За рубашкой Гая спрятан пистолет с глушителем, использованный им столько раз, что не хватит и полувека сосчитать количество трупов. Он медленно достаёт его из кобуры, приближаясь обратно к девушке.
Каталина прекрасна, когда спит крепким и безмятежным сном, не ощущая ничего из того, что должна бы в эти минуты. Руки её покоятся на кровати, глаза закрыты, дыхание тихое и ровное.
Он прижимает дуло к её голове.
Глава 35
Я открываю глаза.
У меня болит голова, а к горлу подкатывает неприятная тошнота. Но недоумение куда сильнее этих физических чувств, потому что перед глазами вспыхивают картинки прошлой ночи. Я смотрю в окно, из которого в комнату струится солнечный свет, и щурюсь, потому что яркие блики смешиваются, вызывая неприятное покалывание.
Может быть, мне просто всё это приснилось?
Нет. Не приснилось. И я убеждаюсь в этом, когда опускаю взгляд на своё тело. В углу валяется разорванное платье, на мне – повреждённое нижнее бельё, а рядом… кровь. Я едва не выкрикиваю, когда вижу запачканное ею одеяло и простыни. И ноги… Мои ноги тоже ею запачканы. Прикрываю руками тело и резко встаю с кровати, ужасаясь увиденной картине.
Я не понимаю, что происходит, что случилось ночью, откуда эта кровь, откуда головная боль, откуда все эти страшные всплывающие кадры в моём разуме… И в отчаянии от собственной беспомощности мне хочется рвать на себе волосы, пока вдруг я не вижу записку, лежащую на подушке. Клочок бумаги, сложенный вдвое. Дрожащими пальцами я хватаю её и раскрываю, позволяя глазам пройтись по знакомому почерку.
Спасибо за твою девственность, Каталина. Польщён тем, что именно мне ты доверилась, глупая девочка. Конечно, у меня были ночи куда лучше, но и ты хорошо постаралась, пока лежала неподвижно, дав мне сделать с твоим телом всё, что мне только вздумалось. Я терпел достаточно долго, но получил своё. Оно того стоило. Очередной пунктик в моём списке глупышек. Надеюсь, теперь ты поумнеешь и не станешь приводить домой мужчин, которых едва знаешь. Не ведись больше на красивые речи.
Г.
Записка падает у меня из рук, когда что-то тяжёлое сдавливает мне горло. Нет, это вовсе не физическое чувство, это куда хуже.
Сперва я пытаюсь отказаться от прочитанного. Сделать вид, что это всё глупая шутка. Словно, если я отрицательно покачаю головой, время обернётся вспять. Но потом вспоминаю зажавшую мне рот руку в темноте и холодный металл колец, и… Тогда-то всё становится понятно.
Я отхожу назад, упираясь спиной в дверь, а потом медленно сползаю на пол, пока в голове смешиваются осознание и боль. Каждое прочитанное слово пронзает сердце насквозь, превращаясь в острые кинжалы. Я смотрю на кровь на своих ногах и теперь понимаю, откуда она взялась.
Дыхание учащается. Оно невыносимо быстрое. Такое, что собственные кости будто трескаются под воздействием лёгких. Я гляжу вперёд, замерев, пока из глаз струятся слёзы. Боюсь пошевелиться, потому что мне кажется, если сделать лишнее движение, я распадусь на части прямо здесь, прямо в своей комнате: грязная, жалкая, беспомощная и слабая.
Нет. Нет, нет. Неужели один человек может так сильно ранить другого? Разве такая жестокость действительно существует?
Я поджимаю ноги к груди, а потом… Потом кто-то будто вырывает у меня что-то прямо вместе с душой. Боль такая, что я истошно воплю. Потому что голос уже не умещается в теле, ему хочется вырваться, прогнать боль. Но она уже вцепилась в сердце, она принялась безжалостно сгрызать его точно хищник. Я кричу, и вместе с криком дрожит тело.
Нет. Не может быть.
Нет. Это не то.
Нет. Он не мог.
Нет.
– Мисс Норвуд? – раздаётся встревоженный голос горничной. – Мисс Норвуд, что случилось?
Ей едва удаётся открыть дверь, а я всё кричу и кричу. Слёзы застилают мне глаза. Мир вокруг раскачивается.
– Господи! – ужасается горничная, оказываясь в комнате. – Кто-нибудь, позовите миссис Норвуд!
Её заботливые тёплые руки обнимают меня. Женщина прижимает мою голову к груди и гладит волосы, а я не могу перестать кричать, совершенно уже не заботясь о том, что могу сорвать голос. Ощущение такое, будто сердце сейчас способно разорваться пополам.
– Что случилось?!
Торопливые шаги. Я слышу знакомый стук каблуков, а затем вижу лицо. Родное лицо мамы.
– Милая, – громко произносит она, принимая меня из рук горничной. – Что случилось?! Что это?!
Её глаза округлены от ужаса, когда она опускает взгляд и видит кровь на мне. Я сижу на полу, скрючившись, в одном разорванном белье, униженная и оскорблённая.
– Каталина, прошу тебя! Скажи же хоть слово! Что случилось?! Где Гай?!
Это имя окончательно вырывает остатки тех маленьких кусочков надежды, которые ещё во мне, как я думала, оставались. Это имя беспощадно рвёт в клочья и без того истерзанную душу. Слёзы льются с новой силой.
– Он это сделал со мной… – Мой голос охрип, он едва выходит у меня из горла. – Мам, он сделал это со мной…
Вся боль мира собирается в маминых глазах, когда к ней подкрадывается осознание всего, что я ей наговорила. Когда пазл складывается в одну картинку в её голове. Когда она смотрит на кровь, которой запачкались и её руки, когда она видит разорванное бельё.
– Быстро. – Её голос вдруг превращается в сталь. Она поворачивает голову в сторону горничных: – Звоните Джереми.
И её глаза теперь заполняются злостью, они почти сверкают от гнева. И когда мама говорила, что готова загрызть любого, кто обидит её дочь, она не врала.
* * *
В первую очередь после приезда полиции, папы и Дилана меня везут в больницу для осмотра. Пока гинеколог проводит обследование, попросив меня лечь на кресло, я чувствую себя униженной и грязной. После осмотра они мне ничего не говорят, но я слышу слова врача: «Девочка в порядке. Никаких повреждений нет». Следуют вопросы: «Что насчёт ДНК?» На это врач качает головой.
А потом меня везут обратно домой, везде нас сопровождает полиция. И ещё я вижу, как после новости об отсутствии повреждений на мне полегчало маме, хоть она и старается этого не показывать.
Значит, Гай меня не насиловал, о чём яростно доказывал в своей записке… Всё запуталось сильнее.
Вся моя семья собрана в гостиной. Здесь есть и Харди. Они решают мою судьбу, а я смотрю на то, как это происходит, неспособная привести в норму даже собственное дыхание. Я лежу на коленях мамы. Её нежные руки гладят волосы. Но эти прикосновения не работают. Они совсем меня не утешают.
– Неужели ты не можешь найти о нём никакой информации? – кричит папа. Он зол, но вместе с тем полон невыносимого отчаяния. – Ты полицейский, Джозеф! Ты должен уметь такие вещи!
– Что я могу сделать, чёрт возьми?! – дядя бьёт ладонью по столу, и громкий звук заставляет горничную, принёсшую мне воду, подскочить на месте от неожиданности. – В базе данных нет никакого Гая Сильвы! Мои ребята всё обшарили!
– Ты ведь уже находил информацию о нём! В прошлый раз ты поведал мне всё о нём и его семье!
– Да, Джереми, я помню! Так и было! Но всё это пропало! Исчезло со всех источников! Я понятия не имею, как такое вообще возможно!
Дилан тяжело вздыхает и произносит:
– Пап, кажется, такое могли учудить хакеры. Только самые первоклассные.
– Откуда ты это знаешь?
– Роб с универа как-то заикался о том, что даже из полицейской базы можно убрать кого угодно или, наоборот, внести любое имя. Но для этого нужно обладать по-настоящему гениальным умом.
– Но, Дилан, дело даже не только в электронных данных, – продолжает Джозеф. – Пропали и бумаги! Бесследно исчезли из полицейских архивов, чёрт возьми! Я впервые застаю нечто похожее.
Голоса медленно размываются в отдалённое эхо. Я перестаю их слышать, перестаю придавать значение тому, о чём они говорят. Нет больше смысла.
