Костюмерша обернула Доминик широким цветастым саронгом,[10] и она сразу же бросилась на пляж, где на песке была установлена маленькая палатка.

Там ее уже ждал Ник.

– Все в порядке, Доминик? Ты выглядишь великолепно, дорогая. Как ты себя чувствуешь?

– Превосходно, Ник, превосходно. Я так взволнована и могу, кажется, сделать все что угодно.

– Ты уверена, что действительно согласна сниматься раздетой?

– Конечно, – рассмеялась Доминик. – Без одежды мы все выглядим одинаково. Для меня это не имеет никакого значения, Ник. Даже меньше. Я думаю, сцена от этого только выиграет, будет более, как вы говорите, эротичной, да?

– Да, эротичной. – Он широко улыбнулся, восхищаясь искренностью девушки и ее жизнерадостностью. Да, они правильно сделали, выбрав Доминик. Она прирожденная звезда. Казалось, ее сексуальность с каждым днем становится все сильнее. – О'кей, я иду на корабль. Жди к палатке, пока я не скажу «поехали». Затем ты медленно выходишь, оглядываешься вокруг, не смотрит ли охранник. Подходя к воде, ты сбрасываешь свое одеяние, и медленно, очень медленно входишь в воду. Все это время ты с волнением и страстью смотришь на корабль. Ты страстно хочешь увидеть Кортеса. Теперь покажи мне, как ты все это сделаешь.

Здесь же, в палатке, Доминик повторила все, что он сказал, и довольный Ник поцеловал ее в щеку.

– Ни пуха, ни пера, малышка. Ты будешь просто великолепна. Если у тебя вдруг начнутся судороги, когда ты поплывешь, ты только крикни, у нас здесь вокруг полно водолазов. Так что ты в полной безопасности.

– Я знаю, – улыбнулась она. – Я хорошо плаваю, Ник, не забывай, я из Сен-Тропеза.

Улыбнувшись в душе, Ник вернулся на катер, который доставил его к величественной шхуне шестнадцатого века с гордо возвышающимися мачтами. Если верить чутью, должна получиться неплохая сцена.

Съемочная группа устроилась на палубе, и, когда Ник подошел к осветителю, чтобы посоветоваться с ними, его остановил Крофт.

– Дружище, мне надо поговорить с вами, – неожиданно дружелюбным тоном сказал итальянец, дотронувшись до руки Ника.

Ник отшатнулся от него, как от змеи, и сказал:

– Хорошо, давайте спустимся в мою каюту.

В своей тесной каюте Ник кивнул Крофту на стул. Не обращая внимания на итальянца, он стоял, сунув руки в карманы, и обдумывал сценарий.

– Я о той сцене, которую мы собираемся снимать, – начал Умберто.

– Что такое? – резко сказал Ник. – Студия в основном согласна с этой сценой, так в чем же дело, малыш Хьюби? – Он не мог сдержать иронии, не мог заставить себя смотреть на эту мерзкую тварь.

– Я хочу точно знать, как вы собираетесь снимать ее, чтобы не повредить репутации Доминик, – сказал Умберто. – Она юна и не должна выставляться голой напоказ перед всей съемочной группой. Я хочу, чтобы вы все вели себя по-джентльменски.

Ник поднял брови.

– С каких это пор ты стал моралистом? – усмехнулся он. – С каких это пор ты знаешь, как должен себя вести джентльмен? Я не думаю, что тебя волнует репутация Доминик. Я полагаю, что у тебя насчет нее совершенно другие планы.

– Что ты этим хочешь сказать? – прохрипел итальянец.

– Ничего, ничего, – сказал Ник, невинно глядя в свой сценарий, – у тебя, малыш Хьюби, тоже есть член, не так ли?

– Послушай, ты, дерьмо. – Умберто встал, и его огромное тело, окутанное клубами сигарного дыма, заполнило всю крошечную каюту. – Чтобы больше таких наездов не было, я все-таки продюсер этой чертовой картины, нравится тебе это или нет, греческое дерьмо. Вот. – Он бросил на стол скомканную телеграмму. – Прочти это.

Ник взял клочок бумаги и прочитал: «Управление цензуры чрезвычайно озабочено тчк несмотря на согласие пропустить сцену с обнаженным телом необходимо чтобы любые снятые кадры дубли и прочее не содержали непристойного положения тел визави или непристойных кадров с девушкой тчк там но знают что она несовершеннолетняя тчк позаботься обо всем тчк пока что картина великолепна но нам нужна эта сцена сделай ее хорошо тчк с уважением Макополис».

– У меня уже есть копия этой телеграммы, – сказал Ник, возвращая бланк Умберто. – Вчера и весь сегодняшний день я провел на корабле с оператором, осветителем, Доминик и ее дублершей. Мы тщательно прошлись по каждому кадру. Если возникнет хоть малейшая опасность, что будет видна грудь или что-нибудь еще, мы прикроем ее парусом или другими декорациями. Удовлетворяет ли это твою стыдливость, малыш Хьюби?

– А как насчет съемочной группы, они увидят со тело? – настойчиво спросил Умберто.

– Конечно, они могут увидеть его! – взорвался Ник. – Но они, черт побери, профессионалы, а не стая любопытных ворон. – Таких, как ты, чуть было не добавил он, но ему очень хотелось поскорее избавиться от «борова». Само присутствие этого человека, его голос приводили Ника в неописуемую ярость, пора было приступать к работе. Сегодня вечером ее будет особенно много.

– Хорошо, я буду наблюдать за вами, чтобы вы точно соблюдали указания студии, – сказал Умберто, и его глаза сверкнули угольками. – И пусть никто даже не пытается воспользоваться ситуацией.

И меньше всего ты, дерьмо, подумал Ник и сказал:

– Все, ты закончил, Хьюберт? Ты удовлетворен?

– Тебе надо знать обо мне одну вещь, Ник, – ухмыльнулся Умберто, приблизив свое лицо к лицу Ника. – Я никогда не бываю удовлетворен. – С этими словами он величественно удалился, хлопнув дверью каюты.

Ник пожал плечами и вписал несколько исправлений в сценарий. Это был еще один типичный день с Хьюбертом С. Крофтом. Каждый день он пытался вставлять палки в колеса, каждый день ему удавалось привести в ярость кого-нибудь из актеров или членов съемочной группы.

Ник выглянул из маленького иллюминатора, который выходил на палубу, и увидел, что Хьюберт сердито разговаривает с одной из костюмерш Доминик, которая терпеливо, с трудом сдерживая раздражение, смотрела на него. Ник улыбнулся. Это выражение он видел на лицах практически всех членов съемочной группы. Все они терпеть не могли Скрофо. Ник выбросил из головы мысли об итальянце, лучшее из того, что он мог сделать, и, бесцельно прогуливаясь по палубе, сосредоточил свое внимание на предстоящей сцене.

– Мальчики, готовы? – обратился он к двум группам операторов, которые устанавливали на палубе две камеры так, чтобы они располагались под различными углами.

– О'кей, готовы, Ник, – откликнулись они в один голос.

– Хорошо, тогда начнем!

Помощник оператора ударил хлопушкой сначала перед первой камерой, а потом перед второй. Звукорежиссер крикнул: «Съемка». И Ник через громкоговоритель прокричал магическое слово: «И-и-и поехали!

Там же, на палубе, спрятавшись от всех, стоял Умберто Скрофо. Мощный бинокль был тесно прижат к его маленьким поросячьим глазкам. Он не хотел пропустить ни одной секунды этого представления. С того самого момента, как он увидел Доминик, он сразу же оценил ее красоту и сексуальность, но она решительно игнорировала его. Когда он пытался заговорить с ней, она односложно отвечала ему, едва скрывая скуку.

Стоя на берегу, Доминик неотрывно смотрела на стоящий па якоре корабль. Медленно, с необычайной, очень естественной чувственностью она развязала тонкий саронг и с легким шорохом уронила его на песок. Полная луна освещала ее безупречную грудь и тело неземной красоты. Она выглядела как рожденная из пены Венера Боттичелли, только более смуглая и смелая. Божественно красивая, она была воплощением молодости и женской прелести.

– Матерь Божья, – пробормотал Скрофо. Он возбудился и еле дышал.

Он был далеко не единственным, кто до последнего момента восхищался обнаженной красавицей, стоявшей у кромки воды. Медленно, слегка покачивая бедрами, она вошла в прохладную темную воду. Океан коснулся ее тела, и она на мгновение замерла, с нескрываемой страстью глядя на палубу корабля, где ее ждал Джулиан.

– Господи, что за женщина, – прошептал Блуи Нику, который зачарованно смотрел на нее. – Черт возьми, из всех ангелочков, которых мне приходилось видеть, у этого самое красивое тело.