Умберто Скрофо сидел в своей гостиной в Риме, в окружении своих любимых картин, мебели и скульптур; он ковырял в зубах ножницами для бумаги и читал прибывшую с авиапочтой «Уикли Вэраети».

«Потерянный город» имел в Англии колоссальный успех. Он оказался прав, настояв, чтобы Рамона и остальные участвовавшие в съемках артисты совершили рекламное турне по Европе. Несмотря на то что актеры требовали себе лимузины и роскошные люксы в самых дорогих отелях, затраты оправдали себя. Картине сделали колоссальную рекламу. В Европе она была фильмом номер один. Это был его дебют, и дебют успешный, и Умберто был безмерно счастлив.

В полутемную комнату вошла его новая молодая экономка. Окна были закрыты ставнями от полуденного солнца. Она вела себя как рабыня.

– Может, вам что-нибудь принести, синьор Скрофо?

– Да, – отрывисто произнес он своим сиплым голосом. Его всегда интересовало, почему она так говорит, как будто за что-то извиняется. – Холодный кофе и много сахара. Только не просыпь его на поднос, как ты сделала это в прошлый раз!

– Да, синьор, – кивнула девушка и исчезла. Синьор Скрофо вселял в нее ужас, но она не могла потерять эту работу. Он ей хорошо платил, а ее большой семье были так нужны деньги.

Умберто вздохнул. Ему было скучно, а он ужасно не любил скучать. Пришло время нанести еще один визит синьоре Альбертони в ее апартаментах на Виа Систина. С ней ему никогда не бывает скучно. Особенно когда она стоит перед ним в черных туфельках на высоком каблуке, в черных шелковых чулках, кружевные подвязки плотно облегают полные ляжки, светлые волосы рассыпались по раскрасневшемуся лицу, а он хлещет ее одним из тех изощренных приспособлений, которые она держит для особых клиентов.

Пять минут спустя в комнату нервно вошла горничная.

– Вас к телефону. Кажется, из Америки. – Когда она улыбалась, ее лицо было очень красивым. Он знал, как ей хочется побывать в Америке. Он тоже рвался туда. Может быть, теперь, когда его картина пользуется таким успехом, он, наконец, попадет в Америку.

Еще в Лос-Анджелесе Умберто подписал контракт с фирмой Уильяма Морриса. Его мало волновало, что эта организация объединяет почти триста продюсеров всего мира: его непомерное самомнение заставляло его считать себя вне конкуренции, ведь он, Умберто Скрофо, создал великий фильм. В Риме все так говорили, да он и сам всегда знал себе цену. Урод Умберто считал себя неотразимым, остроумным и культурным мужчиной. Они просто глупцы, если не понимают этого.

Он открыл ставню и выглянул в окно. По Спениш Степс ходили толпы туристов. Умберто разозлился, потому что они нарушали его спокойствие своими громкими выкриками и вспышками фотоаппаратов.

Джиа принесла ему телефон, в трубке потрескивало. Это был его агент Абе.

– Привет, Умберто, как поживаешь?

– Прекрасно, Абе, просто прекрасно. Какие последние новости о фильме?

– Картина наделала много шума. Новорожденный оказался в центре внимания. Думаю, ты уже смотрел «Вэраети». У нас тут тоже кое-кто тобой заинтересовался, – сказал Абе.

– Да?! – Умберто зажег сигару, чувствуя, что расплывается в лучезарной улыбке. – Кто-нибудь из тузов?

– Ну, не совсем из тузов, кое-кто из независимой корпорации. Роджер Корман, например.

– Роджер Корман! – взорвался Умберто. – Черт бы тебя побрал, он снимает ужасные фильмы! Мне он не подходит. Я же говорил тебе, Абе, что после «Потерянного города» я хотел бы сделать что-нибудь в Голливуде, понимаешь? Ты что-нибудь разузнал?

– Мы пытаемся, пытаемся, – ответил Абе привычно умиротворяющим тоном, которым он разговаривал и с актерами и с продюсерами. Для Абе не было никакой разницы, сделает Умберто фильм в Голливуде или в каком-нибудь другом месте. В Голливуде продюсеры росли прямо на пальмах; всем хотелось попасть из Европы в Голливуд.

Фильм Умберто пользовался большим успехом в Европе, но в Америке особого восхищения не вызвал. Работая сверхурочно, за небольшое вознаграждение, Абе не думал делать ничего, выходящего за рамки прямых обязанностей, чтобы протолкнуть фильм Скрофо. Он был рядовым клиентом Уильяма Морриса, одним из тысячи, поэтому для Абе это был самое заурядное дело.

– Да, но если вы читали европейские отзывы в «Взрасти», то почему же не рассказали об этом там? – спросил Скрофо.

– Да, да, мы говорили им, что это хорошая картина, сильная… Вы же знаете, мы пытаемся послать ее на Каннский фестиваль. Я просто хочу, чтобы ты понял, Умберто, у нас тут до чертиков работы, целое море проблем, надо вкалывать, – спокойно ответил агент. – Поверь мне, очень скоро лед тронется. Вот увидишь, что-то обязательно произойдет. А сейчас, дорогой, тебе надо просто сохранять терпение и верить.

– Я хороший продюсер, Абе, может быть, даже очень хороший, – холодно сказал Умберто. – Не только Огги, но и Джентес Темпо говорили мне, что я новый де Лаурентис, а эти поцы в Голливуде, эти твои Макополис, Занек и Кон, они даже не захотели посмотреть мой фильм.

– Я знаю, знаю, мой маленький Умберто, – мягко сказал Абе. – Ну, потерпи чуть-чуть, скоро все изменится. Тебе осталось ждать недолго, потерпи. Мы найдем длятебя картину. Послушай, я должен идти. Пока, малыш.

– Чао, Абе, – резко сказал Умберто и бросил трубку.

В ярости он проглотил холодный «капуччино». Если фильм пользуется такой популярностью в Европе, то почему к нему не проявляют никакого интереса в Америке? У него появилась навязчивая идея – снять фильм в Америке и стать одним из самых влиятельных людей Голливуда. Добиться Оскара, ходить на банкеты к Джеку Уорнеру, Рею Старку и Чарли Фелдману. Рождество у Макополиса совершенно его поразило. Ему там очень понравилось. Поэтому тот факт, что прекрасная пресса о «Потерянном городе» не произвела на Америку никакого впечатления, сильно ударил по его самолюбию. Но он не собирался сидеть сложа руки, жалея себя. Здесь, в Европе, у него три проекта, и он решил всецело посвятить себя им.

Проклятая Америка! – выругался он про себя, продолжая расчесывать шрам. Кто же им нужен? Ладно, я останусь здесь. Лучше быть большой рыбой в маленьком пруду, чем…

Скрофо стоял и смотрел на освещенную солнцем картину Моне, которая висела на бледно-золотой с розоватым отливом стене. Эта картина всегда успокаивала его, хотя нарисованная на ней светловолосая девушка чем-то смутно напоминала ему французскую проститутку, которая пыталась убить его в отеле «Риц». Может быть, он когда-нибудь с ней встретится. Тогда он выместит на ней весь свой гнев, всю ярость, он отомстит! Ну а пока надо делать фильмы.

– Я бы не отказался прожить так всю жизнь, – радостно прокричал Блуи Рейган. – Кому нужен этот кинобизнес, когда в мире есть такие яхты?!

Блуи Рейган, наполовину ирландец, наполовину американец, работал помощником режиссера с тех самых времен, когда появилось звуковое кино. Он работал с самыми разными людьми и знал все о процессе создания фильма. Жизнерадостный, веселый и приветливый, он был мечтой любого режиссера, и Ник Стоун очень ценил его, считая своей правой рукой. Ведь то, чего не знал Ник, всегда знал Рейган.

Ник согласился с Блуи. Это было прекрасно. Ничто так не улучшает настроение, как дружеские взаимоотношения между двумя мужчинами на таком маленьком суденышке.

С тех пор как они покинули Лос-Анджелес холодным туманным утром, прошло уже тридцать шесть часов. Море пугало: вокруг вздымались громадные пенящиеся валы, на верху которых болталась их стофутовая двухмачтовая яхта, не способная совершить ни малейшего маневра. «Изабель», экипаж которой состоял из пяти человек, прошла так почти полторы тысячи миль. В детстве Ник все время проводил в лодке, ловя рыбу, он обожал море, и это очень сблизило его с Блуи. Но даже его мучила морская болезнь во время этого шторма. Но теперь все было позади. Они приближались к тропикам, и серые воды Тихого океана постепенно становились голубыми. Ник и Блуи были загорелыми, сильными и мускулистыми, сменяя друг друга у штурвала, они обменивались веселыми шутками и историями.