— Скажите, как отреагировал сам Финчи на месть его бывшей возлюбленной? – Рика записала название пьесы, — и произошло это, видимо, около года назад?

Дару вздохнул. Чародейка обладала удивительной способностью задавать следующий вопрос, не выслушав ответа на предыдущий.

— Да, злосчастная премьера произошла около года назад, а икание Эйдо отнёс к неудачно закупленному глайсу. Ведь он не говорил о своей непереносимости мандаринов. Я тоже помалкивал об участии в провале моей сестры, — он вздохнул, — я сочувствовал им обоим: Ари влюбилась без памяти и готова была любить за двоих, но и Эйдо так и не смог ей ответить. Его можно понять. Я всегда знал, что в его отношении к ней дружба и привязанность были, а любви не было. Не могу осуждать мужчину, не пожелавшего строить свою семейную жизнь без любви. Но с тех самых пор отношения в нашей троице изменились. Ари отдалилась от нас обоих, как-то замкнулась и больше уже не пускала меня в свою жизнь. Мы с Эйчиком встречались иногда по старой памяти, выпивали вместе. Но и он, видимо, ощущая свою вину перед моей сестрой, тоже особо не стремился к общению. Какое-то время назад он разоткровенничался со мной, совсем как в старые добрые времена, и заявил, что теперь-то он многое понял в этой жизни.

— Как вы думаете, что он имел в виду? – Вил подумал, как здорово было бы узнать о некоем поворотном моменте в жизни убитого.

— Естественно, о женщине.

— Он прямо об этом сказал?

— Эйчик? Прямо? Нет, он был не из тех, кто склонен навроде меня называть суку сукой. Он намекал, распространялся о «блаженстве», «родстве душ», но ни разу не назвал ни имени, никакой иной приметы. Блаженство, и всё тут. Однако, по горящим глазам и лексике я догадался, что некоей особе женского пола удалось всё же растопить холодное сердца нашего принца-ледышки, — он с самого детства к себе в душу старался не пускать никого. Таким вот и был наш Эйнчик, — на этих словах озорные глаза Дару затуманились печалью, — знаете, так непривычно и обидно говорить «был». Почему он? За что?

Коррехидор воздержался от комментариев и задал очередной вопрос, который мог хотя бы как-то прояснить обстановку. И вопрос сей касался увлечений азартными играми.

— Никогда. Принц-ледышка и карты – вещи несовместные. Для шахмат или «Цветочных дощечек» он был слишком простоват. Скачки и спорт вообще не интересовали.

— Вы сказали, что ваша сестра тяжело переживала предательство Финчи, — задумчиво проговорила чародейка, ей подумалось, что у женщины, которую любимый человек буквально заставил избавиться от ребёнка, довольно мотивов для мести, тем более что слом сценической карьеры не удался, — кто являлся инициатором последующего разрыва?

— Сама Ари и явилась, — произнёс, как нечто само собой разумеющееся, артист, — разрыв был тихим, я бы даже сказал, каким-то бытовым. Разъехались, и всё тут. Но, — на этих словах его лицо приняло обеспокоенное выражение, — вы же не считаете, будто моя сестра способна на хладнокровное, жестокое убийство?

— Порой мы недостаточно хорошо знаем собственных родственников, — ответила чародейка, — но, согласитесь, Ари Дару проще всех было заменить патроны в револьвере.

— Проще, говорите? – усмехнулся обиженный подозрениями брат, — а вы бывали за кулисами оперного или балетного спектакля?

— Не далее, как третьего дня, — ответствовала Рика. Пусть не думает, что эта их театральная кухня для неё – тайна за семью печатями.

— Тогда вы должны были заметить, что бардака у оперных в разы больше, чем у нас. Они там носятся из кулисы в кулису, переодеваются прямо на ходу, костюмы кидают там же, на пол, потому как стульев и крючков за сценой на всех не хватает. К тому же полно рабочих, звуковиков, это я ещё не говорю о почётных поклонниках наших оперных див и балетных плясуний. Таким макаром, кроме Арички человек пятнадцать имели открытый и полноценный доступ к одиноко лежащему револьверу.

— Спасибо за содействие, — коррехидор встал, всем своим видом показывая, что разговор он считает законченным, — прощайте.

— С какой это радости вы не дали мне порасспросить его о причастности сестры? – выпалила Рика, как только они отошли на достаточное расстояние от гримёрки.

— По нескольким причинам. Донни Дару любит свою сестру, это факт. В виновность её не верит, либо осознанно выгораживает, это – не факт, а моё личностное суждение. Однако и в первом, и во втором случае расспрашивать его о преступлении и мотивах дорогого ему человека совершенно бессмысленно.

Чародейка насупилась, у неё в голове намечалась хитрая схема вопросов, которую претворить в жизнь не дал четвёртый сын Дубового клана.

— Куда теперь? – спросила она равнодушным тоном.

— Да вы, никак, разобиделись? – заглянул ей в лицо Вил, — в чём я виноват на сей раз?

— Ни в чём, — пожимание плечами, — и я не обиделась.

— Да? – чуть дольше, чем следовало протянул Вил, — ладно тогда. А то я уж было хотел потребовать с вас штраф. Надеюсь на вашу чародейскую хвалёную память.

Рика вспыхнула. Естественно, она не позабыла про поцелуй в качестве уплаты штрафа.

— Как пожелаете, — равнодушно заявила она.

— Но поцелуй на сей раз будет вашим, — улыбнулся Вил, — но задворки театра, пускай даже королевского, неподходящее место. Посему отложим уплату долга на более позднее время, а сейчас идём к Ари. Я кое-что придумал.

Чародейка, сама не понимала, что её более разозлило: что Вил собирался потребовать, чтобы она поцеловала его, или то, что он отложил свою просьбу на неопределённое время.

— Надеюсь, идея в достаточной степени гениальна?

— Судить вам. Чтобы устроить момент истины для Ари Дару, которая, как я предполагаю, могла прознать про новое увлечение Финчи и из чувства ревности и обиды устроить смертельный перфоманс на спектакле. Смотрите, — Вилохэд даже остановился, — как всё отличнейшим образом складывается: она недрогнувшей рукой уже один раз испортила реквизит, влив в напиток мандариновый сок, чтобы вызвать жесточайшую икоту у бывшего любовника. В нашем случае она всё также на премьере подменяет патроны в револьвере и окончательно ставит кровавую точку в их отношениях. Девица могла знать о его нынешней возлюбленной и не желала смириться с тем, что назад пути нет. В целом, прослеживается нечто вроде почерка преступника.

— А вы уверены, что Ари Дару так уж желала возобновления их романа?

— Уверен настолько, что готов поставить на это лучшую рубашку из своего гардероба! – на чародейку взглянули миндалевидные глаза цвета спелых желудей, — ещё как желала. Иначе зачем она перешла из одной труппы в другую? Просто хотела быть ближе к Финчи. Она вспылила, порвав с ним, а он воспользовался прекрасной возможностью оборвать тяготившую его юношескую связь.

— С чего бы ей потом прорыдать всю ночь на плече брата?

— Думаю, она более жалела саму себя, своё нерождённое дитя и оплакивала ту прекрасную, несбывшуюся любовную историю, которая не состоялась из-за чёрствости и холодности Эйдо Финчи.

— Пускай так, — Рика взяла себя в руки, устыдившись неуместных противоречивых чувств к четвёртому сыну Дубового клана, — каким образом мы можем заставить косоротую костюмершу сознаться в убийстве?

— Закон контагиона. Вы же можете при помощи ритуала определить, брала ли она в руки заячьи патроны?

— Эти патроны после неё брали в руки все, кому не лень, считая нас с вами, Меллоуна и оружейника Дубового клана. Вряд ли ритуал покажет что-то путное. К тому же любые магические манипуляции по законам Артании являются доказательством лишь для Суда Магов. Для обычного судопроизводства потребуются стандартные улики или признание.

— Но ведь Ари не знает, можем мы определить её причастность или нет. Попробуем создать у неё ощущение безвыходности и вынудим выдать себя.

Чародейка согласилась. Косоротенькая не производила впечатление человека с железной волей, поэтому их небольшой спектакль мог сработать.

— Кто будет злым следователем? – спросила она.