— Сможет ли хотя бы он простить мне все грехи? — пребывая в угрюмой задумчивости, промолвил Рю.

«Хотя бы он?» — что-то терзало совесть Рю настолько, что он уже не надеялся на прощение от близких, существование которых не приходилось ставить под вопрос так, как ставил он под вопрос существование бога.

— Святой пророк Зазриел писал, что нет непростительного зла для того, кто пришел к раскаянью, вопрос в том, сможешь ли ты простить себя сам, — голос Клайда разливался в тишине бархатным звучанием. — Что тревожит тебя?

Рю молчаливо не сводил с витража глаз, ища в себе храбрость заговорить.

— Снова поссорился с Лироем? — предположил Клайд, подталкивая брата поделиться тем, что гнело душу.

— Я правда слишком строг к нему?

— Тебе пора отпустить его, Лирой уже давно не беззащитный маленький братик, требующий попечения. Поздно учить его морали, — проговорил Клайд и грустно вздохнул: — Вы оба одинаково важны для меня, и мне больно смотреть, как два самых родных человека не могут прийти к согласию спустя столько лет.

— Ты нам не менее родной.

— Я… — Клайд запнулся, не зная, чему именно хотел воспротивиться, — я чудовище и не заслуживаю ничего из того, что имею.

— Однажды ты укротишь огонь внутри себя, — в тоне Рю слышалась уверенность, в которой любой другой человек не посмел бы усомниться. — Мы найдем способ помочь тебе. Во всяком случае, всегда будем рядом.

Надо ли говорить, что Клайд искал способы всю сознательную жизнь. Жалкие книги ни высокопарным изложением, ни потрепанным видом, казалось бы, обещавшим раскрытие древних тайн, не обнадеживали Клайда.

Книги не содержали и толики ответов на его вопросы.

— Лирой лишает меня веры в лучшее будущее, — внезапно признался Рю, по-прежнему не обращая взгляд в сторону брата. — Я совершил ужасное преступление, пастор, и это делает меня не лучшим главой семьи. Что уж говорить о клане, — шепотом добавил он. — Поэтому я хочу, чтобы Лирой стал достойным носителем нашего имени, каким мне уже не быть.

— Ужасное преступление? — обеспокоенно воззрился на него Клайд. — О чем ты, Рю?

— Не могу сказать. Не сейчас.

Клайд помрачнел от незнания какой-то темной тайны старшего брата. Рю поселил в нем волнение, не поддающееся даже стенам храма, которые пастор всегда привык считать царством умиротворения и покоя.

Возможно, Рю приукрасил серьезность какого-то своего поступка, ведь люди, склонные осуществлять контроль над всем происходящим, зачастую отличались и чрезмерной строгостью к себе.

— Этот клан уже не спасти…

— Не предавай надежду, — быстро и строго отрезал Клайд.

— Спасибо, что пытаешься сохранить хотя бы ее остатки.

Обычно не подверженный сентиментальностям, человек редчайшего хладнокровия — Рю Моретт прижал Клайда в объятии, и братья обменялись ободряющими похлопываниями по плечу. Клайд чувствовал сердцем сгустившуюся на душе Рю тучу переживаний, которые сам Рю не готов был пока объяснить.

Решив, что момент как нельзя лучше располагал к личным беседам, Клайд решился удовлетворить давний интерес:

— Что с Рэндаллом?

На секунду Рю изменился в лице, приняв выражение удивления, но тут же собрался и надел хмурую маску.

— Не понимаю, о чем речь, — отрицательно затряс он головой.

— Рэн поверил тебе что-то, что возмутило тебя до крайности.

Рю не стал узнавать, откуда это Клайду известно, лишь посмотрел на него серьезным и прямым взглядом, требующим не сомневаться в следующих словах:

— Это не имеет отношения к нашествию вампиров, если ты в чем-то подозреваешь его.

— Поклянись перед ликом Всевышнего, — потребовал Клайд, которому очень хотелось верить в честность.

— Клянусь.

Рю часто бывал несправедлив к Лирою, но не со зла, а потому что рано пришлось занять место покойного отца. Властного, неласкового, один грозный взгляд которого расставлял мысли по местам и гнал прочь все подлое, жалкое, недостойное приверженцев «стали». На плечи молодого Рю легла обязанность воспитать двух мужчин — храбрыми, честными, преданными семье и делу, каких воспитать могла суровая отцовская рука.

Суровость и дисциплина во главе всего. Таким должен быть лидер «стали». И следующий лидер после него. И следующий.

За слепым подражанием отцу Рю не видел, как нетерпимостью своей только вредил Лирою. В заботе и чуткости брат вырос бы уверенным в себе молодым человеком, готовым взять на себя верховенство.

Человеком, несмотря на то, кем он был в самом деле.

Человеком, несмотря ни на что.

Рю сам отнял у себя последнюю надежду, и все, что теперь осталось, — признать перед братом вину. Объясниться с Лироем, рассказать, что был движим жестоким примером. Попросить прощения за свою невнимательность, если мог быть прощен человек, причинивший боль и страдание своей одержимостью правилами.

В коридоре дворца Рю встретил Джосет и, намеренный как можно скорей прекратить с братом взаимные распри, окликнул ее:

— Не видела Лироя?

— Можешь его не ждать, сегодня же Ночь греха и пламени.

Город гудел новостью о последнем убийстве и готовился к гулянию с размахом, — в этом странном противоречии не было ничего, что удивило бы Рю — жителя Иристэда. Лирой не пропустит праздник и, как верно подметил Клайд, давно способен защитить себя сам в случае беды. «Пусть гуляет, — решил Рю, — ни к чему отравлять веселье непростым разговором». Но завтра разговор обязательно состоится, дав начало разрешению их разногласий.

Погруженный в задумчивость, он не заметил, как ноги привели его в библиотеку — убежище Изабель. В помещении стоял запах бумажной пыли, ряды тусклых корешков на открытых книжных полках уходили под высокий потолок и сужали без того удушающее затхлостью пространство. Рю приблизился к рабочему столу, заваленному кипами исписанных листов, и не постеснялся взять страницу рукописи Изабель. По мере того, как читал, все больше впадал в мрачное настроение.

Красивыми словами и возвышенным слогом Изабель излагала события, в которых Рю предстал героем, внушающим восхищение. Старший Моретт — отважный лидер «Алой стали» нес знамя победы, взбираясь на гору из демонских трупов, будучи омытым кровью врага. Подвиг, достойный восхищения. Воин, достойный высшей награды.

Рю сдвинул брови, осознавая, как ему хотелось бы, чтобы история Изабель имела хоть что-то общее с действительностью, а серебрившая его темные волосы проседь не напоминала о слабости, которую он находил в детском страхе.

Кто-то легонько прикоснулся к его плечу, и Рю обернулся.

— Бороду отпустил? Мне нравится.

За ним стояла Изабель, заглядывая в строки, начертанные ее рукой.

— Ты, правда, видишь меня таким? — он бросил на девушку глубокий вопрошающий взгляд и, столкнувшись с янтарными блеском глаз, внутренне сжался от волнительного чувства.

— Таким должны видеть тебя потомки, чтобы вдохновляться примером, — Изабель прислонилась спиной к столу.

— Потомки?

— Когда-нибудь ты ведь остепенишься, — дерзко усмехнулась она, сложив руки на груди.

Признаться, к своим годам Рю все еще не задумывался о потомстве. То, что Изабель подняла эту тему, отозвалось в нем смущением. Он не знал, как понимать ее лукавую улыбку, и страшно боялся растолковать неверно.

Рю вновь опустил глаза в листы, чтобы не выдать оторопи, вызванной словами девушки.

— Считаешь, ложь оправдает твои ожидания?

— В творчестве нет правды или лжи, — с уверенностью возразила ему Изабель. — Мое творчество рассказывает миру о подвиге «стали» и его главы. Верить или нет — выбор, который стоит уже не передо мной. Я не против правды, факты я собираю так же, но не вижу ничего плохого в том, чтобы ради замысла приукрасить действительность.

Решительность суждений Изабель убедила Рю в том, что она целиком отдавала отчет идеализации настоящего положения дел, а ложь ее не была подлой.

Отец хотел бы такой громкой славы. Но чего хотел сам Рю?