– Можно и так сказать. – Лэнс морщится от клубов дыма, что выдыхает сидящий рядом друг, держащий между пальцев сигарету. Обычно он курит только в самых нервных ситуациях. – Я ведь говорил тебе бросить эту дрянь. Ты снова за своё?

– Я не думаю, что сигареты станут причиной моей смерти, – усмехается Гай в ответ, вновь затянувшись и полностью игнорируя грозный тон Лэнса. – Так ты объяснишь, зачем я вдруг тебе понадобился? У меня совсем скоро состоится ужин с Норвудами, так что давай быстрее. Времени мало.

– Как раз о Лине я и хотел поговорить.

Гай вдруг оживляется, бросает сигарету, топчет её ботинком и внимательно слушает Лэнса, пока тот продолжает:

– Прошу перестань водить её к нам. Ты ведь знаешь отношение Софи ко всему этому. Она и так каждый раз после встречи с Линой ходит сама не своя. Пора бы тебе с этим делом заканчивать.

Гай встаёт, сжимая челюсть. Нервничает, но пытается это скрыть. Руки всунуты в карманы чёрного пальто, чёрная рубашка слегка колыхается на ветру. Он говорит:

– Скоро всё закончится. Пусть Софи немного потерпит.

– Да дело не только в Софи. – Лэнс резко встаёт со своего места, повторяя движение друга. – Я не хочу втягивать нашу с ней семью в это дело. Оно касается только тебя и Вистана… – Он тяжело вздыхает, потирая подбородок, покрытый щетиной. – У нас с Софи появится ребёнок, Гай. Я ведь давно завязал с прошлой работой и не хочу туда возвращаться. Но твои приходы под руку с Линой… Они снова и снова напоминают Софи о моём прошлом.

Гай тяжело хмыкает. Получается странный такой звук. Потом прячет в кармане пальто пачку «Мальборо».

– Тебе жаль её? – спрашивает он, глядя в светло-карие глаза друга. – Ты ведь меня позвал не только потому, что не хочешь снова впутываться в дела моего отца, признай. Тебе жаль эту девчонку.

– Гай, она совсем ещё юна. Конечно, мне её жаль.

– Забавно. Ты ведь раньше убивал людей на заказ. За деньги. И тогда тебе не было их жаль. С чего бы вдруг сейчас жалеть кого-то?

Лэнс хочет ответить, а потом вдруг передумывает. Взгляд его мечется к пасмурному небу, потом на друга. Голова почти взрывается. Он давно не помнит тех дней, когда приходилось вытирать с рук кровь. А сейчас… сейчас ему кажется, что они снова запачканы.

– Надеюсь, ты меня услышал, – наконец говорит он, кладя руку на плечо Гая.

– Я тебя услышал, однозначно, но услышь теперь и ты меня. – Зелёные глаза наливаются злостью. – Не смей показывать слабость в такой важный для меня момент. Не смей сомневаться во мне и моих чувствах. Я…

– Твои чувства к ней тебя погубят.

Гай замирает. Лишь на мгновение. Настолько, что никто не сумел бы распознать этого, но всё же Лэнс его понял. За считаные секунды.

Лэнс спрашивает:

– Разве твоя рука не дрогнет, когда ты встанешь перед ней, чтобы завершить начатое?

Улица молчит. Она по-прежнему слушает. Но теперь помимо обычных человеческих голосов она слышит ещё и громкий стук сердца одного из говорящих. А потом шаги второго.

– Признай, Гай. Просто скажи, ты уверен в том, что собираешься сделать?

– Это мой долг. И я не могу от него отказ…

– Это в тебе сейчас говорит Кровавый принц. Уверен и не сомневается именно он, но не ты.

Нет. Даже Кровавый принц уже не так уверен.

Сомнения стали появляться давно. Наверное, ещё в тот момент, когда Каталина впервые начала заправлять пряди за уши. Она никогда не замечала того, как это делает, но каждый раз, когда Гай появлялся перед ней, рука сама тянулась к волосам. Говорят, именно так некоторые люди выдают свою симпатию, своё смущение. Но на самом деле первое сомнение явилось в тот день, когда он увидел её на земле, пока мерзкие руки бродяги пытались снять с неё одежду… Хотя Гай и отрицает это в своей голове. Ему должно быть плевать на неё. Он не должен хотеть её защищать.

Её длинные каштановые волосы вспоминаются как что-то красивое. Подобно тому, как красиво изображены девушки на картинах Даниэля Герхартца. Да, определённо, с Каталины Норвуд можно было бы писать картины. И карие глаза напоминают тепло.

Гай встряхивает головой. От отчаяния хочется зарыться в землю и похоронить себя заживо.

– И я, и Кровавый принц уверены, – цедит он, сжав свою золотую карту, оказавшуюся в руке как бы в доказательство его истинного происхождения.

Вряд ли это правда. Ведь какой уверенный в своих действиях человек станет опускать взгляд, чтобы не встречаться с глазами друга, глядящего на него укоризненно?

Лэнс вздыхает:

– Нет, ты не уверен. Ты запутался в себе, братец.

Гай со злостью высвобождает плечо из хватки друга и бросает:

– Можешь возвращаться к жене. Я не собираюсь больше тебя слушать.

А потом уходит к машине. Всё с тем же колотящимся от сомнений сердцем, которое улица так и слышит до конца, пока рёв мотора автомобиля не заглушает этот звук.

После тренировки я практически ничем не занимаюсь.

Мне даже успевает показаться, что этот день никогда не подойдёт к вечеру, которого я так трепетно жду.

И когда часы наконец показывают долгожданное время, я спешу одеться, сняв с вешалки заранее подготовленное платье.

Алый цвет наряда, усыпанного блёстками, чётко ассоциируется у меня с Гаем. Мне даже повезёт, если он наденет не излюбленный чёрный, а что-то, что имело бы хотя бы узоры красного цвета. Декольте не слишком глубокое, но открывает ключицы и шею, создавая некую чувственность и элегантность. Именно так говорит мама. Туфли же я выбираю на не слишком высоком каблуке, потому что не хочу ненароком сломать себе ноги.

– Ты уже готова?

Мама появляется у дверей весьма ожидаемо. Она хочет сделать из меня настоящую принцессу, чтобы, по её словам, «этот Гай просто упал от восторга! Это – наша цель, Лина».

– Почти, – отвечаю я, пялясь на себя в зеркало.

За спиной стоит одна из стилистов, которых мама частенько приглашает на случаи каких-либо торжеств. Зовут её Офелия. Именно она делала причёску и макияж маме на свадьбу с папой много лет назад.

– Выглядишь превосходно, – восхищается мама, подходя ближе.

Я наматываю на палец свои каштановые кудри. Мои волосы собраны в косу вокруг головы, но спереди по бокам от лица оставлено несколько прядей.

– Не слишком ли эта причёска праздничная? – спрашиваю я. – Я как будто собираюсь выходить замуж.

– Не неси чушь, милая. Отличная причёска. Очень подходящая под сегодняшний ужин… Твой отец просто обомлеет от восторга!

– Ну, не знаю. Ты ведь знаешь, что он не любит весь этот маскарад.

– Поверь мне, от такого твоего вида он будет в полном восторге!

Встаю со стула, как только Офелия кладёт флакон с лаком для волос на столик и позволяет мне это, и с интересом себя разглядываю. В таких торжественных образах я бываю не редко, но практически всегда стараюсь не особо зацикливаться на внешности и просто пропускать ближайшие зеркала. Сейчас же я впервые позволяю себе хорошенько рассмотреть ту девушку, что отражается передо мной. Она изящна, серьёзна и красива. Длинные каштановые локоны переливаются блеском, причёска открывает тонкую смугловатую шею. Ресницы обрамляют подчёркнутые карандашом глаза. Губы покрыты алой помадой, привлекая внимание.

Красное платье сидит на мне идеально. Оно подчёркивает все достоинства моего тела; грудь, талию и бёдра. Но при этом не выглядит вульгарным.

Я очень красива. Наверное, впервые я думаю о себе в таком ключе. Впервые признаюсь самой себе.

– Я готова.

За столом мы сидим в ожидании приезда долгожданного гостя. Папа выглядит нервным, и мама моментами просит его успокоиться.

– Не могу я успокоиться, – говорит тот в ответ. – С минуты на минуту приедет будущий муж моей девочки. Я просто не способен сейчас успокоиться.