И я решила, что будь что будет. Я получу оружие, а потом решу. Может, и Нобу вернется к тому времени?

Утром, когда я вышла вслед за служанкой и направилась в плавильню, и следа не было от той утонченной красавицы, что вчера развлекала троих аристократов приятной беседой и игрой на груше… ой, на гаку-бива. На мне было серое кимоно, простое и незатейливое, а под ним штаны и рубаха от кэйкоги для тренировки, такого же цвета. Волосы туго убраны, и не было сложной прически и украшений. И я уже не говорю про косметику на лице. Я была сама серость и неприметность.

Огромная сложноустроенная печь меня поразила. С двух сторон от нее были огромные ножные мехи, на которых помещалось сразу четыре человека, и получалось, что их качали ногами и своим весом сразу восемь мужчин. Я сообразила, что для того, чтобы достичь нужных температур, необходим постоянный приток кислорода.

Огромные мешки с рудой и углем стояли тут же, под навесом. Угля было просто невероятное количество. Я помнила из школьных занятий, что чистое железо слишком мягко и пластично, и только после соединения его с углеродом, который как раз и содержится в древесном угле, мы получаем твердую поющую сталь.

Служанка подвела меня к дверям и, указав, что я могу войти внутрь, сама же посеменила прочь. Я знала, что женщинам там нет места. Я и все ученицы Нобу, Кио и Шиджа были исключением.

Я осторожна вошла в полутемное помещение и почти сразу же меня утянул в сторону один из мальчишек, прислуживающих при кузне.

— Я буду тебе помогать, — сказал он. — Мне Джун про тебя рассказывал, ты вылечила его ногу. Он сказал, ты хорошая, — и мне несмело улыбнулись.

Паренек был забавный, и я кивнула и улыбнулась ему в ответ.

В огромную печь с помощью плетеных полукорзин сыпали уголь.

Между тем сам железный песок несколько рабочих смешивали с водой.

— Зачем они это делают?

— Если этого не сделать то, когда его поднесут к огню, он просто разлетится вверх, ответил паренек, — Вон, видишь, мастер за ними наблюдает? Если влить слишком много воды, то печь разопрет от пара, и она лопнет. Рванет и ничего не останется от кузни.

— Ох… — испугалась я, — А как они это определяют?

— На глаз. Мастер точно знает. Одно из испытаний на звание мастера заключается в том, чтобы точно это знать, — авторитетно сказал мальчик. — Смотри, железный песок должен стать комковатым.

— Тебя как звать-то? — спросила с улыбкой я.

— Иоширо, — ответил, улыбаясь в ответ, мальчишка.

Я как завороженная смотрела, как прямо на пылающие в печи древесные угли аккуратно сыпали железный песок специальными лопатами. И так это и чередовалось. Подходили одни рабочие и корзинами высыпали древесный уголь в печь, потом подходили другие и сыпали в печь железный песок. Все это горело и соединялось вместе. Этот процесс не прерывался ни на минуту.

Я пришла в кузню утром, но началось это священнодействие на рассвете и будет продолжаться весь день и всю ночь. Мужчины на мехах менялись, рабочие тоже. Все сновали туда-сюда, и печь постоянно горела.

— Слушай, Иоширо? Но ведь железный песок, он же грязный? Как он там внутри чистится-то? — призадумалась я, размышляя и разговаривая скорее сама с собой.

Я помнила про шлаки из курса химии, но вот только плохо. И я так думала, что у мальчишки с ней вообще беда, но он меня огорошил ответом.

— Так грязь становится жидкой и стекает на дно, а железо — оно мягкое, а не жидкое, и остается чуть выше. Вон там заслонку видишь? Ее открывают и всю эту грязь вынимают. А то, что пойдет на меч, оно выше, — пояснил он мне.

— Потрясающе, — выдохнула я.

— А то! — довольный произведенным впечатлением сказал парень.

Весь день так и происходило. Сыпали железный песок и уголь, а потом разбивали и убирали лишние примеси. В плавильне было жарко и грязно от летящего угля и железной пыли. Пришел Тамэ и попытался меня вытащить из плавильни. Я вышла с ним, но наотрез отказалась уходить. Я сообразила, что мне нужно делать, почувствовав сталь внутри печи. Огромное раскаленное вязкое ядро притягивало меня и манило. И я охотно отдавала ядру свою магию. Я готова была выйти и подышать, перекусить и, главное, попить воды, но не желала оставлять печь надолго одну. Тем более так я была уверена, что она точно не взорвется.

Тамэ нахмурился и спросил:

— Тебе это так важно?

Я кивнула.

— Хорошо. Я останусь с тобой, — вдруг постановил он.

Тамэ не просто остался, — он включился в работу. И подменял то одного то другого уставшего рабочего. Я смотрела на его обнаженный торс, виднеющийся в распахнутой рубахе, и облизывалась. Мне нужен этот мужчина с каждым днем всё больше.

Так продолжалось всю ночь.

На рассвете я вывалилась из плавильни и вместе с Тамэ смотрела, как восходит солнце. Я вымоталась и отдала много магии, но не жалела ни на минуту о времени, проведенном рядом с Тамэ в плавильне.

И вот сейчас, смотря на восход, понимала, что вот так, с каждым новым лучиком, и зарождается любовь…

*Я описала существующие сегодня виды бань в современной Японии. У меня сказка. А в сказке героиня может себе позволить ходить чистой. На самом деле гигиена не была в описываемое мной время на таком высоком уровне. Все это появилось несколько позже.

**Бива — японский струнный щипковый музыкальный инструмент. Бива появилась в результате адаптации китайского инструмента пипа, привезённого в Японию не позже VIII века. Самые распространённые виды бивы — сацума-бива и тикудзэн-бива, но первые получившие распространение в Японии разновидности бивы — гаку-бива.

Термин бива происходит от китайского слова «пипа» и объединяет ряд японских музыкальных инструментов лютневого семейства. Большинство жанров музыки для бивы — аккомпанирующие сказителям, однако имеется несколько чисто инструментальных жанров. На раннем этапе бива ассоциировалась с аристократией, буддийскими священнослужителями, самураями, и стала инструментом образованных молодых горожанок. Популярность бивы упала после окончания Второй мировой войны. Современные гейши исполняют традиционную музыку на Сямисэне — трёхструнный щипковый музыкальный инструмент с безладовым грифом и небольшим корпусом. Сямисэн звучит на мой взгляд гораздо интереснее и мелодичнее. Но он появился в Японии гораздо позднее описываемых мною событий.

Покидая луга,

что окутаны дымкой весенней,

гуси тянутся вдаль —

словно им милее селенья,

где цветов еще нет и в помине…

Автор Мацунага Тэйтоку — поэт и писатель раннего периода эпохи Токугава. Тэйтоку получил прекрасное классическое образование. Он был дружен с видными учеными-филологами своего времени и, возможно, под их влиянием занялся широкой просветительской деятельностью. В 1620 году в своём доме он открыл школу хайку — Тэйтоку-ха. При возникновении хайкай как серьезного поэтического жанра для него было характерно свободное использование так называемого хайгон, то есть разговорного стиля, составных слов, заимствованных из китайского языка, и других выражений, не допускавшихся ранее в поэтический лексикон. Однако Мацунага Тэйтоку преуспел в утверждении более консервативного и формалистического подхода к хайкай. Он выработал строгие правила их сочинения и старался придать им элегантность и эстетическое благородство придворной поэзии.

Перевод с японского А. А. Долина.

Мы с Тамэ, встретив вместе рассвет, вернулись в кузню, и ко мне тут же подбежал Джун. Он почтительно поклонился Тамэ, но мне глазами указал на печь.

Тамэ фыркнул и отошел к старшему мастеру, потрепав мальчишку по голове.

— Какой он, — восторженно протянул парнишка.

— Какая она, — восхищенно сказала я, глядя на печь.

Мы сказали это почти одновременно и весело рассмеялись.