Выйдя из кафе, они направились к Жениному дому. Гриша удивлённо повторил подруге странную последнюю фразу дамы, посоветовавшую опасаться Виктора.

– Между прочим, я тебе это же неустанно повторяю. Слушай, а наша Прекрасная Незнакомка откуда его знает?

– Сам удивляюсь… Мне кажется, она знает о нас больше, чем мы сами.

– Знаешь, у меня почему-то тоже такое чувство. Ещё эти подарки… И потом, куда она делась? Даже и не знаю, что думать. Гриш, а зачем ты взял это приглашение в кафе?

Гриша клятвенно пообещал, что если даже наступит конец света, он всё равно прилетит и придёт в кафе и взял с Жени слово, что и она, по своей рассеянности, не забудет об этом приглашении.

– Ну, что ты ко мне привязался с какой-то глупотой? Мне не трудно забежать сюда, да только сомневаюсь, что ты специально для этого прилетишь из своего Бостона… Давай мыслить реально!

– Прилечу, Женя, даже если Земля перевернётся и начнёт вращаться вокруг Венеры! Пообещай, нет, поклянись и ты, как в детстве, что придёшь.

– Ну, что же, ладно… Раз уж ты обещаешь, а слово твоё действительно верное, то и я клянусь, что даже если меня не будет на белом свете, приду с того, хоть на мгновение! Во сколько, там, говоришь, начало, в семь? – Тогда поешь спокойно, и жди меня к восьми, лишь приоткрой немного дверь на веранду, ладно? А приглашение пусть остаётся у тебя, я его всё равно потеряю.

Гриша обнял её и, чуть коснувшись губами уха девушки, отчего по её телу пробежала приятная дрожь, шепнул, что последует за ней и в царство мёртвых, пусть даже не рассчитывает отделаться от него! Женя промолчала, а про себя подумала, что это ещё большой вопрос, кто от кого отделался, но решила обязательно заглянуть в кафе 27 ноября – она верила и в чудеса, и в дружбу.

По дороге они бурно обсуждали Прекрасную Незнакомку, как прозвала её Женя. Действительно, это таинственная особа непонятного возраста блестяще сложена, её осанке могла бы позавидовать и семнадцатилетняя девочка, костюм, шляпка были безупречны и современны, элегантны и одновременно напоминали давно минувший серебряный век – классика, одним словом. Шляпка закрывала волосы, вуаль лицо, а перчатки – руки, так что кожу незнакомки – эту лакмусовую бумажку возраста – они не увидели, прелестный гортанный голос мог принадлежать как юной, так и пожилой женщине, он в основном не меняется с годами.

А всё-таки, совершенно непонятно, откуда она их знает, почему вдруг решила наблюдать за ними, с какой стати сделала им подарки и куда так внезапно пропала, лишив их возможности поблагодарить её. Действительно, неудобно получилось, а Женя ещё с таким недоверием и раздражением с ней разговорила первоначально, за что ей теперь было мучительно стыдно. Гриша успокоил девушку, заметив, что своими милыми и искренними комплиментами она всё окупила, на что указывала доброжелательная улыбка дамы. Очень хотелось немедленно рассмотреть дары, но без ножниц ничего бы не получилось: они были плотно упакованы, да и темно становилось.

Молодые люди рассеянно брели по извилистым переулочкам и проходным дворам старой Москвы, без остановки обсуждая своё небольшое приключение, и как-то незаметно подошли к Жениному дому, пытаясь у её парадного хотя бы приоткрыть подарки.

– Ааа, вот они где, эти голубки! Ну что, попались!? – добродушно, хоть и немножко ревниво, произнес симпатичный высокий юноша, обнимая обоих за плечи. – А это что за сокровища? Во дворе раскопали? Может, наконец, свои секретики нашли, которые в 5 лет спрятали? Ну, ладно, хватит вам здесь флиртовать, пойдём домой, Женюша… Гриш, зайдёшь?

Гриша радостно и неприлично быстро согласился, они поднялись втроём на второй этаж, и, всё так же возбужденно болтая, вошли в квартиру, где их приветливо встретили Женины родители, а на шее у девушки с радостным криком повисла очаровательная четырёхлетняя девчушка в пёстрой пижамке. Лицо Жени осветилось тёплой счастливой улыбкой, она подхватила малышку и, нежно целуя её, отнесла в постель. Из детской комнаты раздались звонкий смех и шум возни, и тут же послышался строго – напускной голос Жениной мамы:

– Не разгуливай ребёнка, гуляка!

На столе в гостиной появилась бутылка домашнего черносмородинного вина и ужин для зятя – остальные от еды (но не от вина) отказались. Гриша с Женей занялись вскрытием своих подарков, аккуратно разрезая плотно облегающую целлофановую обёртку, что не помешало им наперебой рассказывать о своём приключение на Чистых прудах. Женя первой освободила из-под целлофанового плена шкатулочку, проведя пальчиками по резной поверхности, она вскрыла её и достала маленького очаровательного мишутку. Пока Женя выражала свое восхищение, призывая всех в свидетели, и уже собралась было похвастаться им перед истинным ценителем прекрасного – Алёнкой, Олег взял мишутку в свои руки, и, внимательно рассмотрев, заметил на его животике бегунок от молнии и показал супруге. Женя вскрыла этот тайничок, достала из него крошечный пакетик и выудила оттуда серебряную цепочку необычного плетения – она состояла из шариков – и гранатовый крестик в серебряной оправе. Камушек в нём был очень необычный, почти чёрный, но словно светящийся изнутри багрянокрасным светом, он так ярко сверкал, что Жене скорее напомнил чешское стекло, а не гранат. В это время Гриша раскрыл кожаный альбом с причудливым разноцветным рисунком в восточном стиле, и замер, увидев на первой же фотографии себя, совсем маленького, на коленях их таинственной незнакомки. Теперь можно было легко рассмотреть её привлекательное лицо с нежной улыбкой на губах и гордую благородную осанку, на причудливо уложенных волосах красовалась маленькая шляпка, кокетливо сдвинутая на бок, элегантное строгое платье облегало высокую грудь и тонкую талию. Казалось, она вся соткана из воздуха, и только Гриша – круглолицый пупс – настоящий. На следующей фотографии он был на руках красивого мужчины с восточным типом лица, нежно обнимавшего сидевшую рядом его маму. Ой, это, кажется, тот же самый, фотография которого висела у них в комнате! Да и на других семейных фотках он же… Листая альбомчик, Гриша всё больше понимал, что эти неизвестные люди не случайно оказались вместе: везде он и тогда его ещё совсем юная мама, и всё с тем же мужчиной, да ещё их новая знакомая Незнакомка. Вот почему мама теряла дар речи, когда Гриша спрашивал об этом человеке! На всех фотографиях он совсем маленький, лишь на одной, последней, сделанной в цвете, Гриша был сфотографирован уже подростком, в школе, у них дома тоже была такая. Под каждым снимком был подписан год и имя того, кто застыл на ней навсегда, буквы и цифры выведены тонким пёрышком, и трудно было отвести взгляд от изящного бисерного почерка с замысловатыми завитушками, невольно погружающими нас в прошлый век. Во второй половине альбома Гриша увидел каких-то иностранцев в необычных нарядах, на его последних страничках были уже рисунки, а не фотографии, с надписями под ними на русском и ещё каком-то незнакомом кружевном языке. Гриша с удивлением рассматривал гравюры, на которых пестрели индийцы и индианки в национальных одеждах, смуглые мужчины в сомбреро или в каких-то вязаных шапочках, различные женщины в элегантных шляпках или в пёстрых платках, аббат, офицер в наполеоновской форме, тоненькая длинношеяя блондинка в русском полушубке рядом со стройным усатым офицером. Все с любопытством заглядывали в его альбомчик, но никто не произносил ни слова. Глаза присутствующих вопросительно обратились к Светлане Алексеевне, с надеждой узнать от неё хоть что-то. Наконец, Женя не выдержала:

– Мам, что тебе известно? Почему молчишь? Может, нам лучше выйти, а ты всё Грише расскажешь?