— Это необходимые качества для хорошего журналиста. У Коки есть хватка, она умна и не даёт сбить себя с толку.

— Понятно. Давайте лучше взглянем на остальные случаи проклятия, — проговорила чародейка, ловя себя на мысли, что ей неприятно садиться на стул Коки.

Вилохэд выудил из бумажной груды листочек, где уже успел записать целый список.

— После отравления, которое вы столь блистательно вывели из-под действия проклятия в банальную бытовую смерть, у нас есть падение с колосняков солиста оперы. При чём никому не известно, какого чёрта ему понадобилось там, наверху, — принялся читать он, — балерина, упавшая в оркестровую яму прямо во время спектакля, и в итоге — сломанная шея. Далее следует повесившийся в гримёрке молодой парень, на него возлагались большие надежды из-за неожиданно обнаружившегося баса. Потом следуют кончина от болезни – порезанный палец нагноился и вызвал гнилую лихорадку; простуда с неизлечимым осложнением, обрушение декорации прямо на артистку. Одна смерть от внезапной простуды в сезон дождей чего стоит! Словом, странные, необъяснимые несчастные случаи преследуют Королевскую оперу уже более ста лет.

— И всему виной разрушенное святилище! – воскликнула Рика, — ведь именно оно лежит в основе статьи.

— Не только. Кока также приводит в пример легенду о призраке оперы.

Рике никогда не доводилось слышать ни о чём похожем, но она кивнула, сделав вид, будто бы в курсе дела. Однако обмануть коррехидора ей не удалось.

— Желаете послушать, в чём, собственно суть дела, или я сразу перехожу к выводам? – спросил он.

— Начните с призрака.

— Призрак в данном случае является прозвищем, а не квалифицирующей видовой характеристикой. Однажды в одном известном столичном театре на континенте случился пожар. Солист попал в самое пекло и сильно обгорел. Коллеги посчитали его мёртвым и даже не попытались вытащить мужчину из огня. Но ему каким-то чудом удалось выжить. Изуродованный ожогами артист навсегда скрыл своё лицо под маской и поселился в катакомбах под театром. В течение двадцати лет Призрак (а именно так он называл сам себя в записках, оставленных на месте преступления) убивал всех тех, кто столь бесчеловечно бросил его погибать в огне. И эти двадцать лет ни один сотрудник театра не мог ощущать себя в полной безопасности.

— Понятно, любопытная история.

— Кока полагает, что и в нашем случае возможно нечто похожее. Это её вторая версия о театральных бедах. Артисты боятся говорить об этом, дабы не навлекать не себя гнева Призрака.

— Ерунда, — заклеймила версии Руко Нори чародейка, — типичный журналистский бред, навеянный желанием прославится. Хотите я камня на камне не оставлю от Призрака?

— Сделайте одолжение.

— Итак, — серьёзно начала Рика, — сначала о первоисточнике: Призрак выжил в самой гуще пожара? Крайне маловероятно, но возможно. Скрыл своё уродство под маской, тоже возражений не вызывает. Мог заказать, купить, случается. Затем – обитание в катакомбах целых двадцать лет. А что он там ел? Где жил? И главный вопрос: на что? Ведь после того, как человека объявляют погибшим, все банковские счета либо закрываются, либо передаются наследникам. Сам артист в маске или же без оной не имел ни малейшего шанса получить хотя бы сэн из своих сбережений. Так что легенда пускай остаётся легендой. Теперь об Артании. Никаких катакомб в Кленфилде нет, слишком уж часто у нас происходят землетрясения, — это раз. Даже двадцать лет скрываться по подземельям и вершить месть непросто, а в нашем случае речь идёт более чем о сотне лет. Ни один человек не может прожить столько – это два. Не говоря уже, об отсутствии пожаров, цунами и прочих катаклизмов, которые бы затронули Королевскую оперу. Таким образом версия мести некоего обиженного на весь белый свет Призрака тоже отметается.

— Эрика, вы великолепны, даже когда сердитесь, — улыбнулся Вил, — действительно, не оставили камня на камне от версии нашей приятельницы. Но сие не отменяет ни периодических несчастных случаев в театре, ни уж, тем паче, смерти Эйдо Финчи, о расследовании которой нам с вами в пятницу предстоит докладывать его величеству.

Рика задумалась и внезапно почувствовала стыд. Она поддалась личным чувствам к журналистке и принялась выискивать несоответствия в её статях. Статьях! «Тоже мне, — подумала с горечью девушка, — нашла подходящее занятие! Открыла в себе талант литературного критика вместо того, чтобы искать любые зацепки для расследования. Думай, Эрика Таками, думай! А что, если поискать рациональное зерно в подозрительно попахивающей выдумкой куче рассуждений Коки Нориты, что у нас есть?»

На ум в первую очередь пришла регулярность несчастных случаев, оканчивающийся смертью. Острый, тренированный разум некромантки мгновенно уцепился за неё. Как она могла не придавать значения сему наиважнейшему факту? Если добавить явный сговор молчания артистов (его, кстати, подтвердила и сама журналистка), впору подумать на некое магическое существо, которое свило себе гнездо в Королевской опере и раз в какое-то время собирает свою кровавую жатву.

Все эти соображения она и высказала коррехидору.

— Вы знаете, Эрика, — Вил восхищённо смотрел на раскрасневшиеся от возбуждения щёки чародейки, на её сверкающие зелёные глаза, — ваша версия меня устраивает куда больше, нежели наличие призрачного мстителя. Особенно после того, как я своими глазами видел появление болеглота в заброшенных доках.

— Не все потусторонние существа столь же безобидны, как наша знакомая из доков, — заметила чародейка.

— Естественно, мне давно не пять лет. Я отличнейшим образом помню тяготона, столь успешно ликвидированного вами в Оккунари, — коррехидор невольно поёжился от воспоминания, — и разрушенное святилище никоим образом не противоречит гипотезе о враждебном вторжении. Так ведь?

— Наличие разрушенного святилища ничем не подтверждается, — покачала головой Рика, — если уж ушлая журналистка не сумела нарыть никаких подтверждающих фактов, я склоняюсь к мысли, что их нет. Хотя сто пятьдесят лет – приличный срок. Кто теперь может сказать, как тогда фиксировались подобные случаи, да и фиксировались ли вообще?

— Мне вдруг вспомнилась одна любопытная подробность нашего последнего посещения оперы, — коррехидор подался вперёд, — вы ничего необычного не заметили в кабинете костюмерши?

— Ари Дару?

— У вас отличная память на имена, — улыбнулся Вил, — а вот я не могу похвастаться такой способностью, тем более что внешность этой самой Ару Дару настолько ниже моего порога привлекательности, что я даже не пытался запомнить её имя. Ведь в протоколе оно всё равно указывается. Но вы не ответили на мой вопрос.

— Необычного?

Рика мысленным взором охватила довольно обширную комнату с обилием стоек с платьем, стенных шкафов с обувью и старинных сундуков, поставленных друг на друга. После этого память услужливо нарисовала миниатюрную фигурку девушки-дурнушки, имеющий привычку при разговоре скашивать рот на сторону. Что же привлекло внимание Вила. Внешность госпожи Дару отпадает. Костюмы? Вряд ли. Стоп. Чародейка зацепилась за воспоминание, вернее за эмоциональный отпечаток всплеска беспокойства. Эмоция была направлена на торцевую часть комнаты, где за торопливо задёрнутой занавеской скрылось маленькое домовое святилище. Пожалуй, если бы костюмер Королевской оперы столь стремительно не бросилась поправлять занавеску, чародейка приняла бы его за часть реквизита. А так…

— Святилище! – вы говорите о святилище, которое Ари Дару скоропалительно спрятала за занавеской.

— Да, — с ноткой разочарования протянул Вил, — когда вы сказали про потустороннюю сущность, спрятанное святилище как-то само собой пришло на ум. Что думаете? Бывает же люди поклоняются какому-то демону, ошибочно почитая его божеством? Тем паче, что театралы склонны ко всяческого рода суевериям.

— Бывает, — кивнула чародейка, — бывает, поклоняются, а бывает – устраивают камида́н, дабы защититься от злых духов.

— Поедемте снова в театр, — азартно воскликнул коррехидор, посмотрим на месте и порасспросим артистов, а ещё поглядим, сможем ли найти и другие алтари.