— Белла, я… — Лицо Джо стало ярко-алым.

Она сделала шаг и попыталась ухватить меня за руку, но я грубо оттолкнула ее.

— Не трогай меня! Идем, Бен. Мы уезжаем.

Бен, казалось, был готов расплакаться.

— Простите, но мы должны уехать. Эм, надеюсь, с тобой все в порядке?

Эмма кивнула и подняла свой стакан.

— Спасибо. Все будет хорошо, — пробормотала она совершенно пьяным голосом. — Счастливого Рождества!

На мучительное мгновение Бен заколебался, и мне показалось, что он вот-вот спросит, не можем ли мы все же остаться. Я окатила его самым гневным взглядом.

— Бен! — рыкнула я, не оставляя никаких сомнений, что в этом доме больше не задержусь ни на минуту.

С тоскливым видом он помахал рукой и направился за мной к двери.

Когда он открыл дверь, до меня донеслись громкие всхлипы Джо, и он с мольбой посмотрел на меня. Я покачала головой и вытолкнула его наружу, а потом громко захлопнула за собой дверь.

Мы сели в машину, и Бен повел ее задним ходом по дорожке. Он был в смятении.

— Что ж, я всегда подозревала, что с самого начала не понравилась твоей матери, и оказалась права, — сказала я ему, стараясь, чтобы мой голос звучал не слишком торжествующе.

— Ты ей понравилась… — устало сказал он. — Но признайся сама, ты ведь тоже вела себя с ней не слишком дружелюбно.

Меня затрясло от возмущения. Как он осмелился винить меня в оскорбительных нападках своей матери?!

— Хочешь сказать, это я виновата? — Моя нижняя губа задрожала, и я поняла, что вот-вот расплачусь.

Бен на секунду прикрыл глаза, потом протянул руку и положил ее мне на бедро.

— Нет. Конечно же нет. Не плачь, любимая. Давай я отвезу тебя домой и уложу в кровать. Уверен, тебе станет лучше, когда ты как следует поспишь.

Я высморкалась и кивнула. Говорить ему, что мне уже стало намного лучше, не было нужды.

Ждать рождения ребенка пришлось недолго. Схватки начались около полуночи 3 января, и Бен повез меня в больницу, время от времени бросая в мою сторону обеспокоенные взгляды.

— Не рановато ли? — без конца спрашивал он.

Я смотрела в окно, отсчитывая время между схватками и обещая себе сделать все, чтобы Бена не было рядом, когда надо будет говорить с акушерками о сроках. Я была уверена, что довольно легко сумею избавиться от него. При этом я с нетерпением ждала встречи с маленьким человечком, который рос внутри меня все эти девять месяцев, и от волнения у меня кружилась голова.

Роды прошли на удивление без осложнений, хотя и невероятно болезненно, и вот на свет появилась Элоди, казавшаяся еще более безмятежной и совершенной, чем я могла себе представить. Я держала ее крошечные идеальные ручки и пересчитывала изящные пальчики с таким благоговением, какого никогда прежде не испытывала. Она была моя, и только моя. Я могла разглядеть в ней черты Питера, но в первую очередь я видела в ней себя. Это было странное ощущение — смотреть на другого человека и видеть собственное отражение.

Бена она покорила мгновенно, и меня удивило, как ласков он был с ней. Наверное, я должна была испытать чувство вины, но вместо этого была просто благодарна, что он был рядом и так хорошо помогал. Когда мы впервые привезли ее домой, то оба могли часами смотреть, как она спит в своей кроватке. Мы не могли поверить, что теперь нам предстоит заботиться об этой крохе, чье существование полностью зависело от нас.

Когда Бен вернулся на работу, к нам на неделю переехала моя мама, и я передала ей львиную долю забот, чтобы как следует выспаться. Она очень хорошо заботилась об Элоди, и меня переполняли смешанные чувства. С одной стороны, я была благодарна за помощь, но с другой — мне казалось, что это самое меньшее, что она могла сделать, чтобы компенсировать мне мое хреновое детство после того, как она обвинила папу во всех смертных грехах и отправила его за решетку.

У нас с мамой всегда были странные отношения. В какой-то момент она начала бояться меня, и это меня стало очень сильно раздражать. Получился замкнутый круг: чем больше я чувствовала ее нервозность в моем присутствии, тем несноснее я становилась, отчего она начинала нервничать еще сильнее. Мы обе вздохнули с облегчением, когда я съехала из нашего убогого домишки в Кройдоне в свою квартиру в Лондоне.

Но после того как появилась Элоди, между нами, казалось, установилось тревожное перемирие. Наверное, из-за того, что мне впервые в самом деле потребовалась ее помощь. Я устала как собака и понятия не имела, что нужно делать, поэтому мне не оставалось иного выбора — только наблюдать за ней и учиться. Кроме присмотра за Элоди, она ухаживала и за мной: кормила меня и, когда мне этого хотелось, давала поспать, и мне это, надо признаться, нравилось. Мне даже было почти жаль, когда она вернулась к себе. Почти. И она, похоже, чувствовала то же самое, потому что стала заглядывать к нам чаще и брать на себя домашние дела и заботу о малышке, стоило ей переступить порог.

Я все ждала, когда Бен предложит позвать его родителей, но с тех пор, как отношения между нами разладились после рождественской «неприятности», он, похоже, не хотел испытывать судьбу.

Мне же, со своей стороны, хотелось снова увидеть Питера только тогда, когда я опять вернусь в идеальную форму и избавлюсь от последствий беременности. Поэтому меня вполне устраивала возможность пользоваться рождественской ссорой как предлогом, чтобы не видеться с ними. Джо присылала сообщения, письма и цветы с обильными извинениями за свои слова и умоляла меня о прощении.

Мы с Беном молча читали их, а потом спокойно возвращались к своим делам, не обсуждая и даже не упоминая об этом.

Шли недели, и мне нравилось, что в нашем тесном мирке остались только мы с Беном да Элоди, не считая моей мамы, заходившей в гости время от времени. Я снова чувствовала себя главной, и мне это нравилось. Мэтт и Фрейя, похоже, поняли намек, и их телефонные звонки, которые я мастерски научилась игнорировать, практически сошли на нет. Я никогда не говорила Бену, что они звонили или оставляли сообщения на автоответчике, потому что не хотела, чтобы у него возникла даже мысль о том, чтобы возобновить дружбу. Этого определенно не должно было произойти.

А еще я «случайно» разбила его мобильный и предложила купить новый, сделав так, чтобы при этом он получил и новый номер, чтобы никто из его «прежней» жизни не мог с ним связаться. Когда он начал жаловаться и стонать, что потерял все контакты, я расплакалась, и он тут же заткнулся.

Поэтому, когда Бен однажды вернулся с работы и заговорил о том, чтобы пригласить в гости его родителей, он застал меня врасплох. Я пыталась дозвониться до него в обед, но он не отвечал на звонки. Шестым чувством я догадывалась, что он был занят чем-то, чем ему не стоило заниматься, и была готова к скандалу, когда он пришел домой. Робость в его поведении лишь подтвердила мои подозрения.

— Ну, и чем это таким важным ты сегодня был занят, что наплевал на мои звонки? — спросила я, когда мы сидели и ели ризотто, приготовленное им.

— Я не плевал на твои звонки, — Бен положил в рот немного ризотто, но не сразу смог проглотить и чуть поморщился, прежде чем продолжить. — Я был на работе, Белла. Я не могу бросить все и отвечать на личные звонки всякий раз, когда звонит телефон. Это непрофессионально, и у меня будут проблемы. Мне никак нельзя потерять эту работу.

Что-то в его покровительственном тоне так взбесило меня, что я швырнула вилку на тарелку. Она упала с таким лязгом, что мы оба вздрогнули.

— А если бы это было срочно? Если бы это было по поводу Элоди?

— Ну, тогда бы я, конечно, бросил все и примчался. Но ведь это было не по поводу Элоди, так?

Конечно, он был прав, но я все еще была в ярости и чувствовала подступающие слезы.

Бен вздохнул и погладил меня по руке.

— Успокойся, милая. Не расстраивайся. Ты отлично справляешься с нашей замечательной малышкой. Я тобой очень горжусь!