– Шлюха, – зло бросил он и стал наносить пощечины по ее безжизненному лицу. – Дешевая шлюха, ты этого заслуживаешь.

Наконец он кончил. Сильвана, как тряпичная кукла, лежала у камина. Ее одежда превратилась в лохмотья, лицо было в синяках, она едва дышала от слез и побоев, все тело было залито кровью. Умберто холодно посмотрел на нее, застегивая молнию на брюках. Сильвана открыла глаза и затравленно посмотрела на него. Теперь она вызывала у него только отвращение. Желания больше не было, она была похожа на сломанную игрушку.

– Синьор, помогите мне, пожалуйста, – ползя по ковру, сказала она. Слова с трудом срывались с распухших изувеченных губ.

– Пошла вон, – резко сказал Умберто, вытирая свою вспотевшую лысую голову шелковым платком и приводя одежду в порядок. – Вон, и немедленно. – Он отвернулся от нее и, удовлетворенно улыбнувшись, налил себе бренди. – Я с тобой закончил, маленькая шлюха.

В душе он торжествовал. Он еще кое-что мог, и довольно неплохо. Впервые за два года он сделал такое с женщиной. После того как эта тварь в Париже чуть не убила его и лишила большей части сексуальных желаний. Но той юной проститутке не удалось довести дело до конца. Он все еще оставался мужчиной, этакий жеребец, производитель, несмотря на крошечный пенис, который так веселил девушек, когда он в молодости пытался заняться с ними любовью.

А он и сейчас молодой, разве не так? Скрофо стал прихорашиваться у зеркала, стараясь не замечать расплывшиеся черты лица, толстые губы и короткую шею с широким шрамом. Он видел только копию Бенито Муссолини: солдат, патриот и властный мужчина, неотразимый для женщин. Увы, теперь Бенито мертв; его позорно казнил свой собственный народ. Однако Умберто слишком любил себя, чтобы долго горевать о безвременной кончине Муссолини. Его сексуальная энергия вновь достигла своего пика и стала неимоверной. Сейчас он мог бы удовлетворить еще одну женщину. Много женщин. Он не думал о Сильване: то, что он обладал ею, не играло для него никакой роли – она была ему безразлична. Но у нее могут быть хорошенькие подружки, сестричка или кузина. Он обязательно узнает это.

Следующей ночью, когда Умберто мирно спал в своей ампирной кровати с балдахином, которая, по слухам, принадлежала когда-то Наполеону, закрытые на замок двери распахнулись и в спальню вошли четверо мужчин в надвинутых до бровей шляпах. Не говоря ни слова, они встали по обе стороны кровати и схватили его, продолжая молчать, даже когда он стал хриплым голосом звать на помощь. Куда все подевались? Почему никто не отзывается? Где все его телохранители? Где прислуга? Но на его крики так никто и не ответил, когда бандиты поволокли его по мраморным ступенькам лестницы, в доме было темно и тихо как в могиле. Они протащили его по ухоженным лужайкам сада, призрачно-зеленым в лунном свете, и спустились вниз на усеянный крупной галькой пляж.

Подвывая от страха, с побагровевшим шрамом и изрезанными в кровь об острые камни ногами, Умберто испытал неведомый дотоле ужас.

Ему туго стянули веревкой руки и ноги и бросили в стоящую на берегу маленькую рыбацкую лодку. Четверо мужчин забрались в другое суденышко и стали буксировать крошечную посудину с Умберто прямо в открытое море, навстречу опасным течениям, которые несли свои воды в сторону, противоположную берегу. В отраженном свете луны было видно, как они ухмыляются, однако глаза их оставались холодными.

– Что вы делаете? – задыхался Умберто, чувствуя, как сильно стянута его шея. – Куда вы меня тащите?

– Мы посылаем тебя на смерть, подонок, – прорычал их предводитель, – умирать, свинья, умирать в одиночестве и страхе. И, если ты выживешь и посмеешь вернуться в эти края, мы найдем тебя и убьем, причем так, что ты пожалеешь о том, что появился на свет, это мы тебе обещаем.

Один из них отцепил буксирный трос, и быстрое течение понесло Умберто в море.

– Зачем? Зачем вы это делаете? – скулил он. – Что я такого сделал?

– Это за Сильвану, – выкрикнул самый высокий из них, – мы ее кровные братья. Если ты вернешься в Калабрию, мы отрежем тебе яйца, запихнем в рот, а потом убьем, и ты будешь умолять нас сделать это, перед тем как мы с тобой покончим. Антонио Ространни дал нам на это свое благословение, и он хочет это видеть. – Они грубо рассмеялись. Умберто похолодел. Ространни – самое грозное имя во всей южной Италии. Крестный отец мафии, чье слово – неписаный закон. И, если эта девушка, Сильвана, действительно имеет покровителя в «коза ностре», он может считать, необычайным везением, что ему сразу не перерезали горло, пока он спал.

Лодку относило все дальше в открытое море, а четверо мужчин неподвижно сидели в своей шлюпке, наблюдая за посудиной Скрофо. Потом Умберто заметил весла, глиняный кувшин с водой и несколько сухих бисквитов – еда на несколько дней, да и понадобится она ему только в том случае, если он сумеет избавиться от веревок, которые так туго стянули запястья, что кисти рук уже онемели.

– Куда же я поплыву? – прошептал он. – Я же не выживу в этой лодке. Как мне спастись?

– Пошел к черту, – усмехнулся главарь, пока лодки все больше удалялись друг от друга. – Твое место в аду, с извращенцами и другим дерьмом, плыви туда, свинья.

Неожиданное исчезновение ненавистного Умберто Скрофо стало праздником для всей маленькой деревеньки. Хотя люди и подозревали, что тут что-то нечисто, ни один человек из многочисленной обслуги Скрофо не сказал, что он что-то видел или слышал той ночью, когда Скрофо так таинственно исчез. Несмотря на настойчивые поиски полиции, никаких следов Умберто обнаружено не было. Несколько месяцев спустя остатки маленькой рыбацкой лодки обнаружили на берегу в северной части итальянского континента. Лодка была разбита на куски, в ней лежали только какие-то лохмотья, которые полиция идентифицировала как одежду Скрофо. В связи с этим происшествием Умберто Скрофо был официально объявлен погибшим.

Его роскошный особняк был продан, а великолепные вещи разделены между оставшимися калабрийскими родственниками. Двоюродные братья и сестры, тетушки и дядюшки, которые насмехались над ним и презирали его, когда он был ребенком, оказались теперь наследниками чудесных картин и всего того, что награбил Скрофо, что он вывез из Парижа и с Гидры.

Заупокойная месса, на которой присутствовали все родственники, прошла со всеми формальностями, однако нельзя было сказать, что хоть кто-то оплакивал его. Очень скоро он был окончательно забыт всеми, кроме Инес Джиллар и Николаса Станополиса. Они по-прежнему помнили о нем.

Электра знала, что жизнь в Америке не будет для нее легкой. Николас вызвал ее три месяца спустя после своего прибытия, и теперь, увидев его высокую жилистую фигуру, прислонившуюся к стойке в зале ожидания аэропорта Лос-Анджелеса, она была вне себя от радости.

– Николас, о, мой дорогой, я не могу поверить, что это действительно ты, – в восторге сказала она, бросившись в его объятия.

Но встретил ее Николас неожиданно сдержанно.

– В чем дело, дорогой? – удивленно спросила она, когда он с явным смущением высвободился из ее объятий.

– Электра, позволь познакомить тебя с Эрролом, – сказал он по-гречески, указывая на огромного чернокожего мужчину, одетого в темно-красную униформу, которая была богато расшита и украшена золотыми галунами.

– Добро пожаловать в Лос-Анджелес, миссис Ники, – расплылся в широкой улыбке стоящий навытяжку негр. – Очень рады видеть вас здесь. Наш мистер Ник тает буквально на глазах. Все время только о вас и говорит.

– Это Эррол, шофер дяди Спироса. Дядя одолжил нам на сегодня свой личный автомобиль. Он хочет, чтобы ты получила полное удовольствие от приезда в эту чудесную страну.

Электра молча покачала головой, сожалея, что Николас не пришел ее встречать один. Шофер выглядел необычайно доброжелательным, но Электра была очень застенчива, и ей хотелось бы встретиться с мужем без посторонних.