– Баккен… – Я даже зажмурился и сжал пальцы в кулаки, как в детстве, когда загадывал о подарке на день рождения или праздник Нюсне. – Баккен, ты правда мне поможешь? Ты не обманываешь?

«В этом нет пользы для Драконов».

Придется идти с ящером. Пусть даже он относится ко мне всего лишь как к ходячему огниву.

«Нет, – тут же ответил Баккен, хотя я не произнес вслух ни слова. Неужели он способен читать мысли? – От тебя будет еще польза. Мы слишком давно ушли с поверхности. Мир изменился. Расскажешь».

О, Дракон, чтоб тебе провалиться обратно в подземелье!

– Баккен, что нужно, чтобы скорее идти дальше?

«Ноги».

ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ

Ларс не позволил бы ей сделать это. Когда в первый раз попали в храм Дода и стояли на берегу океана, уже не чужие, но еще не понимающие, кем станут друг для друга, он все отстранял ее рукой от набегающих волн. Ни тогда, ни после не встававший между ведьмой и ее стихией, Ларс Къоль готов был защищать любимую девушку от любой опасности, в том числе от холодной, темной, глубокой воды. Хищной, ненасытной…

Волны нетерпеливо дергали за подол. Делай, что задумала, или убирайся! Но помни: в другой раз тебя уже не примут.

– Да, – задумчиво сказала Ингрид, – я слышала о таком. Но сама не умею, нет… – Ведьма крепко переплела пальцы и опустила глаза, будто боялась признаться в чем-то недостойном. – Я не знаю…

– Ты просто не смогла, – сказал Орм. – Мергрит учила тебя, но…

– Выжившая из ума старуха! Кому сейчас нужно…

– Этой девочке. Отвезешь ее в Замерзший лес и скажешь Мергрит…

– Хочешь заполучить в орден еще одну ведьму?

Ингрид вышла, сердито хлопнув дверью.

А на другое утро, поминая сквозь зубы фунсову тещу, разбудила Герду чуть ли не на рассвете и, велев ей собираться, запрягла кхарна в маленькие сани.

Дерево в земле Фимбульветер редкость. Белое Поле пустынно, не вдруг увидишь в нем возвышенность, увенчанную толстой, в два обхвата голубой сосной, от корней которой ползет колючий приземистый хвостовник, или ряд мрачных, похожих на занесенные снегом шатры, елок. Только безлистное, в лохмотьях отстающей коры серое дерево тут и там темнеет среди снегов неопрятными раскоряченными кляксами.

Но есть место, где деревьев много, и стоят они тесно, купно. Это Замерзший лес.

Никто не помнит, да и помнить уже не может, что случилось здесь несколько веков назад. Знающие люди поговаривают, что мороз, словно хищный зверь, кружил вокруг леса, то отступал, то подкрадывался вплотную – и наконец набросился, навечно сковав деревья и кусты коркой прозрачного льда. Серые, черные, коричневые и белые стволы и ветки просвечивают сквозь нее. Кое-кто утверждает, что видел на деревьях в Замерзшем лесу листья, сохранившиеся в своем первозданном виде. Но говорящих такое немного. Как и тех, кто вообще осмелился заглянуть в это заповедное место.

Много веков стоит Замерзший лес, не меняя своего обличья, – дивная красота, словно созданная искусным стеклодувом, но не оживленная руками и дыханием, любовью мастера и потому не завораживающая, а пугающая.

Как можно здесь жить, дышать? Но Ингрид уверенно правила прямо вглубь леса, и вот открылась поляна, а посреди нее сложенный из камней небольшой домик. Снег перед ним лежал нетронутый. Ни человеческого следа, ни звериного, ни от санных полозьев.

– Что-то не видно Мергрит, – словно нарочно повысив голос, сказала Ингрид. – Как бы не пришлось… А, нет, у себя ведьма, вон печь топит.

Над крышей домика и впрямь вилась тонкая струйка дыма. Единственное движение в этом заколдованном ледяном царстве.

– Помоги-ка.

Ингрид вытащила из саней несколько тюков, один сунула Герде, прочие подхватила сама и, увязая в снегу, побрела к дому.

– Эй, хозяйка! Жива ли?

– С утра солнце видела.

Герда знала, что Мергрит стара. Если верить Ингрид, то лесная отшельница родилась еще до прихода ледника. Но голос, ответивший из-за двери, был если не юным, то и не старческим – звучным, сильным. Да и женщина, вынырнувшая на крыльцо из сумрака дома, вовсе не походила на сгорбленную высохшую каргу, какой только и может быть колдунья, чьи глаза видели, как, с неторопливой неизбежностью поглощая свободную и живую прежде землю, подступает ледник. Налитая молодка, вся румяная, золотистая, такая пройдет, притоптывая каблучками, да оглянется, словно невзначай, через круглое плечо, да сверкнет живыми сапфировыми глазами, да улыбнется белозубо – так вся улица зайдется единым восхищенным мужским вздохом: «Хороша, ведьма!»

Мергрит стояла, сложив руки, и на фоне белого передника хорошо видны были странные пестрые перчатки, оставляющие открытыми кончики пальцев. Нет, не перчатки, а множество тонких нитяных колечек, надетых, похоже, в несколько слоев. Они скрывали пальцы, ладони женщины, вились на запястьях уже в виде браслетов. Ведьмы заплетают в такие время, сберегая впрок, словно рачительные хозяйки всяческие варенья и соленья. У Флорансы, светлая ей память, тоже были такие, позволяющие ей сохранять молодость и красоту, но значительно меньше. А Ингрид колечки времени не носила вовсе.

– Что привезла? – Мергрит оценивающим взглядом окинула свертки и кули. – Вот это хорошо. И это… Зимовать можно. А это кто? – Лесная жительница посмотрела на Герду так же, как и на привезенные из храма припасы.

– Ученица к тебе, если примешь. Орм велел.

– Ишь, скрипит еще, пенек старый… Что Орм задумал, и звезды не поймут. А вот тебе, девочка, зачем это надо? Хотя нет, молчи, чего время терять, сама после пойму. Ступай в дом.

Мергрит посторонилась, еще и рукой указала, как будто на поляне, кроме ее жилища, были еще какие-то дома.

Сделав шаг, Герда робко оглянулась на Ингрид, но беловолосая великанша не двинулась с места.

– Ступай, ступай, пока зовет, не передумала, – замахала она руками на Герду. – Мергрит гостей редко привечает.

Внутри дома лесной ведьмы было сумрачно, нежило, словно хозяйка вышла не несколько минут назад, а по крайней мере день не была дома. Ни зажженных горючих кристаллов на столе, ни огня в прогоревшей печке. Только вился над золой слабый полупрозрачный дымок.

Что-то тонкое, легкое коснулось лица Герды. Сперва в свете, идущем из маленького, в две ладони окошка, показалось, что это рваная, истлевшая до дыр ткань. Потом разглядела – с потолка свисала сплетенная из нитяных колечек цепочка. Таких в доме было множество: украшали стены, вились вокруг стрехи, лежали на столе и на лавке.

– Надолго хватит, – сказала вошедшая в комнату Мергрит. Наклонившись, перетащила через порог мешок со снедью. – Ингрид в храм уехала. Когда время придет, вернется, тебя заберет. Ты сейчас ступай, снега набери, потом печь затопи, стряпать будешь. Теперь как-то жить надо.

Три дня прожила Герда у Мергрит. Готовила, убирала, всячески хлопотала по хозяйству. Делала то, что говорила лесная ведьма, но казалось, что старается для себя.

Мергрит целыми днями сидела у окна, почти неподвижная, только пальцы небрежно свивали новые цепочки из нитяных колечек. Ела то, что готовила и подавала Герда, не хвалила, но и не кривилась.

По ночам спала, как бревно. Герда все подглядывала из-под одеяла, ждала, когда древняя ведьма встанет с постели, выйдет на крыльцо и начнет скликать зверей лесных, птиц небесных, советоваться с быстрыми ветрами и ясными звездами. Ничего подобного не происходило.

Просыпалась Мергрит за полдень, гораздо позже Герды, и сразу снова садилась к окну со своим странным занятием.

На третий день, ближе к вечеру, ведьма вдруг заволновалась. Расхаживала из угла в угол, обхватив себя за плечи оплетенными нитяными колечками руками, и все смотрела в окно, словно ожидала чьего-то появления с важной вестью или некоего знака. Когда же круглый лик луны высунулся из-за замерзших елок, выволокла из угла большой закопченный котел и велела Герде наполнить его снегом, а потом поставить в печь и следить, чтобы талая вода нагрелась, но ни в коем случае не закипела.