это было правое крыло Восточного фронта.
— Наши армии нависают над глубокими тылами Колчака, — пояснял Фрунзе Куйбышеву. — Удар с юга по этим тылам и флангам напрашивается сам собой.
Валериан Владимирович судорожно тер лоб, хмурился:
— А что, если Колчак отрежет нашу группу от Самары? Мы окажемся в окружении, без основной базы питания наших войск. Не залезаем ли мы сами в колчаковскую ловушку? Мы ведь оставляем Самару почти без прикрытия. Две бригады резерва...
Да, на карте все было красиво, убедительно: огромные красные стрелы и маленькие синие; воинственные красные флажки и рассеянные по огромному фронту, оторванные друг от друга полки врага...
— Вы, конечно, правы, — глухо отозвался Михаил Васильевич. — Думаете, на душе у меня фанфары играют? Да я от тревоги спать разучился! На войне как на войне: все может случиться. И Самару Колчак может захватить. А почему бы ему не захватить Самару? Лично я на его месте именно и сосредоточил бы основные усилия на самарском направлении. Деникин под Царицыном — рукой друг до друга можно достать. Я думаю так: Самару Колчаку мы не имеем права отдавать. Вы должны это обеспечить. Если противник потеснит армии нашего соседа слева, мы обязаны удержать войска Южной группы, не позволить им бежать назад. Пути назад у нас с вами прямо-таки нет.
— Я об этом догадался, как только первый раз взглянул на карту, — сказал Куйбышев, улыбаясь. — Но должен был задать вам все эти тревожные вопросы. У нас должно быть ясное представление о грозящей опасности. Колчак рвется к Самаре, не имея достаточных резервов. Я это сразу учел. Нужно изматывать всеми возможностями его войска. Первая армия Гая, по сути, находится в тылу противника — очень многое будет зависеть от его выдержки.
