— Значит, они не позволят тебе сопровождать его?
— Нет.
— И куда идти он не знает?
Хрюша всхлипнул.
— Я и успел только что сказать, что в Шербурский лес.
— Мы в море дерьма и даже весёл у нас нет.
Двери отворились и Мясистый вывел Блонди во внутренний двор. К нему вышел сам господин надзиратель, видимо, оказывая честь.
— Святой отец вчера сказал, что ты, скажем так, хотел бы покаяться во грехах. Это так, Строу?
— Да, господин.
— И ты хочешь показать место, где, скажем так, зарыты твои грехи?
— Именно так, господин надзиратель. Очень, очень много очень увесистых грехов.
Надзиратель внимательно изучал его лицо, силясь понять, не издевается ли Блонди над ним и, наконец, пришёл к какому-то решению.
— Хорошо, — сказал он. — Мы сейчас поедем и ты покажешь нам это место. Если всё так, как ты говоришь, свои последние дни ты проведёшь сытым и пьяным. И, что более важно того, с чувством искуплённого долга перед честными гражданами нашего королевства.
— Очень, очень хотелось бы этого, господин надзиратель, — сказал Блонди, как можно искреннее.
— Если же нет, — продолжал надзиратель. — Если же ты ЗАБЫЛ где это место. Либо же если сумма твоих «грехов» окажется серьёзной только для местного алкоголика... Тогда будет больно. Очень больно. Ты всё понял?
— Да, господин надзиратель. Всё яснее ясного. Уверяю, я серьёзно так нагрешил. По-королевски, прямо скажем, нагрешил.
Надзиратель продолжал внимательно рассматривать Блонди.
— Что же. Хорошо. Выдвигаемся!
Мясистый проверил кандалы на руках и ногах Блонди, подсадил его на телегу, после чего сразу же развернулся и ушёл обратно в камеры. Видно было, что на свету он чувствует себя неуютно. Четвёрка стражников и надзиратель забрались в сёдла. Пятый конь, здоровенный чёрный жеребец, бесновался без седока в руках конюшего. Наконец, пять минут спустя, показался барон.
— А? Уже пора выдвигаться? — спросил он, дожёвывая на ходу куриную ножку.
Барон запрыгнул в седло и свистнул.
— Вперёд!
Кавалькада из шести всадников и телега с трясущимся Блонди двинулась в путь. Надзиратель поровнял лошадь с телегой.
— Ты хорошо помнишь нужное место, Строу?
— Да, господин надзиратель, но я так, глазами его помню. Вот увижу нужные приметы и скажу куда идти. Вы не переживайте.
— Переживать нужно тебе, Строу. Одна ошибка — и ты ошибся.
— Никаких сомнений, господин надзиратель, — как можно увереннее ответил Блонди, внутренне молясь всем возможным богам мироздания, чтобы он сумел понять, что ему вообще надо делать и чтобы помощь ему пришла до того, как его хлипкие мозги встанут в тупик, как дальше водить этих людей за нос.
Колона остановилась на опушке Шербурского леса. Надзиратель на коне снова поравнялся с телегой, где везли Блонди.
— Ну что, припомнил уже, куда ехать дальше? Или может быть тебе очень хочется вернуться назад и в руках заплечных дел мастера припомнить путь к сокровищам?
— Конечно, припомнил, господин, — сказал Блонди. — Тут совсем недалеко, просто так давно не видел свободы, что и память на секунду отшибло от радости.
— Смотри, как бы тебе ещё чего не отшибло, весельчак, — сказал барон. — Будешь артачиться — отшибу так, мама родная не узнает.
— Сейчас, господа, сейчас, дайте-ка припомнить. Так, мы в лесу, а где же мои разбойничьи сокровища, дайте-ка подумать. Так, какие тут есть ориентиры, ага, деревья, да-да, припоминаю, там были деревья это точно. Так, ага. Там ещё кусты какие-то. Точно, там были деревья и кусты. Можете копать возле деревьев и кустов, начинаю припоминать.
— А я начинаю припоминать, что у моего заплечных дел мастера есть дыба и раскалённые клещи. Может это освежит тебе память?
— О да, — ответил Блонди. — Это очень освежает память. Вот вы сказали, и я сразу припомнил, что в детстве меня матушка недолюбила, а папаша постоянно поколачивал. У меня было трудное детство, господин надзиратель. Вот всё сразу в памяти и освежилось. Это не моя вина, что я родился таким плохим человеком, во всём виновато моё воспитание.
— Ох, какая жалость, — сказал господин надзиратель. — Может быть, тебе нужен приёмный отец? У меня есть один на примете. У него, правда, специфичные методы воспитания. Провинившихся детишек он не в угол ставит и не по попке шлёпает, а раскалённым веником порет.
— Звучит гораздо лучше, чем мой родной отец, честное слово, господин надзиратель.
Надзиратель снял шапку и промочил вспотевший лоб платком.
— Я смотрю, ты ещё тупее, чем кажешься. Так что даю тебе ровно минуту. Слышишь, ровно одну минуту, чтобы вспомнить, где же тут твои сокровища, если они, конечно, у тебя вообще есть, прежде чем я перестану быть дружелюбным.
— Что вы, ну не наговаривайте на себя. Вы самый дружелюбный человек, которого я только встречал. Вы мне как отец родной. Или даже мать. Так и хочется прильнуть к вашей нежной груди, господин надзиратель.
Надзиратель потёр виски.
— Я смотрю минута, для такого законченного человека, как ты, Строу, это даже слишком много. Считаю от пяти. Считать умеешь? Когда я дойду до нуля, я разрешу барону Бобенброку сделать с тобой всё, что он захочет. Ты меня хорошо понял?
— Как не понять, господин надзиратель, ваши слова ясны и доходчивы. Вам бы книги писать, так вы хорошо рассказываете. Слушал и слушал бы. Вы не думали о карьере бродячего менестреля?
— Четыре.
— Нет, правда, ваш голос как мёд для моих ушей. К чему торопиться, давайте ещё о чем-нибудь поговорим. Такая хорошая погода, птички поют, ветерок приятный. В это время года всегда хорошая погода, я слышал.
— Три.
— А уж место-то какое красивое. Будь я художником, обязательно бы нарисовал его на картине. И вас бы обязательно нарисовал. У вас очень мужественное лицо. Такое красивое и благородное. Хотел бы я иметь ваше лицо, господин надзиратель. Если бы вы были женщиной, я бы хотел иметь от вас детей. Представляете только, наши детишки были бы умными и красивыми, а если бы не повезло, то и от вас бы им что-нибудь досталось.
— Два.
— Вы всё куда-то торопитесь, я понял. А к чему? К чему эта спешка, беготня, суета? Живём только один раз и надо успеть насладиться жизнью в любой её прекрасный момент. Давайте просто сядем на обочине, устроим пикник, пожарим мяса, хорошо проведём время, потрещим о жизни, как старые друзья. Когда вы ещё выберетесь за пределы вашей унылой крепости, господин надзиратель? Я слышал, свежий воздух хорошо влияет на здоровье и потенцию.
— Один.
— Знаете, настало время признаться. Я давно и тайно влюблён в вас, господин надзиратель. Вижу, и вы ко мне не ровно дышите. Думаете, я не заметил? Я всё подмечаю. Вот мы сколько времени в последние дни проводим вместе? Давайте сбежим вдвоём. Только вы и я. Поселимся на ферме. Заведём коз, коров, детей. Ладно, детей, наверное, у нас быть не может, но это поправимо. У всех свои недостатки. Если вы так сильно будете хотеть от меня детей, мы их где-нибудь украдём. Я готов на всё, ради вас.
— Ноль.
Глава 16 На пути к свободе
— Ноль.
При этом счёте перед Блонди мелькнула вся его короткая жизнь. Триумфы и поражения. Взлёты и падения. Скоротечное счастье и долгая череда разочарований.
Что же, подумал он, было неплохо, могло быть и куда хуже. Пора смириться с тем, что его жизненный путь оборвётся здесь и сейчас, и конец его будет мучительно долгий и совсем безрадостный, но так или иначе, о нём хотя бы будет, кому вспомнить. Мысль о друзьях, которые хотя бы старались его спасти, пусть ничего и не вышло из этого, зато они останутся обеспечены до конца дней своих, на секунду согрела его сердце.
Отсчитав ноль, надзиратель открыл рот, но сказать так ничего и не успел.
— Добрые люди! — послышалось из-за поворота дороги. — Не откажите старому слепому человеку в единственной милости!