Хозяин лишь испустил тяжелый вздох, уступая Лирою люк в подпол. Очевидно, этот маршрут отступления протоптало немало сапог мошенников и плутов. Лирой дернул за массивное металлическое кольцо и позволил Амари спрыгнуть вниз первой.

В погребе стоял запах кислого вина. Внушительных размеров дубовые бочки и бочонки поменьше заняли все стены, казалось, самым незатейливым образом, но Лирой быстро развеял этот обман, как только протиснулся за них и отомкнул потайной проход. Из черного коридора повеяло мертвым холодом, и, не будь Лирой человеком, явно толкаемым теми же побуждениями, что и Амари, вряд ли она нашла бы в себе решимость войти в незнакомый тоннель.

Внутри их накрыла застлавшая все собой тьма. Амари двигалась, прислушиваясь к четкому стуку шагов по каменному полу, — уж что-что, а слух у нее был развит безупречно. Лирой, в свою очередь, продирался через мрак с непоколебимостью странной и даже неестественной для невидящего человека, но и здесь родилось оправдание, — разумеется, опытный в вопросах бегства, он изучил этот путь наизусть и мог без проволочек пройти его вслепую.

Прежде чем густую тьму начали одолевать лучи белого света, о скором освобождении сообщил загулявший в тоннеле ветер. Широкая спина Лироя бросила тень на Амари, спасая от жалящего солнца, однако мир на воле с непривычки все же оказался поразительно ярким до болезненной рези в глазах.

Город предстал с иной стороны. Отсюда, с песчаного обрыва у реки чудилось, что красные крыши парили высоко над землей, устремляясь ввысь. И одновременно с тем нищие рыбачьи домики на берегу с расставленными сетями сдергивали пелену с глаз: на первый взгляд Иристэд смотрелся радостно и благополучно, что было безусловно обманчивым впечатлением.

Амари вдохнула полной грудью свежий воздух, по которому успела соскучиться.

— Что ж, моя храбрая дева, на этом наши пути расходятся.

— Расходятся? — Амари повернулась к Лирою. — Нас начнут искать, было бы славно не встретиться в камере снова.

— С удовольствием разделил бы с тобой камеру, но я еще ни разу не попался, — ответил с усмешкой Лирой. — Тебя тем более не хватятся, если считаешь иначе, то ты слишком большого о себе мнения.

— В таком случае, прощайте, господин Моретт.

Он поднес руку Амари к своим губам и запечатлел легкий поцелуй. Отвесив напоследок театральный поклон, Лирой неспешным шагом двинулся вверх по песчаной тропе.

Полуденное солнце ворвалось в высокие стрельчатые окна из цветного стекла, бросая на шахматный пол храма разноцветные сполохи. Зал замер в сакральной тишине, и появление священника разбило томное ожидание звучной речью. Огонь свечей робко дрогнул, когда проповедь зазвучала громогласным раскатом от самого сердца пастора к закрытым сердцам прихожан. И хоть слова заволокли стены храма выразительной, тягучей тирадой, словно за служителя говорил сам Бог-отец, они отражалась от белоснежных арочных колонн, подпирающих крестовый свод, не достигая цели.

Клайд научился не принимать это на свой счет, однако, глупо было отрицать, что воззрившиеся с пустотой глаза абсолютно не задевали его просветленной души.

Пастор Моретт прослыл в Иристэде ни столько хорошим оратором, — а оратором он был превосходным, — сколько красотой своей молодости. Непослушные от природы темные вихры волос лежали правильной волной, не достигая плеч, а умное, выразительное лицо, наделенное проникновенным взглядом серых глаз, украшала аккуратная эспаньолка с усами, оттенявшими верхнюю губу. Педант во всем — пастор Моретт следил за собой с суровой дисциплинированностью, не допуская неряшливости ни в богоугодном деле, ни во внешнем виде.

Дождавшись завершения проповеди, прихожане стали расходиться, поспешая к делам более животрепещущим, нежели утомительное наставление. Можно было подумать, будто они отворачивались, дабы не оскорбить пастора видимым равнодушием, но едва ли в Иристэде учили совестливости и уважению.

Клайд вскинул голову на мозаику над мраморным алтарем, словно в изображении бога искал утешения.

— Господин Моретт, — раздался за спиной голос, в котором Клайд отчетливо услышал проблески надежды, — могу я попросить?

— Да, — он обернулся со светлым чаяньем, что речь его нашла отклик хотя бы в одном-единственном сердце.

Женщина средних лет глядела на пастора, невинно смущаясь.

— Видите ли, моя сестра серьезно больна, страдает в лихорадке и уже практически не говорит. Только вы сможете спасти ее, умоляю…

Клайд замер в удивлении и часто захлопал ресницами, будто приходя в себя от колдовского наваждения.

— Почему вы не обратитесь к лекарю?

— Если верить вашим словам, бог надежнее лекаря. Не об этом ли вы твердите здесь, стоя под изображением святого?

Сорвавшееся с ее губ возражение надвинуло на Клайда пасмурность. Внутри проснулась досада от того, что он говорил много, поучительно и с чувством, но из раза в раз оставался неуслышанным.

— Бог — не волшебник, он стоит выше любой магии. Он будет на вашей стороне и направит на верный путь, создавая возможности, когда вы начнете бороться за здоровье сестры. — Учтиво объяснял Клайд. — Не бойтесь вступить в эту борьбу, срочно бегите к лекарю.

Процедив что-то нелестное в духе: «И зачем я только сюда прихожу?», женщина сердитой походкой направилась прочь, чем заронила в душу Клайда внутреннее смятение. Не успел он преодолеть щемящего чувства, как к нему вновь обратились. Хриплый голос принадлежал последнему оставшемуся прихожанину, глядевшему на Клайда со скамьи острым взором.

— Вы говорите, что бог призван защищать нас, содействовать нам, — старик произнес слова с напором, как если бы пытался уличить Клайда во лжи. — В таком случае, где он был этой ночью?

— А что случилось ночью? — Клайд заинтересовано склонил голову вбок.

— Моя дочь погибла. От клыков убийцы, господин Моретт.

Пастор изумленно вытянулся, точно в позвоночник вонзили копье, и подавляя дрожь паники, надтреснуто переспросил:

— Клыков?

— Вампиры снова в городе.

— Скорее всего, вы ошибаетесь. Это невозможно.

— Взгляните на покойную. — Человек встал со скамьи и поволок свое дряблое тело в сторону выхода, по всей видимости, не рассчитывая получить от Клайда ответ на свой вопрос. — Это не первое убийство.

Клайд вылетел из храма Святого Зазриела с лихорадочной торопливостью, словно за ним гнались. Словно каждая потерянная минута, проведенная вблизи невероятной белизны мраморного фасада, лишала его опоры и возможности разобраться в этом скверном деле. Упоминание вампиров навело на Клайда ужас, смешанный с какой-то совершенно не свойственной пастору рассеянностью. Он не мог поверить в возвращение зла.

Клайд бежал через оживленную базарную площадь, гремевшую наперебой множеством голосов, и ловил на ходу бегло доносящиеся споры горожан:

— Фу, яблоки, терпеть не могу яблоки.

— А зачем тогда целую корзину набрали?

— Так вы же продаете.

В большей степени движущей силой Иристэда являлась банальная глупость и невежество.

Клайд застал брата возле мясной стойки, где тот выяснял с торговцем денежные вопросы, поскольку прилавок съестным товаром снабжал именно Рю Моретт — охотился он гораздо лучше, нежели сбывал.

Высокий ростом, атлетически сложен, с задумчивым, хмурым лицом — Рю нередко создавал ложное впечатление человека недружелюбных намерений. Возраст его близился к тридцати годам, но благодаря поблескивающей седине в тусклых волосах выглядел он старше своих лет. Клайд вменял это в вину отца, приобщавшему сыновей к жизни истребителей монстров слишком рано. Богатые на кровавые подробности рассказы, травмирующие детское воображение, и впоследствии настоящая встреча с вампиром не могли положительно сказаться на здоровье Рю.

Рю не только постарел, ему в целом пришлось рано повзрослеть.

— У меня плохие вести, — негромко произнес Клайд, поравнявшись с братом.