— Почему это меня не удивляет… — Олли слегка рассмеялся мне в волосы. — Это напоминает момент, когда ты по-настоящему почувствовала связь со мной? Был ли это поцелуй или наш первый секс, мисс поцелуй-это-более-интимно-чем-секс? — Он поднял бровь, и его ухмылка сверкнула, как луч, крича: «Я же тебе говорил».

Я закрыла лицо руками, чтобы скрыть свой румянец, смущенный вид Олли напомнил мне один из наших первых разговоров.

— Есть понятия, настолько могущественные, что даже наука не может их постичь, Олли.

Он откинул голову назад, из него вырвался смех, и он поднес два пальца к глазам.

Я никогда особо не задумывалась о своем будущем, чем я хотела бы заниматься, где я окажусь. Раньше меня это никогда не волновало. Будучи маленькой девочкой, я мечтала о том, о чем мечтают обычные маленькие девочки. Однажды стать балериной, или принцессой, или даже дивой, играющей и поющей в Мэдисон-сквер-Гарден перед тысячами людей. Но это были иллюзии, присущие только снам. Все это было ненастоящим, и я быстро столкнулась с реальностью, когда мой дядя показал мне разницу. В реальной жизни существовало настоящее зло. В реальной жизни родители не могли защитить тебя от всего, и самое главное, в реальной жизни была боль, настоящая боль.

Но и Олли был настоящим. Он открыл мне глаза на то, каким может быть мое будущее, и я никогда не хотела ничего больше, чем быть с ним, всю жизнь.

Проходили недели, и я обнаружила, что отношусь к своим курсам серьезнее и держусь подальше от неприятностей. В течение недели мы держались порознь на виду у публики, проявляя привязанность только за закрытыми дверями. И по мере того, как всплывало все больше воспоминаний, приступы паники становились обычным явлением, но Олли помогал мне справиться с каждым из них. Он научил меня, как высвобождать свой гнев с помощью музыки, и по выходным мы проводили часы в пустой комнате групповой терапии.

Я все еще не рассказывала ему о своем прошлом, боясь, что он посмотрит на меня по-другому. Я просто, как можно дольше, хотела сохранить то, какой Олли видел меня. Увидит ли он использованную и никчемную маленькую девочку? Убийцу? Монстра внутри меня, как видел мой отец?

Наступил октябрь. За окном не было видно разницы, небо было таким же измученно-серым. Однако температура внутри здания медленно падала. Был четверг, и это был один из тех дней, когда мои волосы восставали против меня, в голове царила неразбериха, и мне казалось, что я везде опаздываю. Я поспешила в общежитие, чтобы захватить свою серую толстовку с капюшоном для групповой терапии.

Ладно, она была не моя.

Это была толстовка Олли.

У меня была дурная привычка красть его одежду, и его мнение на этот счет меня мало волновало.

Все взгляды были устремлены на меня, когда я заняла свое обычное место напротив Олли в кругу. Он откинулся на спинку стула, облизнул губы и одними губами произнес: «Выглядишь прекрасно». И его заразительная улыбка распространилась на мое лицо.

— Сегодня тот самый день, — сказал Арти, прерывая Олли и мой невысказанный разговор.

Все в замешательстве посмотрели на Арти.

— Что сегодня, босс? — спросил Айзек.

— Мия собирается открыться нам и рассказать о том, через что она прошла в детстве. Мы еще ничего от нее не слышали. Она всегда молчит, — сказал Арти.

Упоминание моего имени внезапно заставило мое сердце биться в неконтролируемом темпе. Я была не готова. Мой желудок сжался, и я оглядела комнату. Я не хотела рассказывать об этом Олли вот так. Не при всех. Мои глаза нашли мой постоянный источник спокойствия, и Олли изучал мою реакцию.

— Но… Я не готова, — заикаясь, произнесла я и покачала головой.

— Единственный способ начать процесс исцеления — говорить о случившемся открыто. Мы все на твоей стороне, Мия, — настаивал Арти. У меня пересохло во рту. Я попыталась сглотнуть, но не смогла. Смогу ли я это сделать? Смогу ли я рассказать всем, что я сделала?

— Вы не можете заставлять ее, — заявил Олли, как всегда, приходя мне на помощь. Он боялся за меня или боялся того, что я впаду в ярость прямо здесь, перед нашим консультантом.

Арти посмотрел на меня, игнорируя заявление Олли.

— Прошел месяц с тех пор, как ты вернулась из психиатрического отделения, вспомнив все. Если ты не можешь говорить об этом сейчас, то я не думаю, что групповая терапия подходит тебе в настоящее время. Мы были терпеливы, Мия, но с твоей стороны нечестно занимать место кого-то другого на этом сеансе, того, кто готов исцелиться.

Стены вокруг меня обрушились, я переводила взгляд с Олли на Арти. Я провела потными ладонями по бедрам и мое колено подпрыгнуло под моими руками. Я сжала кулаки, когда гнев всколыхнулся во мне, мои ногти впились в ладони. Горячая ярость нарастала вместе со страхом. Я не могла рассказать всем. Я все еще была той злой маленькой девочкой, готовой взорваться в любую секунду.

Пока теплые руки Олли не накрыли мои.

Открыв глаза, я увидела, что он присел на корточки перед моими коленями, а его зеленые глаза смотрят на меня.

— Послушай меня, Мия. Если ты не готова, тогда не делай этого. Кого волнует, что говорит Арти.

Я оглядела комнату, и все в шоке уставились на нас. Шепот распространился по кругу, как лесной пожар, но Олли схватил меня за лицо, чтобы заставить смотреть только на него.

— К черту всех, они не имеют значения. Если ты хочешь рассказать свою историю, я прямо здесь. Это будем только ты и я. Если нет, я выйду из этой комнаты вместе с тобой прямо сейчас. Мы вляпаемся в кучу дерьма, но я сделаю это. Я же говорил тебе, Мия, ты не одна.

Терпение на лице Арти иссякло. Правда была в том, что я знала, что если я уйду из этой комнаты, даже если попрошу Олли не следовать за мной, он все равно это сделает. У Олли будут неприятности, и я не могла так рисковать. Единственны вариантом было рассказать свою историю, и после этого Олли уже никогда не будет смотреть на меня так, как раньше.

Я переводила взгляд с Олли на Арти и обратно.

— Я… можно мне минутку?

Нетерпение было очевидным, но, казалось, Арти вспомнил о своем умении быть чутким и ответил:

— Конечно.

Олли сжал мою руку, изо всех сил сдерживаясь перед всеми.

— Все в порядке. Иди сядь, — сказал я Олли, и он опустил голову.

Прошло несколько секунд, и он, наконец, встал и занял свое место на стуле.

Все наблюдали за мной, пока я встала и начала расхаживать за пределами круга. Пристальный взгляд не помог и только заставил меня еще больше нервничать. Я подошла к пианино и побарабанила пальцами по холодному, блестящему покрашенному дереву. Мой гипс наконец-то был снят, и я села и начала играть. Мои нервы постепенно успокаивались с каждой нотой, с каждым ударом клавиши, позволяя музыке завладеть мной, и мои нервы наконец успокоились.

Когда песня закончилась, я опустила руки с клавиш на колени. Они больше не дрожали. Я подняла глаза и увидела, что Олли наблюдает за мной. Он подпер подбородок руками.

Вот и все.

Олли никогда больше не будет смотреть на меня так, как раньше.

Я была уверена в этом.

— Мне было всего восемь лет, — сказала я, и все взгляды были прикованы ко мне, — и, насколько я помню, я была хорошей маленькой девочкой. Я никогда не брала больше, чем мне было нужно. Никогда не лгала, никогда не воровала. Я никогда не ныла, когда не добивалась своего, и никогда не обижала. У меня было все, что может пожелать маленькая девочка. У меня были мама и папа, которые любили меня такой, какой я была, и это больше, чем я могу сказать о некоторых из вас… — Мои глаза встретились с глазами Джейка, в них пробежала мгновенная боль.

— Но я была наивной и глупой девочкой. В моем мире не была зла. Все плохое случалось только в диснеевских мультиках. Кто знал, что у монстра нет рогов или острых зубов? Кстати, у него их и вправду не было. Я поняла это на собственном горьком опыте. Монстр, который причинил мне боль давным-давно, выставлял себя напоказ и был моим дядей, и тогда никто не предупредил меня, что собственная семья может причинить такую невообразимую боль.