Меллоун несколько раз заглядывал к ним, пока Вил не велел ему сидеть тихо, дверью не хлопать и не шуметь.

— А свет, — чародейка обеспокоенно поглядела на запылённый магический светильник под потолком, — сможет ли Утида включить свет?

— Этого не потребуется. Светильник включается сразу, как только человек перешагивает через порог.

— Мы вошли раньше, — Рика покосилась на сумерки за окном, — значит для него нас просто нет. Это хорошо. Свет в пустующей гримёрке погибшего артиста мог насторожить убийцу.

— Не думаю, — ответил Вил, — у Утиды будет очень мало времени и очень много беспокойства, так что оставленный свет навряд ли способен вывести его из себя. Но вы правы, свет включится при его проникновении сюда. Отличный сигнал. А наблюдать за входом можно отсюда.

В старой ширме обнаружилас небольшая прореха, видимо кто-то по неосторожности порвал бумагу. Прореху попытались залатать куском сетчатой ткани, создав тем самым удобную смотровую щель, прямо на уровне глаз сидящего мужчины.

— Случайная удача?

— Обижаете, Рика. Я распорядился ещё утром, указал размеры и высоту, а реализация – это уже целиком и полностью заслуга Ари. Требовалось, чтобы прореха не выглядела свежей, и девушка великолепно справилась с задачей.

Его речь прервал звонок, весьма громкий и настойчивый.

— Начинается, — проговорил Вил, поворачивая голову в сторону укреплённого над входной дверью колокольчика, — артистов предупреждают, а зрителей приглашают занять свои места.

Из смежной двери с хорошо смазанными петлями показалась голова Турады:

— Ваше сиятельство, начинается!

— Я слышал. Ступай к себе и чтоб ни звука.

Отзвенели два последних звонка, и спектакль начался. Забавно было наблюдать спектакль изнутри, так сказать, с изнанки. Издалека доносились звуки оркестровой увертюры, то и дело раздавались выкрики обслуги: «Госпожа Ко́йю ваш выход! – стук в другую дверь, — господину Ши́но приготовиться! Через пять минут». Откуда-то слышались смешки и сдавленные ругательства, по коридору то легко пробегали балетные, то уверенным шагом проходили рабочие. Они опознавались по запаху дыма дешёвых папирос и отборной нецензурщине, при помощи которой эти парни объяснялись друг с другом. Шелест балетных юбок и все остальные немного приглушённые закрытой дверью звуки в полутьме порождали ощущение некой нереальности, словно ты оказался в странном сне.

— Как думаете, — спросила еле слышно чародейка, дабы стряхнуть с себя наваждение, — Утида дождётся антракта?

— Нет, — также тихо ответил Вил, — антракт – не самое удобное время. Вокруг будет полно артистов, его могут увидеть. Да и нервы не выдержат излишнего ожидания. Вы же помните поговорку про ждать и догонять?

Рика кивнула и решила задействовать истинный слух. Она закрыла глаза и замкнула несколько магических цепей. Сразу оглушило обилие разнообразных звуков: скребётся под подоконником мышь, через одну гримёрку кто-то тихонько, почти беззвучно плакал. Справа мужчина пил воду. Глотки шумно отдавались в ушах чародейки. Прошла балерина, постукивая носками пуант, прошуршала пышная невесомая пачка. Вот знакомые шаги, остановка, напоминание исполнителю не пропустить выход на сцену. Вечерние птицы за окном слишком громко поют. Загавкала собака совсем уж в отдалении. Стоп. Чуткий истинный слух уловил странные шаги. Крадущиеся. Ни артисты, ни уж тем более, рабочие так не ходят. Администратор шагает вальяжно, с раскачкой. А этот пытается ступать неслышно, чему мешают кожаные подошвы выходных туфель. Идёт, безо всякого сомнения, мужчина приличного роста, не худой. Идёт довольно быстро, чуть замедляясь перед дверьми. Три шага – остановка, три шага – остановка. Девушка нашла в темноте руку Вила и чуть сжала. Тот ответил лёгким обнадёживающим пожатием – мол, понял и готов. Шаги остановились перед их дверью. Казалось, человек не решается войти, а, может, — подумалось чародейке, — просто ждёт, когда кто-то скроется из виду. Справа в конце коридора смеши и ругательства выдавали тащивших реквизит рабочих сцены.

И всё-таки она не успела вовремя зажмуриться, хотя отчётливо слышала звук открывающейся двери. Коррехидор закрыл глаза сразу, как только воспринял сигнал, поэтому спокойно наблюдал через сетку, как в грим уборную покойного Финчи проник господин Утида с букетом роз. Он оглянулся, положил букет на притулившуюся у стены банкетку с полосатым ситцевым сиденьем и вытащил из кармана сложенный лист бумаги. Затем он принялся искать подходящее место, и его внимание привлёк гримировальный столик с большим зеркалом, светильники которого весело вспыхнули при его приближении. Выдвижные ящики показались Утиде то ли слишком скрытыми (вдруг Королевская служба дневной безопасности и ночного покоя не удосужится заглянуть туда), то ли очень уж явными. Убийца предпочёл запихнуть письмо за зеркало. Когда он художественно выправлял уголок своего послания, из-за ширмы вышел коррехидор с револьвером в руке.

— Утида, поднимите руки и сделайте один шаг назад, — приказал он.

Его голос послужил сигналом, дверь в соседнюю гримёрку распахнулась, и сразу же стало тесно от вооружённых людей в форме. Впереди всех был Турада с фамильным револьвером в руке, чуть отставал от него сержант Меллоун почему-то с саблей наголо.

— Господин Утида, — проговорил Вилохэд, когда Турада скрутил обвиняемому руки за спину и надел на него железные браслеты, — вы обвиняетесь в преднамеренном убийстве солиста Королевского оперного театра Эйдо Финчи и покушении на убийство собственной жены – Хины Утиды. С этой минуты любые слова, сказанные вами, могут быть истолкованы против вас. Вы имеете право молчания и можете обратиться к своему адвокату. Если же такового у вас не имеется, Кленовая корона предоставит вам услуги королевского адвоката.

— Так вы знали?! – не выдержал Утида, — знали и водили меня за нос!

— Не вам одному практиковать подобное, — усмехнулся коррехидор и вытащил письмо из-за зеркала. Подумать только, какой слог. А вы здесь постарались, развернули и перечислили все причины разрыва, не забыв разбавить любовь к профессии любовью к женщине. Ага, — усмехнулся он, читая дальше, — и про навязчивость не забыли написать. Не случайно вы напирали на привычку жены докучать, добиваясь своего. «Ваши бесполезные многочисленные попытки вынудить меня принять наше примирение и возобновить любовную связь, — вслух прочёл он, — кажутся мне смехотворными и пустыми. Ни ваш гнев, ни угрозы не способны переменить моего мнения о том, что вы мне совершенно не нужны». Утида, да вы превзошли себя: упоминание об угрозах – очаровательно.

— Так предыдущее письмо вы всё же нашли, — скривился арестованный, — чего же вам не хватило?

— У нас было кое-что лишнее, — ответил коррехидор, — ваш грядущий развод, который возвращал вас почти в то же нищее положение, как и до брака. Вот этот мотив посерьёзнее оскоблённых чувств. Но главное – у вашей супруги непробиваемое алиби на вечер убийства. Его могут подтвердить все пятнадцать дам, что репетировали «Искорки поэзии» в минувшую субботу.

— Выходит, на меня у вас ничего не было? – с неподдельным удивлением воскликнул Утида.

— Ничего, кроме умозаключений, — подтвердил Вил, — зато теперь, ваш арест с поличным при попытке подставить собственную супругу будет достаточным доказательством для Палаты Корней и Листьев. Прощайте, Утида. Уведите его, — последнее относилось уже к Тураде, так и не убравшему свой револьвер.

«А ведь стрижи и правда похожи на крылатых рыбок», — подумалось чародейке, когда один из них нахально пронёсся прямо над их столом.

Они с Вилом ели мороженое на открытой террасе одного из фешенебельных столичных ресторанов. Внизу неспешно фланировала разодетая публика, прямо перед ними лежала площадь с памятником отцу короля Элиаса. Бронзовый король Артании на треть вытащил из ножен меч и свирепо смотрел на ворота главного парка, по аллеям которого бегали дети, няни катили коляски, а нарядные мамаши прикрывали лица зонтиками от падающего в закат солнца.