– Не крути мне мозги этим дрянным альбомчиком, я тебе его простил, лучше облагодетельствуй бедного раненого бинтами, не то я окровавлю твой буржуйский ковёр!

Неторопливо прогуливаясь по заснувшим дворикам и переулочкам, Гриша напряжённо соображал, что ему делать дальше. Правильнее всего было бы плюнуть на всё и улететь с ребятами на Анабар, да поздно, теперь у него нет ни денег, ни билета. Правда, есть доллары, но в то время официально валюту не меняли. Да и как потом их отдавать? Он ведь даже с работы уволился. Ну, а если и уедет, что потом? Навсегда остаться в Хатанге? Ведь, опять таки, нужны работа и жилье, и если Виктор настолько всемогущ, как говорит Лёвка, он его и там достанет. А и впрямь, откуда, к примеру, Виктор знал об их вроде бы случайной встречи с его таинственной бабушкой? Что ему известно о ней? А ей о нём? Сплошные вопросы…

Нет, нужно не убегать, а обыграть его, хотя бы сейчас. Во-первых, предупредить Женю, но как? Позвонить ей сейчас, посреди ночи, и сказать, что неизвестно от кого нужно беречь крестик? Подумают, псих, да и неудобно будить весь дом. Послать телеграмму до востребования? Навряд ли она до вылета в тундру пойдёт в Хатанге на почту. А вдруг рядом с ней шпион Виктора? Нет, видно, Жене сообщить пока не получится, хоть и болит за неё душа. Николай и Денис не могли бы предать её, а моряк, вроде бы, только объявился, его Виктор ещё не успел бы завербовать. С другой стороны, и Николай не так прост, как хочет казаться, и Денис достаточно скрытный – кто знает, что у них на уме, да и Фёдор – тёмная лошадка… А что делать с альбомом? Ну, сейчас он его спрячет, а дальше как быть? Дома не оставишь, сдавать в багаж опасно, взять с собой в самолёт – тоже не выход, в США, говорят, обыскивают с ног до головы, да и Виктор его увидит и заберёт, воспользовавшись ситуацией.

Он зашёл в дежурную аптеку за бинтом, а затем ещё раз полистал альбом, усевшись под тусклым фонарём. Незнакомые и для Гриши люди… Ну, зачем Виктору-то его семейные фотки!? Непонятно. Может, проще дать Лёвке переснять их и не связываться с ними более? Впрочем, с какой стати? К тому же, он уже и так связан с ним намертво. Только согни спину один раз, и уже более не разогнёшь её никогда. Да и неизвестно, чем это грозит ему и его родне, ведь не просто так Пасикис гоняется за альбомом! «Ладно, утро вечера мудренее», – подумал Гриша и стал внимательно рассматривать крестик, сняв его с шеи. Он заметил, что полупрозрачный камушек в нём какой-то необычный, почти чёрный снаружи и ярко-бордовый внутри, словно там сияет алый огонёк, как Лёвка и говорил. Наверное, какой-нибудь искусственный, сделан с помощью хитрых технологий, вот они и заинтересовались. Однако, бабушка тоже шутница, вручила им такой опасный подарок, а для чего он нужен – не сказала. Всё-таки, нужно было бы как-нибудь предупредить Женьку. «Ладно», – решил Гриша, – буду действовать по обстоятельствам». Крестик Гриша решил «спрятать» по хитрому способу Жени: она говорила, что если хочешь что-то «заныкать», положи на самое видное место. И не раз демонстрировала свою оригинальную гипотезу в детских играх, и почти всегда это срабатывало. Пусть красуется на груди, а там будь, что будет! Глядишь, крестик и убережёт его.

Когда он вернулся домой, Лёва уже выпил бутылку. Альбом Гриша спрятал во внутреннем кармане своего пиджака, поменял промокший от крови бинт на руке страдальца и наложил ему мазь: рана действительно здорово кровила. Лёва ныл, утверждая, что просто погибнет, если не смочит горло чем-нибудь более существенным, и клялся ему в вечной любви и дружбе. Гриша плюнул и достал из чемодана бутылку водки: в конце концов, и самому хотелось выпить, чтобы хоть немного снять напряжение, да и напоить Лёву, который и от легкого вина поплыл, было ему на руку. Такую жертву тот воспринял, как подвиг Александра Матросова, и тут же зло выдал про Виктора всё, что только было ему известно. Впрочем, это оказалось не так-то много, он только сообщил, что тот вроде бы всесильный масон, поэтому его и перевели в Москву. Он обещал обогатить Лёву и пристроить в ложу, только для этого…. А дальше последовала бесконечная череда всевозможных требований. Лёву ещё никто никуда не принял, а он уже живёт полностью под колпаком и шагу без его указки не может ступить. Он давно мечтает скинуть с себя это иго, но как только пытается порвать с Пасикисом, на него обрушивается просто шквал неприятностей, и Лёва опять попадает к нему в сети, а удавка на его горле затягивается всё сильнее. Что мог посоветовать Гриша, зная его как бесхарактерного ленивого выпивоху?

– Возьмись за ум, иначе Пасикис выжмет из тебя все соки и выкинет, – Лёва усмехнулся:

– Не делай понт на морде! А шо же ты сам не воплотишь в жизнь свой мудрый совет, умник? И много-таки тебе перепадёт с этой Америки, акромя кнута и пряника? Тут хоть пей, хоть не пей, всё равно получишь дырку от бублика, остальное скушает наш общий босс.

Гриша ничего не ответил, а лишь горестно вздохнул, выпил рюмку водки и отправился спать, оставив товарища по несчастью наедине с бутылкой. Действительно, он и сам был практически в таком же положении. Уже через три часа Гриша встал и заглянул в гостиную: на столе стояла на две трети опорожненная бутылка водки. Лёва развалился на диване в немыслимой позе, а голова, словно чужая, неловко свешивалась чуть ли не до пола. Он даже не соизволил снять ботинки. Запах перегара в комнате сопровождался громким заливистым храпом. Гриша открыл окно, выпил наскоро чашечку кофе с долькой шоколадки и отправился в аэропорт, размышляя, как бы ему всё-таки ухитриться предупредить Женю, ведь в то время мобильные телефоны были только у «мажоров», остальное население занималось поиском куска хлеба насущного.

Когда Гриша вошёл в здание аэропорта Шереметьева, его тут же заключил в объятия Виктор Пасикис. Он рыскал руками по одежде юноши, а глазами по его вещам, беспокойно похлопывая Гришу чуть ли не по всем местам, куда только удавалось дотянуться. Растерявшийся парень вдруг резко оттолкнул его и, покраснев от возмущения, раздражённо буркнул:

– Может, ещё в мои штаны залезете? Неужто Вы со вчерашнего дня так истосковались, что норовите меня облапать, словно портовый грузчик гулящую девку, извините за сравнение. Прямо перед людьми неудобно, на нас аж оглядываться стали!

– Боже ш ты мой, какие мы мнительные! Не волнуйся, я на твою задницу не покушаюсь, а обнимаю по-родственному, как зятя. Что ты шарахаешься от меня, словно от прокажённого? Ну, действительно, рад видеть друга и помощника, что же здесь такого позорного? Ведь ты мне всё равно, как сын, Гришенька! Нет, больше! Божешь мой, сколько я для тебя сделал! И никакой благодарности… Цени мою привязанность, пока она не иссякла! Накрутила тебя эта белокурая бестия, а ты и развесил уши, лучше бы о жене да о сыне думал, чем об этой…

– Оставьте Женю в покое, Вы сами к ней подкатывались, да не вышло, вот и беситесь. Тоже мне, благодетель нашёлся, только я не Лёва, Вы меня своими завтраками не купите! – рассвирепел Гриша, понявший, что Лёвка успел таки ему всё доложить.

– Ой-ёй-ёй, какие мы щепетильные! Да уже купил, а ты и не заметил! Кстати, что это у тебя во внутреннем кармане пиджака такое квадратненькое? Не альбомчик ли с фотками?

– Что вы ко мне с этим альбомчиком привязались!?

Не отвечая на вопрос, Виктор продолжил наступление:

– А что там? Покажи! Гриша, какого чёрта ты православный крестик напялил? Забыл, куда едешь? Тоже мне, патриот за мой счёт! Ну-ка, покажи, или нет, отдай его лучше его мне, я…

– Я не обрезанный, а крещёный, к Вашему сведению, оставьте меня в покое, а крестик всегда носил и буду носить.

– Слушай, давай я его пока лучше спрячу, если ты действительно хочешь осесть в Бостоне.

– Уже не хочу. Ещё одно слово, и я разорву билет. Достали Вы меня, любезный дядюшка! Видно, Женя права, Вы и впрямь не собираетесь делать нас там равными, а только хотите использовать. Сами-то, милейший дядюшка, уже давно импотент как учёный, и без меня там будете никому не нужны.