Кажется, что моя жизнь больше не принадлежит мне. Я как будто проживаю её чужими глазами, принимаю решения, которые не совсем мои, словно кто-то другой ведёт меня за руку по этой дорожке. Даже сейчас, когда передо мной стоит тарелка с кашей, я ем её почти механически. Вкус её кажется пресным, как и сами мои мысли, которые постоянно возвращают меня к вопросу: как я докатилась до этого? Но ответа нет. Всё, что остаётся — это молчание и странное, тревожное ощущение, что моя жизнь стала не более чем отражением чего-то, чего я не могу постигнуть.

Стоим у ресторана, ожидая встречи со следователями. Ребята что-то нарыли про этого мента. Вечерний холод обволакивает, город кажется чужим и враждебным. Каждый звук становится громче, каждый свет — ярче. В таких моментах проще всего скатиться в безумие.

— Идут, — Миха тушит сигарету, бросая её под ноги и раздавливая каблуком. В его движениях чувствуется напряг, как будто он сам уже внутренне приготовился к бою.

— Здорово, мужики, — говорю, когда они подходят, с трудом сдерживая себя, чтобы не навалиться на них с расспросами прямо здесь, — заждались вас.

— Доброе утро, — отвечает один из них, чуть поправляя галстук и кидая быстрый взгляд на Миху. Пожимает мне руку. — Пробки.

— Давайте внутрь, — показываю рукой на входную дверь.

Направляемся к вип-зоне. Небольшому пространству, огороженному ширмой в арабском стиле. По дизайну Эли. В помещении царит полумрак, приглушённые огни и мягкая музыка, но никакой уют не помогает мне. Печально вздыхаю, улавливая внутри нотку беспокойства и тоски. Спать не могу совсем, каждую ночь ворочаюсь, будто в груди пробитая дыра, а боль от неё распространяется по всему телу.

Я её найду, я заберу её у него, — говорю я сам себе, касаясь ширмы. Древесина под пальцами кажется холодной и не даёт никакого утешения. Всё внутри меня кипит, мысли путаются, и единственное, что удерживает меня от безумного поступка, — это надежда. Слабая, едва уловимая, но она всё ещё есть.

— Присаживайтесь, — жду с нетерпением информацию.

Ничего не могу сделать и это меня изводит. Следователь что-то говорит, но его слова доходят до меня словно сквозь плотную пелену. А может она хочет быть с ним? Мучительные мысли проникают в сознание, отравляя каждый момент. Нет, не верю. Просто не могу поверить в это. Пропади всё пропадом.

Один из ребят достаёт телефон из кармана пиджака, вводит пароль и возится несколько секунд с устройством. Его движения кажутся бесконечно долгими.

— Смотрите, — глухо говорит он и протягивает нам видео.

Мы внимательно смотрим на экран, слышим стоны и рычание. И глаза наши округляются. Мы с Михой переглядываемся, склоняемся ближе и снова поворачиваем головы в телефон. Пока что едва различимые силуэты в полумраке.

— Ну и зачем? — в замешательстве.

— Какой-то мужик трахает бабу, — выпаливает Миха.

Мне стало не по себе, ведь совсем недавно нас с Элей так же снимали, только с одной лишь разницей, что я был в курсе.

— Я надеюсь, эта дама не замужем, — это всё, что я смог сказать сейчас.

— Смотрите дальше, — поясняет один из ребят. — Самое интересное впереди.

Мы наблюдаем, как мужчина и женщина достигают оргазма почти одновременно.

— Я за них рад, — Миха продолжает сосредоточенно пялить в экран, — дальше что?

А дальше мужчина развернулся, — было видно его лицо, растерянное и злое. И начал орать. Сначала на женщину, потом на ребят. И охренеть, мы увидели нашего мента, как он прикрывает своё достоинство штанами и орёт.

— Вот это нам подарочек, — не удержался Миха, — вот это поворот!

Его даже пробивает на смех.

— Ты же понимаешь, Серёга, что это значит? Это значит мы выиграли! — потирает руки Миха.

— Не торопитесь делать выводы, — отмечает один из следаков, — рано. Мы продолжаем собирать информацию. Действовать будем позже.

Убирает телефон в карман.

— Ещё мы узнали, что он часто возил свою жену на обследование, в клинику, где ей ставили диагноз «бесплодие», — сообщает другой. — А директор этой клиники — бывший одноклассник и друг вашего мента.

Миха посмотрел на меня:

— Оказывается, твоя беременная женщина — бесплодная. Очень интересно, — произносит он с ноткой сарказма, но в его голосе слышится и искренняя озабоченность.

Меня захлестнула буря эмоций — ярость и счастье одновременно. Эти два противоположных чувства сталкиваются внутри меня, вызывая настоящий ураган. Сначала ярость. Кровь стучит в висках, пальцы сжимаются в кулаки, и я могу разорвать любого, кто посмеет встать на моём пути. В груди вспыхивает дикая злость, как будто её подлили горючим. Но счастье! Счастье от того, что все сомнения о ребёнке остались позади.

— Миха, это мой ребёнок, мой, понимаешь? Надо её срочно забрать! — чувствую в себе такой прилив сил, что если бы этот засранец стоял передо мной, я бы уложил его одной левой.

— Эля не могла забеременеть несколько лет, — продолжает следак, — и эти годы они якобы лечились в клинике друга мужа Элеоноры.

— Мы туда наведались тоже, — дополняет его второй следак. — Немного его прижали, показали корочки, припугнули статьёй. Сказали, что на него поступила жалоба, и если он даст нам инфу, то мы закроем на это глаза. Он зассал. Просил, чтобы это осталось между нами. Чтобы на клинике не отразилось. Боится плохой репутации, сучара. Мы записали разговор на диктофон. И видео есть. Так что, если что, он у нас в руках.

— Да вы, ребята, молодцы, — похвалил Миха.

— Мы ещё думаем поработать с дамочкой Игоря. По-моему, она на него имеет виды, и это нам на руку. Займёмся ей завтра.

— На сегодня у нас всё. Не будем больше задерживать.

Я встаю. Следом встают все остальные, пожимаем друг другу руки и расходимся.

Подхожу к кабинету. Открываю дверь:

— Неля, зайди ко мне, — кидаю ей небрежно.

Неля меня устраивает: умеет молчать, с документами порядок, «всегда готова». Но последнее время как будто сломалась. Она — моя игрушка. Молчаливая кукла, которая заговорила и ей стало нужно больше. Это нехорошо. Надо пресечь.

— Доброе утро, Игорь Ник… — я закрываю за собой дверь, недослушав.

Бросаю портфель на стол, снимаю пальто, вешаю в шкаф, сажусь. Заходит.

— Вызывали, Игорь Николаевич? — спокойно спрашивает.

Откуда вообще у неё столько терпения? Ни разу не поспорила со мной, никогда не возражала. Вот если бы Элеонора была такой, цены бы ей не было.

— Почему ты мне не сообщила, что ко мне есть запись?

— Простите, Игорь Николаевич. У меня семейные проблемы, и я третий год без отпуска. Устала. Упустила.

— Нахрен ты мне здесь вообще нужна? Проблемы там у неё! У меня, что ли, проблем нет? Ты посмотри, что натворила? Из-за твоей безалаберности я попал впросак. Отпуск вам всем бабам подавай, жить не можете без отпуска! А работать кто будет?

— Я найду замену на месяц, — спокойно продолжает.

Даже глазом не моргнёт, у неё вообще нервы есть? Видимо, женщины ломаются без отдыха. Того и гляди ещё дел натворит.

— Две недели тебе. Ищи человека.

— Игорь, — начала она тихим голосом.

Ой, совсем мне это не нравится, опять просить начнёт не дай бог чего-нибудь. Молчу.

— Я что-то значу для тебя? — смотрит в глаза.

— Конечно.

— Скажи, что?

— Ты хорошо делаешь то, что тебе положено делать.

— И всё?

— Неля, не заводи снова эту пластинку, я женат.

— Но семьи у тебя нет. Жена не может тебе родить.

— Тебя это не касается. Свободна.

Эти последние слова режут воздух, как лезвие ножа. В комнате повисает тишина, густая, тяжёлая, давящая на грудь. Неля не двигается, будто её парализовало, и я не могу вынести её взгляд. В её глазах читается полное опустошение, как будто все надежды, что она носила в себе, разбиты вдребезги.

Она делает шаг назад, и я слышу, как её дыхание становится всё прерывистее. Неля опускает голову, словно пытаясь скрыть слёзы, которые вот-вот прольются. Но я уже знаю, что они там, на грани. Дверь за ней тихо закрывается, и в тишине мне слышится, как что-то в этом моменте безвозвратно ломается, оставляя в душе пустоту.