Для Инес это время было жестоким испытанием. «Господи, пожалуйста, пусть это получится, – молилась она. – Пожалуйста, Господи». Она хотела быть с Джулианом всю жизнь. Она должна была быть с ним.

Когда Джулиан, в конце концов, во всем признался Фиби и сказал, что хочет развестись, Фиби пришла в неистовство. Она рвала и метала, швыряла драгоценные предметы и украшения. Она бросала в мужа фарфоровые пазы и другие сокровища, которые они так долго собирали. Эта буря продолжалась целый час. Она угрожала Джулиану самыми ужасными последствиями, если он ее бросит.

– Я подниму такой скандал, что ты будешь уничтожен. История с Кандидой, этой сучкой, которая пыталась покончить жизнь самоубийством, покажется тебе просто цветочками, – орала она. От злобы ее лицо стало уродливым и дряблым, а глаза наполнились слезами. – Теперь тебе уже никогда не быть сэром Джулианом Бруксом. Даже если ты получишь развод.

– Милая моя девочка, – сказал Джулиан, стряхивая с рукава осколок разбитой фарфоровой вазы и пытаясь сохранять спокойствие, – меня абсолютно не волнует то, что ты тут вытворяешь. Мне также наплевать на всякое рыцарство. Я актер, и это единственное, что меня действительно волнует.

– Ты не актер, – с презрением произнесла Фиби. – Ты просто шут. Когда ты впервые появился на экране в роли Карла II, в парике, который делал тебя похожим на дохлого пуделя, все просто покатывались со смеху и говорили, что ты так хреново играешь, что тебе не заработать на свое хреновое существование.

– Спасибо, Фиби, – спокойно ответил Джулиан. – Спасибо за твои добрые слова. Твоя безграничная преданность так трогательна.

– А эта французская шлюха, она умеет быть преданной?

– Да, – вздохнул Джулиан, – она умеет.

– А она знает, что ты педик?

Джулиан побледнел. В тех пор как в школе у него были нежные отношения с Уилсоном, он никогда больше этим не занимался, ни словом ни жестом не позволяя усомниться в том, что он настоящий мужчина. Однажды, в первые дни их брака, он признался Фиби в своем нежном отношении к тому мальчику. Как настоящая стерва, она ничего не забыла.

– Ну и что ты хочешь этим сказать? – холодно спросил он.

– Ничего, – прокаркала она, чувствуя, что ее яд попал в цель. – Абсолютно ничего, Джулиан.

Фиби никогда не подозревала его в этом, но, может быть, мужчина, с которым она прожила одиннадцать лет, действительно склонен к гомосексуализму? Ей всегда казалось, что Джулиан флиртует с сэром Криспином Пиком, когда они смеялись, обнимая друг друга. К сожалению, у нее не было никаких доказательств. Жаль, ведь это была бы прекрасная дубинка для Джулиана! Он не пережил бы клейма гомосексуалиста.

Любовь Джулиана к этой женщине была действительно искренней. Это-то и бесило Фиби. Каким бы плохим ни был их брак, он был ничем не хуже многих других театральных браков. Фиби всегда самоуверенно полагала, что, как и все их знакомые пары, они с Джулианом проживут всю жизнь вместе, пусть не слишком романтично, но зато так удобно и прилично. А теперь он хочет изменить всю ее жизнь ради какой-то любви. Любовь! Ну и идиотизм, думала она со злостью. Ее просто не существует. Это все, как говорит Ноэлль, просто дурная шутка.

Джулиан попытался успокоить Фиби, предложив ей огромную сумму денег. Он отдаст ей дом, мебель, картины – все, что они так тщательно собирали долгие годы совместной жизни. Он отдавал ей все в обмен на свободу и возможность жениться на Инес. Но Фиби отказалась.

И только Инес, в конце концов, смогла найти способ уговорить Фиби. Она долго размышляла над этой проблемой, анализируя все варианты, и пришла к выводу, что Фиби даст Джулиану свободу в обмен на проценты от его будущих заработков, причем пожизненные проценты. Она сказала Джулиану, чтобы он предложил ей десять процентов. Поразмышляв сутки, Джулиан пришел к жене с этим щедрым предложением.

– Двадцать процентов, – выпалила в ответ Фиби. – Это мое последнее слово.

– Пятнадцать, – устало вздохнул Джулиан.

– Ну ладно, так и быть, сукин сын, – презрительно фыркнула Фиби. – Пятнадцать процентов пожизненно, не забудь. Играй до самой смерти свою роль, любимый.

– Договорились, – сказал Джулиан, чувствуя, что с души упал тяжелый камень.

Наконец-то он освободился. Освободился от Фиби. Освободился, чтобы навсегда соединиться с Инес. Теперь он может лететь в Голливуд.

Рим

Умберто Скрофо с торжественным видом вошел в студию звукозаписи кинокомпании «Чинечита». Во рту торчала сигара, он шел походкой уверенного в себе человека, думая, что скоро закончатся съемки его фильма «Потерянный город». На улицах Рима, на Виа Венето, на пляжах Остин и Фреджене, где собирались люди, имеющие отношение к кино, и даже в коридорах соперничающей киностудии «Скалера» все говорили о том; что Умберто Скрофо, этот новичок в их мире, поймал удачу за хвост, что всего этого он добился благодаря своему труду. Ну, конечно, не совсем своему, потому, что сценарий написан Ирвингом Франковичем, а Дидье Арман помог достать большую часть денег, необходимых для съемок, но в фильме было имя Умберто, и это знали все.

Он самодовольно улыбался, наблюдая за игрой актеров внутри огромного, ярко освещенного юпитерами круга. Он относился к актерам, как хозяин, как будто все они принадлежали только ему и никому другому. Они все работали практически бесплатно. Даже Рамона, в конце концов, потребовала себе жалованье, хоть и небольшое. Это было нелегко. Люди, говорившие ему, что для того, чтобы прорваться в итальянский кинобизнес, надо быть просто танком, были не дураки. Ему пришлось немало побороться, чтобы заполучить этот сценарий. Понти, Де Сиза, Феллини и Висконти, казалось, одновременно отдали кому-то свои студийные площадки, всех мало-мальски толковых техников и операторов, все кинооборудование. Пришлось ему побороться и с американскими кинокомпаниями. Вместе с угасающими звездами тридцатых и сороковых годов они ринулись после войны в Италию. Они вкладывали миллионы долларов в дерьмо, самое настоящее дерьмо, и пользовались стопроцентным успехом только потому, что в титрах стояло имя какой-нибудь увядающей американской звезды, и сама картина считалась американской. Умберто видел, как бурно развивается итальянская киноиндустрия после войны, как растут доходы создателей фильмов. Он тоже хотел добиться успеха. О, кик он мечтал об этом, как стремился в далекий Голливуд! И он не сомневался, что в один прекрасный день он там окажется.

Лос-Анджелес

Доминик полюбила Голливуд, а Голливуд полюбил ее. Каждое утро по дороге на студию она с детским восторгом смотрела по сторонам из окна лимузина, на котором ее возили, и удивлялась той радости, которую приносил ей каждый новый день. Она обожала Калифорнию и думала, что хот-доги, гамбургеры, кино под открытым небом, дискотеки, пляжи Санта-Моники и яркое калифорнийское солнце это все, что есть самого прекрасного в мире. Но особенно ей нравилось общение с другими актерами и танцорами на репетициях в студии. Она смеялась над их шутками, не совсем их понимая, и много времени занималась английским. Она без конца репетировала свой страстный танец из «Легенды Кортеса». Доминик любила праздничную суету, которая царила в ресторанчике на съемочной площадке «Коламбиа пикчерз», где она постоянно встречала звезд кино. Но особенно ей нравилось телевидение: программы «Шоу Джекки Глисона», «Парад звезд» и «Шоу Милтона Берла». В Сен-Тропезе не было ни телевидения, ни хот-догов, ни фильмов – вообще ничего, что могло бы волновать и радовать. Кроме Гастона. Теперь ей совсем не хотелось возвращаться назад. Жизнь в Калифорнии была для нее чем-то необычайным. Она была здесь своей.

Гастон написал ей несколько полных страсти писем. Она писала и ему и своим родным длинные письма, но шли дни, и Сен-Тропез, семья и Гастон Жирандо все больше отдалялись от нее. Скоро она почти забыла, как он выглядит.