— Чуть больше пары месяцев назад.

— Черное проклятье разносится по крови быстро, — недоумевала Амари, — ты должен был уже умереть.

— У меня есть лекарство, которое сдерживает болезнь, — Рю говорил низко и тихо, едва ли не переходя на шепот, — должно быть, это похоже на попытку отсрочить неизбежное…

Амари подозрительно сощурилась, даже не задумавшись о том, что, признаваясь в смертельном заражении, Рю вряд ли ожидал от нее выражения скепсиса на лице. Но скрыть своего недоверия к существованию микстуры от черного проклятья девушка не смогла.

— Могу я взглянуть?

— Разбираешься в лекарствах?

— Так же хорошо, как и в ядах.

— А ты умнее, чем я рассчитывал, — пробормотал Рю, вынимая из широкого ящика стола склянку с янтарной вязкой жидкостью, похожей на сироп.

Вскрыв лекарство, Амари поднесла горлышко тары к носу. В сладковатом аромате она распознала сложное переплетение горных чародейных трав, похожий на лаванду мотив полночных цветов, измельченную кору дуба и еще несколько ингредиентов, показавшихся Амари совершенно безобидными. Однако ее встретили и отголоски сырья, которые при всей подготовленности разбирать жидкости на компоненты по запаху, Амари не узнала.

Эта смесь однозначно была результатом работы талантливого алхимика.

— Сложный состав, — нахмурилась Амари, — тот, кто сделал эту микстуру, — гений.

— Рад слышать, — без энтузиазма проронил Рю, забрав склянку обратно. — А теперь смотри на меня: все, что ты узнала сейчас, должно остаться в строжайшем секрете. Не смей предавать мою болезнь огласке, — его слова несли невысказанную угрозу, в исполнении которой сомневаться не приходилось. Один грозный вид Рю обещал, что он не преминет показать, как дорого обойдется обман его доверия.

К несчастью для него, Амари не так просто было застращать.

— Не хочешь вызывать к себе жалости? А иначе не вижу причин скрывать от всех то, что ты оттягиваешь смерть.

— Жалость — именно так, — с напором подхватил он, явно не собираясь продолжать этот разговор, — а теперь поклянись, что никому не расскажешь.

— Хорошо, — кивнула Амари, намеренно не давая клятвы, ведь так или иначе придется однажды сознаться. Впрочем, Рю оказался доволен и таким ответом.

Выпроводив Амари за дверь, он заперся наедине с собой и мог, наконец, дать свободу своей мысли. В окна дворца вовсю било яркое солнце, рассеивая мрак над городом, но далеко не в душе. Неразрешенная проблема зла над миром и вровень не стояла с тем, что в своих мирах переживал каждый из братьев Мореттов: Клайд боролся с неопознанной силой внутри себя, Лирой был отвергнутым всеми отродьем, а Рю оказался смертельно болен, что, признаться, пугало Амари сильнее прочего. Не было для нее ничего страшнее, чем видеть жизнь как перевернутые песочные часы.

Необычное осознание для той, кто привык смотреть в лицо смерти с усмешкой. Противоестественность таких мыслей и сопутствующие им щемящие чувства ввергали Амари в недоумение. Воспитанная с твердым характером и отрицанием сострадания, она беспомощно наблюдала, как ее собственным мир рушился, подобно мирам Мореттов, и испытывала замешательство, смешанное с неизвестной ей прежде тревогой.

Покинув спальню Рю, Амари на секунду допустила мысль о том, чтобы проведать Лироя, но мгновенно осадила себя за подобный порыв. Не стоило бередить свое сердце, которое, кажется, и без того было ранено отказом обрести любовь.

Амари намеревалась вернуть все на свои места и стать той, кого встретил младший Моретт в повозке по пути на виселицу.

В уродливом мире, затянутом тьмою,

Где искры надежды погасли,

Любовь родилась путеводной звездою,

Ведя обездоленных к счастью.

Как ветер свободный, как яркое солнце,

Она проведет через тучи.

Но есть ли смельчак, что с пути не собьется,

И бросится в чувств лес дремучий?

Сон Лироя длился недолго. Проснувшись через пару часов от ослепительного света за окнами, он медленно возвращался в чувства и урывками вспоминал события минувшей ночи. Все казалось каким-то сумбурным, странным, выбивающимся из реальности, как если бы он пережил горячечный сон.

В голове прояснилось, и голос вампира вновь произнес имя — Оберон. Лирой вскочил с кровати и принялся бешено мерять комнату шагами, будто гонимый этим злосчастным, неумолимо преследовавшим его именем. В конце концов не найдя себе места в пустой спальне, Лирой выбежал на улицу, где панику прочь унес ветер.

Солнце с безоблачного неба залило зеленый двор, царившая в округе тишина диссонировала с восставшим воспоминанием о прошлой битве. Тепло утра окутало Лироя невесомым покрывалом, успокаивая. Сев на ступени парадной лестницы дворца, он смог предаться безмятежности.

Оберон все никак не выходил из головы, но его образ — налитые кровью глаза, золотистую волну волос, коварно-развратное выражение в лице Лирой развеивал, как дым, пока мысль не привела к более животрепещущему вопросу.

Непосредственно связанному с ссадиной на сердце…

— У-у-у, покайся, Лирой, а то демоны за задницу схватят и унесут тебя в а-а-ад!

Лирой рассмеялся появлению Рэна. Дядюшка опустился рядом и закурил скрученную из листьев сигару, развевая вокруг себя запах тлеющего табака.

— Спасибо, что не оставил меня им на растерзание.

— О чем разговор, разве я мог дать тебя в обиду? Мы — паскудное отродье должны держаться вместе, — Рэн предложил сигару племяннику, и тот не отказался.

Тайну принадлежности к вампирской расе Рэндалл доверил одному Лирою, и Лирой в свою очередь бережно хранил ее от братьев, которые и без прочих сомнительных поводов настороженно относились к возвращению дяди.

Или им попросту досаждал тот, кто оказывал поддержку Лирою — паскудному, как выразился Рэн, отродью.

В любом случае, будучи единственным знавшим секрет дяди и оттого способным усомниться в его непричастности к набегу вампиров, Лирой не бросил на Рэна и бледной тени подозрения. Кровь добычи Рю они тайно делили вместе, Рэндалл лишен был мотивов убийств. Не говоря уже о том, что вампиров — своих прародителей и убийц полноценной человеческой жизни — он с Лироем единодушно презирал.

Рэн не распространялся о своей истории, но по призрачным намекам и вскользь брошенным фразам Лирой со временем догадался, что судьба выстелила перед ними похожие дороги. Вероятно, непринятие его сущности семьей вынудило Рэндалла так долго скитаться вдали от дома, что вернуться он отважился лишь спустя не один десяток лет.

— Где ты был прошлой ночью? — без задней мысли поинтересовался у него Лирой.

Рэн провел ладонью по коротко бритой голове и устремил взгляд на широкий зеленый двор.

— Взял ящик вина, устроился в гостиной, играл в карты со старухой.

Лирой усмехнулся, представив себе эту картину, в достоверности которой был уверен. Рэн перехватил у него из пальцев сигару и затянулся с тихим треском табака.

— Она может подтвердить алиби. В отличие от твоей подружки.

В жуткой оторопи, пробравшей с головы до пят, Лирой ощутил, как к лицу хлынула кровь.

— С чего ты взял…

— Я же не дурак, сразу все понял. Готов поспорить, она не устояла перед твоим истинным лицом, ты ведь у меня такой красавчик, — Рэн улыбнулся ему и весело потрепал по голове. Даже как-то по-отечески.

Лирой не отказался бы от такого отца, как Рэндалл, будь тот хоть отродьем, хоть человеком, хоть самим господом богом.

Под влиянием слов дяди Лирою пришлось гнать осознание, что в сердце его зародилась любовь, способная погубить все, оттолкнуть от себя девушку, в обществе которой стояла нужда сродни вампирскому голоду.

Он дышал одной Амари с тех пор, как увидел ее. И он вспомнил ее холодность после битвы, которую мог объяснить только развеиванием симпатии в глазах девушки.

— И что планируешь делать с ней дальше?

— Ничего.

— Это твой окончательный ответ?