— Вау, мы это сейчас серьёзно, да?

Он взял себя в руки и снова посмотрел на меня.

— Хорошо. Итак, есть два вида боли, и она не обязательно должна быть физической и, хотя многие говорят, что они одинаковы, это не так. Я перейду к самой худшей, а именно к эмоциональной боли. Она начинается прямо здесь, — он указал на мои легкие. — Внезапно ты не можешь дышать, будто тебя ударили в живот, и весь воздух покинул твое тело. Затем начинается паника…

Его пальцы медленно двигались от моих легких к груди, и мне стало интересно, чувствует ли он биение моего сердца под своими пальцами.

— В твоем сердце возникает такая сильная боль, что ты скорее предпочтешь умереть сотню раз, чем вынести еще секунду агонии. Твое сердце колотится, и ты чувствуешь, как оно разрывается, потому что частички, которые когда-то принадлежали тебе, теперь исчезли.

Олли убрал мои волосы за ухо, прежде чем нежно прикоснуться пальцами к моему виску.

— И когда ты думаешь, что хуже уже не будет, твоя голова раскалывается от нехватки кислорода и нужного количества крови. В разуме одновременно борется пустота и огромный поток мыслей. И как раз в тот момент, когда в твоей голове гремит гром, молния сверкает у тебя перед глазами. Электричество, жалящее и умоляющее освободиться, и лучшее, что можно сделать, это перестать бороться с ним. Если ты сдерживаешь слезы, Мия, боль накапливается в твоем сердце, а оно не сможет выдержать такого давления.

Олли прикоснулся к моему лицу. Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но не смогла произнести ни слова. Мне хотелось спросить его, испытывал ли он когда-нибудь подобное раньше, но это был глупый вопрос, если он помнил все это так живо. Настолько ярко, будто он уже не раз испытывал эмоциональную боль. Сколько же раз этот высокий и сильный мужчина был сломлен, пытаясь собрать себя воедино, чтобы вновь пройти через те же мучения? И настолько меня это волновало, раз я захотела узнать?

— Самое прекрасное — это когда ты даже не осознаешь, что это происходит, — продолжал говорить он. — Ты не борешься с этим, потому что твоя душа наконец-то смирилась с тем, что происходит, и вот тогда ты понимаешь…

— Понимаешь что? — выпалила я, ловя каждое его красивое слово.

Олли ухмыльнулся.

— Ты чувствуешь что-то настолько сильное, что больше не можешь без этого.

Остаток утра мы провели в библиотеке, разговаривая и дурачась, охваченные чувством восторга. Мы пробежались по разделу истории, каждый шаг пересекал десятилетия сражений, войн и свободы, за которую боролись люди. В разделе детской литературы Олли подхватил меня на руки и понес на плече через «Преступления и триллеры». Я ускользнула из его объятий в разделе «Мистики», но затем он поймал меня в «Романтике», и наши улыбки постепенно исчезли. Настроение между нами менялось вместе с жанром, он сделал шаг ближе — наши ноги ступали по предательским водам, а сердца играли с огнем. Я оттолкнула его и побежала, а когда оглянулась, Олли улыбнулся, прежде чем снова погнаться за мной.

И до самого обеда я не вспоминала, где мы находимся.

— Ты придешь сегодня вечером? — спросил Олли, прежде чем мы вошли в столовую

Я подняла свой гипс в воздух.

— Даже если бы я хотела, я не смогла бы подняться по вентиляции со сломанной рукой.

— Точно. Расскажи мне… почему ты ударила кулаком в стену?

— Потому что ты поцеловал меня, — сказала я, пожав плечами.

Он потянулся к переносице, из его горла вырвался смешок.

— Извини, ты… — он сделал паузу и остановился, чтобы согнуться пополам и снова рассмеяться, а когда выпрямился, сделал глубокий вздох, а затем продолжил: — Ты ударила кулаком стену, потому что я поцеловал тебя?

— Это не смешно, сукин ты сын, было больно.

Олли откинул голову назад и хлопнул в ладоши.

— Я смеюсь не потому, что тебе было больно, просто ты произнесла это так равнодушно… Черт… — выдохнул он, и его улыбка исчезла, он обнял меня, притягивая ближе к себе. Его зеленые глаза преобразились, как будто в голове загорелась лампочка, и он замер.

— Ты ведь понимаешь, что это значит, да?

— Что?

Уголки губ Олли приподнялись.

— Увидишь.

Глава 11

“Она и монстр, и шедевр,

Достойная того,

кому под силу не только бездну усмирить,

но и того, кто будет в силах зажечь огни в ее душе.“

— Оливер Мастерс

В воскресенье утром меня разбудила громкая гроза, когда ливень начал барабанить в мое окно. Его капли в умиротворяющем ритме напевали свою песню в темном небе над Долором. Когда я посмотрела в окно на холмистую местность поверх кирпичной стены, окружающей кампус, то ничего не увидела, кроме серого неба. И ничто не указывало на то, что погода улучшится до конца дня. Солнце планировало взять выходной, позволив дождю сиять, как это обычно бывает в этом городе.

После утреннего душа, который сам по себе превратился в тренировку из-за моего гипса, я натянула удобные серые спортивные штаны и белую футболку, почистила зубы и собрала волосы в небрежный пучок на голове, потому что это был один из тех дней. Сегодня был дождливый день.

К тому времени, как я добралась до столовой, Зик уже закончил есть, а Джейк и остальная компания отсутствовали. Должно быть, они здорово повеселились прошлой ночью и решили отоспаться.

Заняв свое место напротив Зика, я натянула капюшон толстовки на голову. Каждый раз, когда шел дождь, температура в здании опускалась на десять градусов.

— Доброе утро, Зик.

Его дикие глаза смотрели в тарелку. Наш столик стоял напротив больших панорамных окон, которые занимали целую стену столовой, пока дождь продолжал лить вовсю, тарабаня по стеклам. Вилка в руке Зика дрожала.

— Все в порядке. Ты в безопасности.

Моя попытка успокоить его, похоже, не удалась, поэтому я сосредоточилась на еде.

— Я вчера съела круассан, и он был чертовски вкуснее, чем это дерьмо, — пробормотала я, ковыряясь в яйцах. Положив в рот полную ложку, я заставила себя проглотить, потому что умирала с голоду и это было лучше, чем ничего. Я начала думать, что британцы не знали о существовании приправ, потому что здешняя еда была слишком пресной, именно поэтому все в Великобритании были худыми и стройными, а в Америке страдали от избыточного веса.

— Итак, вчера мы с Олли ходили в библиотеку. Ты был там?

Зик вздрогнул от раската грома, в его карих глазах появилась паника. Если я продолжу с ним разговаривать, может, это отвлечет его от мыслей о грозе.

— Она похожа на лабиринт. И там можно легко заблудиться. Повсюду книги, сложенные стопками от пола и до самого потолка. Это было изумительно*. — Я усмехнулась своему каламбуру, прежде чем снова посмотреть на Зика. — О, да ладно. Это было забавно. (Прим. ред.: оригинал «It was a-maze-in» — игра слов, состоящее из amazing (в пер. изумительно) и maze (в пер. лабиринт)).

Неподалеку прогремел гром, а затем ударила молния, погрузив столовую в кромешную тьму. Зик вскрикнул, и я, не раздумывая, бросилась к нему. Я присела на корточки рядом с ним, не зная, что делать — должна ли я протянуть руку, чтобы прикоснуться к нему, или мне следует заговорить? Было темно, и я с трудом могла разглядеть его лицо.

— Все в порядке. Дыши, Зик, просто дыши. Это я. Мия. Я не позволю никому причинить тебе боль, — сказала я, пытаясь перекричать его.

Зик затих, пока я продолжала говорить с ним, ожидая, когда снова включится свет или сработают генераторы.

Примерно через две минуты после наступления темноты свет медленно замигал и по внутренней связи прозвучало объявление.

— Это декан Линч. Пожалуйста, возвращайтесь в свои комнаты пока шторм не утихнет. Я повторяю, возвращайтесь в свои комнаты и ждите дальнейших инструкций.

— Хорошо, Зик, я отведу тебя обратно в твою комнату, но ты должен показать мне, где она, — я помогла ему встать со стула. Судя по телосложению Зика, ему было не больше шестнадцати.

Мы шли близко друг к другу, пока он показывал путь, а люди проталкивались мимо нас в коридорах. Двери открывались и закрывались, в воздухе были слышны приглашения на вечеринку в определенные комнаты, смех и оскорбления проносились по залам. Время от времени Зик останавливался и замирал на месте.