— И что это?

— Замковая канализация. Свинцовые трубы проложены в скале и по ним стекают все городские нечистоты сразу в залив. Прямо под землёй, под лагерем бьёрнцев, под замковыми стенами, и выходит она к западным воротам. Это-то нам и надо. Канализация наш единственный путь попасть в замок. Конечно, кроме как вместе с бьёрнцами по штурмовым лестницам, разумеется.

Блонди вздохнул.

— Где-то в глубине души я надеялся, что этот твой план ни к чему не приведёт и нам не придётся лезть сотню ярдов по сточной трубе, полной навоза.

Хрюша сверился с чертежами.

— Около ста семидесяти ярдов, если быть точным. Но идей лучше у нас всё равно нет, не так ли?

Генри внимательно изучал чертёж.

— Труба же в море выходит, так?

— Так.

— Значит, нам придётся дойти до залива. А перед заливом лагерь бьёрнцев. Его-то мы как пересечём?

Блонди хмыкнул.

— Как, как. Молча!

— Тебе это не удастся.

— Уж поверь мне, когда мы будем как воры-домушники на цыпочках красться мимо спящих солдат, меньше всего тебе захочется языком чесать. Даже пикнуть побоишься.

— Да я уже боюсь.

— Повторюсь в который раз, — неожиданно твёрдым голосом сказал Хрюша. — У нас всё равно нет других планов, и у нас нет другого шанса. Мы или пройдём через лагерь врага или нам всё равно конец,

— Люблю тебя за твой задорный взгляд на вещи, друг мой, — сказал Блонди, спрыгивая со стола. — Ну, так не будем тянуть кота за хвост, надо успевать до рассвета.

В пяти сотнях ярдов от осадного лагеря бьёрнцев трое приятелей остановились и снова разглядели лежащий перед ними пейзаж. Генри поднял глаза к небу. Луна скрылась за тучами и ветер гнал низкие облака.

— Хоть с чем-то повезло. Вперёд, балбесы.

Хрюша потушил фонарь, открыл стекло и начал мазать лицо сажей. Блонди засмеялся.

— Ты что это делаешь? Решил, что был слишком чистеньким до этого?

— Нет, не хочу попасться, я сольюсь с темнотой, а твоё бледное, как у покойника лицо, в темноте светится, как голый зад при Луне.

— Так, ну-ка оставь и мне немного сажи.

С перемазанными лицами они крадучись приблизились к лагерю до ста ярдов, затем залегли и двинулись ползком. Возле ближайшего костра спал и храпел, как медведь в берлог, дозорный. Друзья проползи под телегами и перебежкам от палатки к палатке продвигались дальше.

— Хорошо, что прибой скрывает шум наших шагов, — прошептал Блонди.

— Тихо ты, — всполошился Хрюша.

Проходивший ярдах в двадцати от них солдат оглянулся, с минуту всматривался в темноту, потом пожал плечами.

— Должно быть, ветер, — сказал он и пошёл дальше.

Генри вытер пот со лба и они потихоньку снова двинулись. Неожиданно, Блонди остановился, поводил носом, как собака, и подкрался к обозной телеге. Приподняв холстину, он потащил из неё мешок.

— Эй, ты чего делаешь, — зашипел Генри.

— Я жрать хочу, а там колбаса, богами клянусь, я её прямо чую.

— Я из тебя колбасу сделаю, если ты не прекратишь.

— Тихо вы, оба, — отчаянно зашептал Хрюша, оглядываясь во все стороны.

Блонди махнул рукой, медленно стащил с края обоза мешок и закинул его на плечо. Двинулись дальше. Каждую секунду сердце Генри выстукивало что-то наподобие боевого марша в бешеном темпе, но сегодня боги были на их стороне. Наконец, они миновали последний дозорный костёр, солдат при котором столь же мирно спал, как и его коллега по другую строну лагеря. Стараясь удержать бешено бьющееся сердце в груди, Генри с приятелями переползли через большую скалу и лагерь скрылся из виду. Генри нырнул в углубление между камней и пытаясь унять страх, растирал дрожащие руки. Рядом плюхнулся Блонди, уже жующий колбасу, и часто дышащий Хрюша.

— Поверить не могу, что получилось, — сказал с набитыми ртом Блонди.

— Поверить не могу, что мы чуть не умерли из-за твоей колбасы.

— Злой ты какой-то. Пожуй-ка лучше колбаски.

— Нет, спасибо. Я твоей глупостью уже сыт.

— Мне дай, — попросил Хрюша, — я всегда от нервов кушать хочу.

Блонди отломил ему половину и они задвигали челюстями. Генри отчаянно вглядывался во тьму, осматривая каждую скалу, прыгая по камням.

— Сюда, — наконец крикнул он.

Из одной скалы торчал край свинцовой трубы, не больше трёх футов в диаметре, из которой вытекала струйка нечистот.

— Что же, она реально существует, — сказал Блонди, роняя крошки колбасы на на куртку. — Кто бы мог подумать, что в книжках правду пишут.

Друзья подошли ближе. Труба была перекрыта толстой решёткой.

— Ну, припылили, — сказал Блонди. — Нам её и за сто лет не перепилить. Всё, конец комедии.

Генри, задумчиво разглядывающий решётку, подошёл, взялся за неё обеими руками и со всех сил дёрнул. С чпоком она вылетела из трубы, как пробка из бутылки.

Блонди разинул рот.

— Я, конечно, видел, что ты сильный малый, но теперь рад, что мы ни разу не подрались, ты бы меня прибил. Чёрт возьми, мы такой ерундой промышляем? А нам всё это время тебя в цирке надо было показывать, как первого силача в мире.

Генри хмыкнул и размахнувшись кинул решётку в море. Вместо того, чтобы утонуть, она закачалась на волнах.

— Это ещё что за чертовщина?

— Решётка деревянная, — сказал Генри. — Просто вставлена была в трубу. Готов поспорить, заплатили за неё, как за металлическую. Проверять никто не стал, зато кое-кто на этом деле стал богаче.

— Вот так и просирают оборону родины, сволочи, — сказал Блонди, провожая взглядом уплывающую решётку.

— Ну, да хранят нас боги, полезли.

Хрюша снова зажёг фонарь, но никто не шелохнулся, принюхиваясь к доносящемуся из трубы смраду.

— Знаете, я тут подумал, что может смерть и не такая плохая альтернатива, чем устраивать забеги весёлых раков по канализации, — сказал Блонди. — Но вы, конечно, лезьте, я вас тут подожду, постою на шухере. Расскажете потом, как всё прошло.

— Хватит терять время. Я пойду первым, — сказал Генри, опустился на четвереньки и пополз в трубу, держа перед собой фонарь.

— Как там? — спросил Блонди, заглядывая внутрь.

— Замечательно. Буквально розовый сад летним днём. Гораздо лучше, чем снаружи, я бы здесь мечтал поселиться, если говорить по правде. Тут так хорошо, что я вас даже пускать сюда не хочу, чтобы не делить ни с кем это удовольствие, — донеслось из трубы.

Блонди повернулся к Хрюше.

— Как думаешь, он врёт?

— Очень надеюсь, что нет, — вздохнул Хрюша и заполз в канализацию.

Блонди втянул носом воздух.

— О, боги. Здесь воняет почти так же мерзко, как от хрюшиных носков. Я бы очень хотел сейчас переметнуться к бьёрнцам, но боюсь, что после кражи колбасы они меня к себе не примут.

Он с тоской оглянулся на лагерь осаждающих, будто всерьёз рассматривал эту идею, осенил себя Знаком Пятерых, зажал нос, и полез в трубу вслед за друзьями.

Сто семьдесят ярдов трубы, по которой годами спускали нечистоты, теперь ещё и пополнились отборной руганью, которую посекундно исторгал Блонди.

— Если бы я знал, что нас ждёт, благодаря вашим гениальным идеям, — орал он, — я бы предпочел, чтобы меня повесили.

Металлическая труба басовитым эхом перекатывала его брань.

— Лучше бы мне в утреннюю кашу насрали.

— О великие боги, лучше бы я маленьким помер.

— Знаете, в чём разница между навозом и вашими идеями? От навоза не так смердит.

Полчаса спустя самого дерьмового перехода в их жизнях, показавшемся Генри целой вечностью, впереди показался тусклый свет.

— Я вижу свет в конце туннеля, — послышался сзади очередной стон Блонди. — Надеюсь, это я умер и уже лечу в загробную жизнь.

Они выползли в небольшой бассейн сквозь кирпичную арку — начало сточной канавы внутри Харднатса.

— О боги. Заберите у меня обоняние. Я не так грешил в этой жизни, чтобы себя сейчас нюхать. За что это мне?

— Тихо ты, — прошипел Генри, аккуратно выглядывая через край бассейна, — нас услышат.