Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Значит, они не позволят тебе сопровождать его?

— Нет.

— И куда идти он не знает?

Хрюша всхлипнул.

— Я и успел только что сказать, что в Шербурский лес.

— Мы в море дерьма и даже весёл у нас нет.

Двери отворились и Мясистый вывел Блонди во внутренний двор. К нему вышел сам господин надзиратель, видимо, оказывая честь.

— Святой отец вчера сказал, что ты, скажем так, хотел бы покаяться во грехах. Это так, Строу?

— Да, господин.

— И ты хочешь показать место, где, скажем так, зарыты твои грехи?

— Именно так, господин надзиратель. Очень, очень много очень увесистых грехов.

Надзиратель внимательно изучал его лицо, силясь понять, не издевается ли Блонди над ним и, наконец, пришёл к какому-то решению.

— Хорошо, — сказал он. — Мы сейчас поедем и ты покажешь нам это место. Если всё так, как ты говоришь, свои последние дни ты проведёшь сытым и пьяным. И, что более важно того, с чувством искуплённого долга перед честными гражданами нашего королевства.

— Очень, очень хотелось бы этого, господин надзиратель, — сказал Блонди, как можно искреннее.

— Если же нет, — продолжал надзиратель. — Если же ты ЗАБЫЛ где это место. Либо же если сумма твоих «грехов» окажется серьёзной только для местного алкоголика... Тогда будет больно. Очень больно. Ты всё понял?

— Да, господин надзиратель. Всё яснее ясного. Уверяю, я серьёзно так нагрешил. По-королевски, прямо скажем, нагрешил.

Надзиратель продолжал внимательно рассматривать Блонди.

— Что же. Хорошо. Выдвигаемся!

Мясистый проверил кандалы на руках и ногах Блонди, подсадил его на телегу, после чего сразу же развернулся и ушёл обратно в камеры. Видно было, что на свету он чувствует себя неуютно. Четвёрка стражников и надзиратель забрались в сёдла. Пятый конь, здоровенный чёрный жеребец, бесновался без седока в руках конюшего. Наконец, пять минут спустя, показался барон.

— А? Уже пора выдвигаться? — спросил он, дожёвывая на ходу куриную ножку.

Барон запрыгнул в седло и свистнул.

— Вперёд!

Кавалькада из шести всадников и телега с трясущимся Блонди двинулась в путь. Надзиратель поровнял лошадь с телегой.

— Ты хорошо помнишь нужное место, Строу?

— Да, господин надзиратель, но я так, глазами его помню. Вот увижу нужные приметы и скажу куда идти. Вы не переживайте.

— Переживать нужно тебе, Строу. Одна ошибка — и ты ошибся.

— Никаких сомнений, господин надзиратель, — как можно увереннее ответил Блонди, внутренне молясь всем возможным богам мироздания, чтобы он сумел понять, что ему вообще надо делать и чтобы помощь ему пришла до того, как его хлипкие мозги встанут в тупик, как дальше водить этих людей за нос.

Колона остановилась на опушке Шербурского леса. Надзиратель на коне снова поравнялся с телегой, где везли Блонди.

— Ну что, припомнил уже, куда ехать дальше? Или может быть тебе очень хочется вернуться назад и в руках заплечных дел мастера припомнить путь к сокровищам?

— Конечно, припомнил, господин, — сказал Блонди. — Тут совсем недалеко, просто так давно не видел свободы, что и память на секунду отшибло от радости.

— Смотри, как бы тебе ещё чего не отшибло, весельчак, — сказал барон. — Будешь артачиться — отшибу так, мама родная не узнает.

— Сейчас, господа, сейчас, дайте-ка припомнить. Так, мы в лесу, а где же мои разбойничьи сокровища, дайте-ка подумать. Так, какие тут есть ориентиры, ага, деревья, да-да, припоминаю, там были деревья это точно. Так, ага. Там ещё кусты какие-то. Точно, там были деревья и кусты. Можете копать возле деревьев и кустов, начинаю припоминать.

— А я начинаю припоминать, что у моего заплечных дел мастера есть дыба и раскалённые клещи. Может это освежит тебе память?

— О да, — ответил Блонди. — Это очень освежает память. Вот вы сказали, и я сразу припомнил, что в детстве меня матушка недолюбила, а папаша постоянно поколачивал. У меня было трудное детство, господин надзиратель. Вот всё сразу в памяти и освежилось. Это не моя вина, что я родился таким плохим человеком, во всём виновато моё воспитание.

— Ох, какая жалость, — сказал господин надзиратель. — Может быть, тебе нужен приёмный отец? У меня есть один на примете. У него, правда, специфичные методы воспитания. Провинившихся детишек он не в угол ставит и не по попке шлёпает, а раскалённым веником порет.

— Звучит гораздо лучше, чем мой родной отец, честное слово, господин надзиратель.

Надзиратель снял шапку и промочил вспотевший лоб платком.

— Я смотрю, ты ещё тупее, чем кажешься. Так что даю тебе ровно минуту. Слышишь, ровно одну минуту, чтобы вспомнить, где же тут твои сокровища, если они, конечно, у тебя вообще есть, прежде чем я перестану быть дружелюбным.

— Что вы, ну не наговаривайте на себя. Вы самый дружелюбный человек, которого я только встречал. Вы мне как отец родной. Или даже мать. Так и хочется прильнуть к вашей нежной груди, господин надзиратель.

Надзиратель потёр виски.

— Я смотрю минута, для такого законченного человека, как ты, Строу, это даже слишком много. Считаю от пяти. Считать умеешь? Когда я дойду до нуля, я разрешу барону Бобенброку сделать с тобой всё, что он захочет. Ты меня хорошо понял?

— Как не понять, господин надзиратель, ваши слова ясны и доходчивы. Вам бы книги писать, так вы хорошо рассказываете. Слушал и слушал бы. Вы не думали о карьере бродячего менестреля?

— Четыре.

— Нет, правда, ваш голос как мёд для моих ушей. К чему торопиться, давайте ещё о чем-нибудь поговорим. Такая хорошая погода, птички поют, ветерок приятный. В это время года всегда хорошая погода, я слышал.

— Три.

— А уж место-то какое красивое. Будь я художником, обязательно бы нарисовал его на картине. И вас бы обязательно нарисовал. У вас очень мужественное лицо. Такое красивое и благородное. Хотел бы я иметь ваше лицо, господин надзиратель. Если бы вы были женщиной, я бы хотел иметь от вас детей. Представляете только, наши детишки были бы умными и красивыми, а если бы не повезло, то и от вас бы им что-нибудь досталось.

— Два.

— Вы всё куда-то торопитесь, я понял. А к чему? К чему эта спешка, беготня, суета? Живём только один раз и надо успеть насладиться жизнью в любой её прекрасный момент. Давайте просто сядем на обочине, устроим пикник, пожарим мяса, хорошо проведём время, потрещим о жизни, как старые друзья. Когда вы ещё выберетесь за пределы вашей унылой крепости, господин надзиратель? Я слышал, свежий воздух хорошо влияет на здоровье и потенцию.

— Один.

— Знаете, настало время признаться. Я давно и тайно влюблён в вас, господин надзиратель. Вижу, и вы ко мне не ровно дышите. Думаете, я не заметил? Я всё подмечаю. Вот мы сколько времени в последние дни проводим вместе? Давайте сбежим вдвоём. Только вы и я. Поселимся на ферме. Заведём коз, коров, детей. Ладно, детей, наверное, у нас быть не может, но это поправимо. У всех свои недостатки. Если вы так сильно будете хотеть от меня детей, мы их где-нибудь украдём. Я готов на всё, ради вас.

— Ноль.

Глава 16 На пути к свободе

— Ноль.

При этом счёте перед Блонди мелькнула вся его короткая жизнь. Триумфы и поражения. Взлёты и падения. Скоротечное счастье и долгая череда разочарований.

Что же, подумал он, было неплохо, могло быть и куда хуже. Пора смириться с тем, что его жизненный путь оборвётся здесь и сейчас, и конец его будет мучительно долгий и совсем безрадостный, но так или иначе, о нём хотя бы будет, кому вспомнить. Мысль о друзьях, которые хотя бы старались его спасти, пусть ничего и не вышло из этого, зато они останутся обеспечены до конца дней своих, на секунду согрела его сердце.

Отсчитав ноль, надзиратель открыл рот, но сказать так ничего и не успел.

— Добрые люди! — послышалось из-за поворота дороги. — Не откажите старому слепому человеку в единственной милости!

31
{"b":"916565","o":1}