— Я присяду, — сообщил Вил, занимая удобное кресло в гостиной, — ваша готовность к содействию делает вам честь, господин Утида, тем более она похвальна в свете улик, кои мы собрали против вашей супруги.

— Что ж! – несколько театрально воскликнул мужчина, усевшийся в кресло напротив коррехидора, — у меня было дурное предчувствие. Я нимало не оправдываю бедняжку-Хину, понимаю, ею двигала женская ревность, ослеплённость чувствами, обида оставленной ради соперницы женщины. А то и хуже этого – брошенной ради искусства. Сочувствую моей дорогой дурочке, но не собираюсь выгораживать. Значит, обвинение готово?

— Не совсем, — Вилохэд очень натурально изобразил неловкую попытку скрыть растерянность, — мы можем доказать, что патроны, заряженные в револьвер артиста Королевской оперы Эйдо Финчи, были взяты из вашей коллекции. Свидетели подтвердят связь госпожи Утиды и Финчи, что давала ей прекрасную возможность пребывать за кулисами, как во время антракта, так и во время спектакля.

Утида понимающе кивал, продолжая удерживать на румяной физиономии выражение грустного сожаления. Рика про себя усмехнулась: она наблюдала за диалогом двоих мужчин, в котором оба врали. Точнее, коррехидор блефовал, по произволу владея лицом и голосом, а его собеседник явно переигрывал, изображая любящего супруга, раздавленного преступлением своей половинки.

— Но у нас нет ни единого доказательства, что господин Финчи порвал, либо собирался в ближайшее время порвать с вашей женой, — продолжал Вил.

— Не может быть! Я сам утешал буквально утопающую в слезах Хину, когда она рассказала мне о его предательстве! – вскричал Утида и вскочил на ноги, — вот здесь, на этом самом диване, — указующий перст вперился в диван, с одной стороны которого стояла большая пальма в кадке, а с другой – столик с бутылками и стаканами, куда их успели переместить с рояля, — она сама призналась мне в этом.

— Вам, как супругу, она призналась, — выразительно повёл бровью Вилохэд, — да ещё в минуту жестокого душевного смятения. Нам же вчера госпожа Утида заявила, что никакого разрыва между ней и её любовником не было. Их отношения были безоблачными, что они даже не ссорились в последние несколько месяцев. Да и артисты театра не наблюдали ни ссор, ни сцен, что позволили бы утверждать обратное.

Утида прошёлся по гостиной, постоял несколько мгновений, созерцая батарею бутылок, даже сделал почти неуловимое движение, чтобы налить себе выпивки, потом передумал и снова уселся напротив коррехидора.

— Мне неловко задавать подобный вопрос, полковник, — проговорил он и привычным жестом пригладил волосы с обеих сторон, — но вы не находили среди вещей артиста никаких доказательств их разрыва?

— Что именно вы имеете в виду под словами «доказательства разрыва»?

— Не знаю, — жест полного бессилия, — какие-то улики. Письмо, например. Случается, некоторые люди считают, что письменное признание изменения статуса отношений ставит окончательную точку. Знавал я мужчин, что предложение руки и сердца совершали в письменной форме с приложением кольца. Мне кажется, Финчи частенько писал Хине письма и записки. Она читала их и перечитывала украдкой…

— Ага, — хмыкнула про себя чародейка, — столь вдохновенно врёшь, что впору аплодировать. После того, как ты высмеивал стихи, посвящённые жене, Хина письма домой не приносила. И уж, тем более, не стала бы читать их при тебе.

— Это мысль, — подался вперёд Вил, — подобное письмо окончательно решило бы ход дела. Любой суд сочтёт удостоверенный в послании разрыв достаточным мотивом для убийства.

— Я, конечно, дико извиняюсь, господин коррехидор, — Утида всем своим видом изобразил смущение, — но хорошо ли ваши подчинённые обследовали вещи убитого?

— Почём мне знать? – не менее достоверно показал безразличие древесно-рождённого Вил, — сержант заправлял всеми делами на месте. Он ничего не нашёл. А вы полагаете, письмо могло быть?

— Если рассуждать логически, да. Представьте, молодой солист, звезда, у которого отбоя нет от поклонниц решает дать отставку своей возрастной любовнице, с которой тянет лямку унылого романа уже много месяцев. Представили?

— Ситуацию вы обрисовали довольно живо, — поощрил его коррехидор, — но я теряюсь, как она может привести к письму?

— Видимо вам повезло, — покачал головой Утида, — и боги избавили вас от внимания навязчивых и прилипчивых особ противоположного пола, — это замечание было оставлено без комментариев, — как раз к подобной породе и относится моя дорогая, бедная Хиноко. Она будет ходить хвостом, умолять, требовать, настаивать, может даже угрожать, что покончит с собой. Да, приходится раскрывать нелицеприятные семейные тайны! А что поделать? Убийство – есть убийство. И долг каждого законопослушного артанца изобличать виновного всеми доступными для него средствами!

— Надо же, как ты запел! – Рика внимательно слушала, но не могла отказать себе в удовольствии посмеиваться про себя над Утидой, — кому бы говорить об изобличении убийцы!

— Уверен, со своим любовником Хина поступала ровно также. Она настаивала и требовала примирения. Что же оставалось бедному парню? Написать письмо, окончательно расставить, так сказать, все штрихи и точки в их отношениях. Как жаль, что вы не обнаружили письма.

Вил сделал вид, что осмысливает сказанное оппонентом, потом проговорил:

— Вы, несомненно, правы, господин Утида. Мои люди не проявили достаточного рвения, осматривая место преступления. Да и их можно понять: театр настолько своеобразен, что кого-угодно собьёт с толку. Завтра с раннего утра, полагаю, часов с восьми, я направлю в Королевскую оперу группу из полусотни гвардейцев для полноценного и тщательного обыска в театре. Если покойный Финчи писал подобное письмо, оно будет найдено. К слову, — Вил махнул рукой, — я не уверен, что сержант Меллоун в грим уборную артиста заходил. Смерть произошла на сцене, он осмотрел сцену и успокоился. Так что грим уборная Финчи станет не последней целью завтра.

Утида согласно кивал.

— Перед началом репетиций – самое удачное время, — с чётко выверенным возбуждением продолжал Вил, — никаких посторонних в театре, никто не путается под ногами. Перекроем входы и выходы. Пока не перероем и не перетрясём всё, вплоть до последней тряпки, мышь не проскользнёт! Благодарю вас, господин Утида, за прекрасную идею. Ваше знание характера супруги просто открыло мне глаза. Нам пора. К завтрашнему утру необходимо подготовить уймищу бумаг, заручиться разрешением от королевского прокурора. Да что я загружаю вас ненужными подробностями, — оборвал он сам себя, — идёмте, госпожа Таками, у нас нет ни минуты свободного времени, если мы хотим организовать обыск в опере завтра с утра.

— Вы про завтрашнее утро нарочно много раз повторили? – спросила чародейка уже на улице, давясь от смеха. Очень уж занятно выглядела деланая озабоченность четвёртого сына Дубового клана в разговоре об обыске, — думали, с первого раза Утида не понял?

— Я изображал глубокую заинтересованность вопросом и старался донести, что у него остаётся один единственный шанс подбросить улику, — Вил распахнул дверь магомобиля, — теперь до вечера мы совершенно свободны. Предлагаю провести подаренные судьбой часы в безделии и праздности.

— Я подозреваю, под этим словосочетанием вы подразумеваете поход в Дом шоколадных грёз?

Коррехидор засмеялся и кивнул.

В театр они приехали заранее. Магомобиль коррехидор припарковал на соседней улице, чтобы исключить возможность опознавания убийцей. Турада, Меллоун и оперативная группа уже были на месте. Администратор разместил их в соседней грим уборной, переведя временно её владельца в другое помещение. Гримёрки оказались смежными, дверь, что загораживалась одёжным шкафом, была освобождена. От глаз входящих её прятала старенькая ширма с видом на священную гору и восходящей над ней в облаках полной луной. У ширмы примостились плетённые короба, живописно давящиеся старыми костюмами, корзина с восковыми, изрядно потёртыми и помятыми фруктами и несколько крестьянских соломенных шляп. Одним словом, декорация удалась на славу. За ширмой обнаружились два вполне себе удобных стула, кувшин с водой и даже тарелка с яблоками. Это Сайн позаботился об удобствах коррехидора и чародейки.