— Вот так всем и говори, святоша. А то знаю я ваше болтливое племя.

Надзиратель как можно демонстративнее вздохнул, подняв глаза к потолку.

— Оставьте уже эти тайны королевского двора, святой отец, говорите, что там этот Строу? Жалуется на содержание? Еда, говорит, плохая? Просит о милосердии? Что ему надо?

— Говорите, — проорал барон, — да погромче, так, что бы я тоже слышал.

Делать ничего не оставалось.

— Бедная душа, Том Строу, покаялся мне в своих грехах, — начал Хрюша.

Надзиратель вздохнул ещё громче и посмотрел на недоклеенный макет.

— Ближе к делу, я сегодня уже достаточно наслушался бредней.

Барон, очевидно, был либо слишком пьян, либо от природы слишком туп, чтобы понять эту шпильку, так что промолчал. Хрюша, однако же, уловил, что терпение этого человека на исходе, и сразу перешёл в наступление.

— Сокровища, — выпалил он.

Против ожидания, надзиратель и глазом не моргнул.

— Что — сокровища?

— Этот подлый мерзавец и преступник поведал мне о немыслимых богатствах, кои он утаивает в своем тайнике в лесу.

— Очень интересно, — сказал надзиратель, хотя по его лицу прекрасно читалось, что ему совершенно неинтересно.

— Одним словом, — продолжил обескураженный таким равнодушием Хрюша, — этот подлый и глупый, кстати, мерзавец, покаялся, и хочет рассказать нам, где он прячет свои драгоценности.

Надзиратель издал ртом непристойный звук.

— Вот что я думаю по поводу подобных заявлений. Все они начинают петь одни и те же песни перед видом верёвочной супруги. Никому не хочется танцевать последний танец, вот они и начинают заливать так залихватски, что заслушаешься. В общем, очень, очень скучная и неинтересная история. Неоригинальная, мягко сказать.

Хрюша, который и разработал этот, как ему казалось гениальный и очень неожиданный план, обиделся до глубины души.

— И вовсе даже вполне оригинальный. Ой, то есть я хотел сказать, что этот мерзавец Блонд... тьфу, Строу, был весьма убедителен.

— Или вы, святой отец, были весьма доверчивы, в силу, хе-хе, возраста, ОТЕЦ.

Хрюша в отчаянии взглянул на барона, но тот похоже тоже не проявил ни малейшего интереса к этой истории. Нужно было что-то придумывать и срочно. Он поднял руки, словно сдаваясь в плен.

— Хорошо, господа, хорошо. Отрубите голову этому пройдохе Строу. Пусть сокровища останутся гнить в земле до конца времён. А вы останетесь в ДУРАКАХ.

Сказав это, Хрюша внимательно посмотрел на барона. И это сработало.

— Кого это он хочет оставить в дураках, а? — заорал барон, в который раз за этот день гневно вскакивая с кресла. — Я, чёрт возьми, не позволю над собой смеяться! Я понял, я всё понял! Этот сукин сын надуть нас хочет, чтобы мы не искали ничего, а он будет над нами с того света потешаться? Вот уж чёрта лысого! Найдём, найдём всё до последней монетки. Где эти сокровища, святоша, говорите, да побыстрее.

Разговор наконец-то свернул в нужное русло.

— Этого он мне не сказал, — торопливо продолжил Хрюша, — но он обещал лично показать это тайное место.

— О, великие боги, ну что за ерунда. Сам покажет? К чему такая честь? Давайте его немного попытаем и он сам нам всё расскажет, — сказал надзиратель.

— Вот теперь мы говорим на одном языке, крыса ты крепостная, господин надзиратель, пытки — это дело! — барон одобрительно хлопнул надзирателя по плечу так, что тот вздрогнул всем телом.

Хрюша побледнел, как первый снег.

— Пытки? — пролепетал он.

— Пытки, пытки. Уверяю вас, святой отец, парочка часиков у моего заплечных дел мастера и этот Строу запоёт, как соловей. Вообще, если хотите, можете и сами его немного попытать. Это, конечно, против обычного протокола допроса первой степени, но прошу вас, будьте моим гостем.

— Кто, я?

— Конечно, прошу, не стесняйтесь. Что предпочитаете? Дыбу? Иголки под ногти? Мокрый палец в ухо?

— Но, помилуйте, господин надзиратель, я уверен, что пытки совершенно ни к чему.

— Так, я не понял, — снова зарычал барон, приближаясь к Хрюше, — нет, я не понял, вы что, пытки не любите?

— Я? Что вы, господин барон. Обожаю пытки. Во всем королевстве не сыщите такого любителя пыток, как я. Хлебом не корми, дай кого-нибудь попытать, ух.

Барон просиял и похлопал Хрюшу по груди.

— Вот это мой разговор. Я сразу понял, что вы любитель плёточек, а?

— Господин барон, будьте любезны, прекратите ваши пьяные выходки, — сказал надзиратель.

— Да засохни ты там уже, крыса бумажная, не видишь, мы с моим духовником общаемся, у-у-у, какой щекастый.

С этими словами барон взял Хрюшу за обе щёчки и начал трепать, как пьяный дядюшка любимого племянника-младенца.

— В общем, я считаю, что пытки это, конечно, прекрасно, это замечательно даже, но всё же применять их не стоит, — пробубнил Хрюша терзаемый бароном, на которого накатила волна пьяной нежности.

— Почему бы и нет? — поинтересовался надзиратель.

— ­Боюсь, подвергнутый такому допросу скажет всё, лишь бы прекратить страдания, а вы же хотите, чтобы всё прошло грамотно, и он не оставил нас всех в дураках, указав неверное место?

Барон с гордостью смотрел на Хрюшу.

— А?! Видишь, надзиратель, какая светлая голова. Правильно всё говорит. Этот соловей нам что угодно напоёт, лишь бы отстали уже от него. А мы как дураки будем там возиться в лесу, кругами ходить. Ты вообще когда-нибудь был в лесу, надзиратель?

— Не имел ни разу в жизни такой необходимости, — спокойно и холодно ответил надзиратель и у Хрюши сложилось мнение, что тот родился прямо в этом кабинете, сразу в своей должности и, возможно, никогда не бывал за пределами этой комнаты. Или уж как максимум — своей тюрьмы.

— Ну вот, а я тебе так скажу, заблудиться в этом лесу, что чихнуть. Что он там скажет нам? Третий пень справа от четвёртого дуба? Хрен с ним, берём этого Строу с собой, пускай на месте показывает, где денежки припрятал, а уж если там будет артачиться или внезапная потеря памяти его накроет, уж вот тогда мы его прямо там, не сходя с места и подбодрим.

Он захохотал и, достав кинжал из-за пояса, потряс им в воздухе.

— А? Правильно я говорю, святой отец? А? Правильно? Вижу, вижу по глазам, что всё тебе нравится. И ты мне нравишься. Хороший ты парень, святоша. Правильный весь. Ну, а теперь иди, иди там, по своим святым делам, мне надо выспаться.

Барон подтолкнул Хрюшу к двери и усевшись в кресло, начал стягивать сапоги.

— Вы что это делаете, господин барон?

— Собираюсь спать, чёрт тебя дери.

— Прямо здесь? — возмутился надзиратель.

— Не видишь, что я устал, крыса кабинетная? Это только мягким как навоз людишкам вроде тебя подавай кровати и одеяла, настоящие мужики спят там, где их вырубило бухло. Так что я собираюсь спать прямо здесь, а если ты будешь шуметь, я тебе пересчитаю зубы, клянусь богами.

— Позвольте, а как же сокровища? — подал голос Хрюша.

— Вот заладил, сокровища, сокровища. Мы пойдём завтра. Или вы думаете, мы ночью будем по леску толкаться, рискуя глаз выколоть? Завтра, всё завтра.

Барон зевнул во всю пасть.

— Но вам-то что с того, святой, идите, идите уже.

— Что значит «идите»? Позвольте, а как же я?

Барон удивлённо посмотрел на Хрюшу.

— Что это вы, святой отец, с нами что ли собирались идти золотишко искать? Ах вы коварный любитель звонкой монеты. Без вас справимся, не волнуйтесь.

— Но я же должен сопровождать узника!

Надзиратель потёр виски, встал из-за стола и мягко, но решительно вывел Хрюшу за дверь.

— Простите всем должникам долги ваши, или как у вас там говорится. Мы, полагаю, и сами в силах сопроводить этого преступника. А если он не врал, и сокровища действительно найдутся, что же, обещаю вам, святой отец, мы немного пожертвуем на новый храм. Ну, или хотя бы свечку поставим за ваше здоровье. Приятно было познакомиться. Охрана! Проводите святого отца на выход.

Когда Хрюша, чуть не плача, нашёл Генри, дожидавшегося его в кустах, сразу было понятно, что всё пошло не по плану. Хрюша пересказал в общих чертах произошедшее в тюрьме. Генри схватился за голову, будто она могла вот-вот разорваться и нужно было сдерживать её.