Женя сделала паузу, обведя слушателей внимательных взглядом, и добавила:

– Ну, а чем закончилась жизнь Меншикова, вы и сами хорошо помните. Вот так наказывается гордыня. Впрочем, мы всё-таки вспоминаем его с благодарностью: он использовал наворованные деньги, в том числе, и на благое дело, а не только на бритьё бород, грязное пьянство, парики да заморские тряпки.

– Шибко не любишь ты Петра, Женя, – заметил Фёдор.

– Есть за что. Согласитесь, если бы он не натаскал в Россию всю западную гниль и не уничтожил бы наш быт и традиции, мы жили бы сейчас в другой стране. Думаю, Лефорт недаром приваживал к себе будущего русского царя, спаивая его и подсовывая мальчишке доступных немок. Дошло до того, что Пётр чуть в протестантство страну не обратил, а на русский трон посадил гулящую неграмотную чухонскую бабу. Да он и по русски-то плохо говорил, недаром существует версия, будто за границей царя подменили. Но нельзя же не видеть и того хорошего, что сделал Пётр. Впрочем, плохое, с моей точки зрения, перевешивает, ведь ему приписали многие заслуги тех, кто правил до и после него. Ну, да ладно, не отвлекайте, это ещё не всё. Так вот, после смерти царского фаворита, приблизительно, в 1773–1779 годах, церковь восстановили по инициативе масона Измайлова, правда, без верхнего яруса, и русский храм стал использоваться для масонских собраний. Вот так, Николай, бывает, когда люди своё отечество предают ради денег и карьеры.

– Я-то здесь причём!? Гришки своему скажи… – взбеленился Николай, но Женя проигнорировала его замечание, и спокойно продолжила.

– Так вот, кто становился масонам, для того все двери открывались, а кто отказывался плясать под их дудочку, как Пушкин, неожиданно погибал. Однако и судьба масонских шестёрок недолго была завидной, как только к ним утрачивали интерес или они пытались выйти из беспрекословного подчинения, с ними жестоко расправлялись. Вот так и получилось, что наш храм и внутри, и снаружи разукрасили масонской символикой, и 90 лет там проходили их службы. Но справедливость восторжествовала, хоть, увы, и не так быстро, как хотелось бы. В 1852 г., по распоряжению митрополита Филарета, весь этот сатанизм был уничтожен, с Божьей помощью.

– «Ну, мне-то и 90 лет благополучия хватит, я не церковь. Тоже мне, напугала…» – промелькнула в голове у Николая.

– Да уж, тут не поспоришь, масоны всегда были и будут врагами нашей страны и православной веры. Всё, что ты нам поведала, Женя, очень интересно. С тобой не пропадёшь и не соскучишься, – заметил Фёдор, внимательно слушавший её рассказ. Женя со смехом сказала:

– Мой папа говорит, что с нашей Женей не пропадёшь, но горя хватишь.

– Ха-ха, это он точно заметил! – ехидно одобрил Коля.

– Зато ты весёлая и всегда разная, – с восторженной улыбкой произнёс Денис.

Николай открыл было рот, но не решился для наведения мостов на сладковато-грубоватые комплименты: лучше промолчать: лесть на фоне их искренности может только подвести. И он мрачно уставился на костёр, размышляя, что сильным мира сего по любому проиграешь, будь хоть за, хоть против. И только подобные Жени Дон Кихоты способны сражаться с мельницами, имея лишь один приоритет – Родину и её народ. Да только нужно ли это сейчас хоть кому-нибудь, спасут ли бессмысленные жертвы наше будущее? Навряд ли… И он вспомнил Москву осенью 1993 г., Белый дом, псевдоинтеллигенцию, вопящую на Васильевском спуске «Пли», и крики из всех средств массовой информации: «Распни их, распни!», и Гавроша-Женьку на баррикадах. (Лучше бы о себе подумала!) А потом – поражённую, притихшую столицу, залитую русской кровью, гордых своей «победой» ельциноидов, нагло затоптавших собственный же Закон, крики поражённой американской журналистки над трупами защитников конституции…

На следующий день неожиданно появились яркие крупные бабочки, и когда ребята завтракали, одна из них уселась Жене на волосы, другая на пальцы с ложкой сгущёнки, а третья на губы. Фёдор философски произнёс:

– Вот, что такое красота, и всё им за неё позволяется. Женя аж пошевелиться боится! А попробуй я что-нибудь подобное сделать, сейчас же получу по морде.

– Ну, если ты вдруг бухнешься ей на голову или на руку, то искалечишь её, и бить тебя придётся не ей, а нам, – ворчливо пробурчал Николай.

– Первая из бабочек самая умная, я бы тоже предпочёл губки.

Тут уже не выдержал Денис и обозвал его нахалом, а Николай – пошляком, что страшно не понравилось моряку, который обвинил обидчиков в отсутствии чувства прекрасного и заявил, что это они циники, грубияны и солдафоны. Полевая жизнь в маленьком коллективе, в общем-то, случайных людей, утомляет и может приводить к совершенно дурацким ссорам. Женя всегда старалась отвлечь ребят от надуманных проблем и перевести всё в шутку, а в этот раз пустая болтовня на ровном месте перерастала в в ссору из-за ревности Дениса и брюзжания Николая. Одна из бабочек с руки девушки соскользнула в банку со сгущёнкой, а другая всё продолжала сидеть на её губах. Женя аккуратно вытащила ложкой погибающее приторной смертью воздушное создание, но крылышки уже слиплись, и пыльца на них была повреждена, она грустно вздохнула:

– Их жизнь здесь длится всего лишь день, а эта бедолага и его не прожила…. Вот так же и мы – суетимся, ссоримся, думаем, что нашли сладкий рай, и тонем в нём. Родные мои, долго ли нам быть вместе? Долго ли нам вообще быть? Стоит ли из-за пустяков препираться? Эх вы, мужики…

Им стало стыдно за своё глупое раздражение, и они молча, без комментарий, продолжили наблюдение за прелестной бабочкой на Жениных губах. После завтрака все вместе отправились в маршрут к рифу, который произвёл на Фёдора колоссальное впечатление, усиленное экскурсом Жени в прошлое планеты. Вернувшись домой, ребята, освободили непривычного к маршрутам кока от приготовления незатейливого ужина. Остужая холодной водой натёртые ноги и искусанное лицо, он заметил:

– Да, ребята, если что не так, извините меня: я ведь не представлял, как вы работаете. Думал, гуляют, паразиты, целый день, а я их обслуживаю.

Женя бросила выразительный взгляд на Николая, и тот в ответ одобрительно махнул головой: он оценил её настойчивое требование взять в маршрут Фёдора. Николай припомнил, как иногда моряк встречал их с некоторым недовольством, раздражением или обидой. Отныне он стал ругать их за то, что после ужина каждый из них шёл мыть свою миску, хотя отучить их от этого «безобразия» так и не смог: ребята не привыкли барствовать за чужой счёт. Фёдор продолжил, удивленно пожимая плечами:

– Эх, Женечка, смотрю я на твои маленькие ручки и ножки, да на стройную фигурку и нежную кожу, и не устою удивляться: тебе бы дома в белом платьице и брильянтовом колье на груди за фортепьянах музицировать, а ты на краю цвета тяжёлые камни таскаешь.

– Думай, что говоришь! А мы как же? – с деланным возмущением заметил Николай. Женя на него даже не взглянула, а Денис, покраснев, поддержал его:

– Помнишь, Степаныч, строчку у Баратынского: «Во всех ты, душечка, нарядах хороша!». Разве наша Женя не прекрасна в своей штормовке!?

– Вот именно. А во время прыжка в воду с развивающимися по ветру волосами? Солнце, снег и Афродита, погружающаяся в воду, это что-то!

– Ну, вы меня прямо в краску загнали! Только Афродита как раз наоборот, Николай, выгружалась из воды. А платье мне действительно идёт больше, тут Фёдор прав, зато после поля мы вернёмся красивые, подтянутые и покрытые стойким северным загаром. Вот приедем в Москву, приглашу я вас к себе в гости и обязательно надену белое платье и какое-нибудь незатейливое ожерелье, уж извините, фамильных брильянтов не имею, во время революции да войны они к всевозможным чубайсикам перекочевали, а моей зарплаты ныне и на хлеб не хватает. И ещё, специально для вас, раздобуду, раз вы у меня настоящие ценители прекрасного, коктебельскую мадеру – смотаюсь за ней в Крым.

– Ты сама, как солнечная мадера. Всегда в хорошем настроении, ни разу не видел тебя мрачной или скучной, – ласково сказал Фёдор, поглядывая на раскрасневшуюся девушку. Николай заметил, что она даже не смотрит в его сторону, несмотря на цветистый комплимент. После ужина он отвёл Женю в сторону: