— Сколько-сколько⁈ Решено, прощание будет проходить стоя!

Потом наш дорогой комендант отправляет меня на кухню — проверить, пришли ли продукты для поминального обеда — потом я бегу к Аллет за какими-то документами и едва не сбиваю с ног растерянного ректора, потом в сад, мерить расстояние между статуями, и снова на кухню, и снова в сад, а потом в кабинет Урлах-тора, в лазарет, снова к Зургу, и так по кругу до тех пор, пока он не решает, что на сегодня достаточно.

— Правда? — не верю я. — Что, можно идти?

— Можно. По лавкам, — уточняет Зург. — Вы будете стоять со мной возле гроба, и должны выглядеть прилично. А не как сейчас, в паутине и в пыли.

Ну ничего себе! Вообще-то я в пыли и паутине как раз из-за его поручений! Вроде поиска стульев по чуланам.

Только скандалить не хочется: у нас есть вопрос посерьезней.

— А с чего это я у гроба, господин комендант? У вас же там караул из мажоров. То есть из особо знатных и благородных студентов.

Тут, кстати, тоже не все так однозначно. Планировалось, что Галку проводят в последний путь самые знатные-благородные, но, похоже, там будут те, кто не успел придумать убедительную отмазку.

— Во-первых, не у самого гроба, а рядом, — хмурится комендант. — Во-вторых, мне нужно, чтобы кто-то был на подхвате, а остальные уборщицы у нас нежные и боятся трупов. А вас уже ничем не напугать, так что идите и покупайте наряд. Ректор считает, что вам пойдет брючный костюм.

Ого! Когда это Зург успел обсудить с Урлах-тором, что мне идет, а что нет? Будь я двадцатилетней красоткой с пятым размером груди, возмутилась бы, что там тело Галки еще не остыло. Но раз уж я это я, очевидно, что никаких амурных намерений у него быть не может. Разве что если гномы и гоблины любят мелких, щуплых и похожих на мальчика.

— У вас есть деньги, или вам нужен досрочный аванс? — уточняет Камнегрыз, решив, что я колеблюсь из-за того, что считаю бюджет.

Аванс! А, впрочем, предложи комендант премию, я бы решила, что его кто-то заколдовал. Как и ректора, да.

— Деньги есть, — говорю я.

Спасибо Войничу, сейчас я могу позволить себе красивый костюм. И голубой мне вроде идет. Другой вопрос, что носить потом будет некуда, у нас же не каждую неделю похороны.

— Тогда чего вы ждете? — фыркает комендант. — Срочно по лавкам, пока они не закрылись! Вернетесь, доложите!

Похороны Галгалеи начинаются в полдень. Ректору все же удалось выбить участок под могилку на лесной опушке возле Академии, но марш-бросок с гробом у нас состоится в три, а пока все стоят перед воротами Академии, смотрят на «виновницу торжества» и ждут церемонию прощания.

Народу много. Кроме студентов и преподавателей тут собрались многочисленные друзья и знакомые ректора, и все как на подбор красуются в голубом. Сам Урлах-тор нарядился в костюм небесно-голубого цвета и не слишком-то похож на безутешного вдовца, но на фоне разодетых в голубое орков и полуорков наш гном выглядит и в половину не так колоритно. А еще у нас есть: голубой гроб и почетный караул из шести особо высокородных студентов у него.

Впрочем, я едва успеваю все это разглядывать. Дел у нас с Зургом невпроворот с самого утра, и когда на лужайку возле Академии наконец-то выносят кафедру с подножкой, на которую торжественно забирается ректор, первые три минуты я просто перевожу дыхание.

Очень хочется сесть, но стульев не предусмотрено. Еще и зараза комендант выполнил свое обещание и притащил меня в первый ряд. Стоит, пожирает глазами ректора и периодически тычет меня локтем в бок, чтобы взбодрить. Очень вовремя, а то у меня от этой беготни все присутствующие будто слились в одно большое голубое пятно.

— Дорогие друзья! — начинает ректор. — Мы собрались здесь по грустному поводу…

Речь ожидается длинной и нудной. Секретарша Урлах-тора Аллет, задерганная, как и я, по самое не могу, сказала, что там три листа. На резонный вопрос, зачем так много, она сказала, что понятия не имеет, кто это писал, потому как видела речь уже в готовом виде на ректорском столе.

Впрочем, сейчас это к лучшему, успею хоть отдохнуть. Перевожу дыханье и начинаю осторожно осматриваться в поисках знакомых лиц.

— Безвременная потеря, обрушившаяся на нас…

Голос ректора вдруг прерывается; локоть Зурга врезается мне в бок; распахиваю глаза, понимая, что голубое небо над нами какое-то недостаточно голубое. Огромные, размером с футбольный мяч, сверкающие пузыри появились над толпой и мягко планируют, направляемые ветром.

Один из пузырей налетает на стоящего на кафедре ректора, лопается… и осыпает его голубой костюм ворохом разноцветных блесток. С головы до ног — Урлах-тор же гном. М-да. Кажется, теперь в нем еще тяжелее заподозрить безутешного вдовца.

Секунда, и похороны превращаются в балаган. Разноцветные пузыри летают в воздухе, студенты переглядываются и хихикают, преподаватели мужественно пытаются сохранить серьезное выражение лица, а багровый от возмущения ректор старается все-таки дочитать речь. Вот только с каждым словом его голос, кажется, поднимается на октаву… пока не превращается в писк! Совсем как от шариков с гелием.

— А ну прекратить! — командирским голосом рявкает Зург.

Еще бы, он-то с шариками не встречался! У него этот голос сохранился! Правда, голубой передничек явно не добавляет коменданту солидности.

— Продолжайте, ректор, — милостиво разрешает Зург.

Ректор набирает воздуха в грудь, пискляво откашливается и продолжает:

— Галгалея была самым верным и преданным другом всей Академии СУМРАК…

Тем временем среди студентов снова начинаются шевеления. Выглядят детки, конечно, как ожившая иллюстрация к игре «Море волнуется, раз». И еще немного к «Горячей картошке», потому что студенты пытаются уклониться от то парящих над головами, то планирующих вниз разноцветных пузырей. Хотя некоторые их ловят, лопают, окутываются ворохом блесток — и тут же натыкаются на суровый взгляд Зурга Камнегрыза. Особо впечатлительные после этого начинают пискляво извиняться.

А еще шарики привлекают мурлоксов. Вот уже три… четыре кошки появились откуда не возьмись и начали охотиться за сверкающими пузырями. Порядка от этого, разумеется, больше не становится.

— О Галгалея, эта потеря потерь навсегда останется в наших сердцах…

«Потеря потерь», да кто ему речь-то писал? Хотя кроме нас с Ирой никто ничего не замечает. Айрин вон согнулась и зажимает рот руками, чтобы не начать неприлично ржать. Я тоже держусь из последних сил, меня мотивирует только суровый взгляд Зурга. В глазах Амины плещется веселье — еще бы, она-то как раз не любила Галку. Войнича рядом с ней нет, он стоит в первом ряду, почти у самого почетного караула.

Принц дроу, темный эльф Элкатар смотрит на резвящихся кошек взглядом «как же меня все достало», но ловить их, видимо, считает неуместным. А, может, это считает неуместным стоящий рядом с ним и экспрессивно взмахивающий руками Гаррет Ворн? Вообще дроу тут выглядит приличнее всех, мало того, что в голубом, да еще и кожа у него с фиолетовым отливом. Галка, будь она жива, однозначно пришла бы в восторг.

А вот второй экзотический гость, демон Доментиан, демонстративно заявился на похороны в красном сюртуке и черных брюках. Доментиан уже поймал три укоризненных ректорских взгляда, но скучающее выражение лица не поменял. Уверена, он не надел голубое специально. Хотя кого он тут собрался эпатировать? Ну, кроме ректора, я имею в виду. Все остальные мужчины на него только завистливые взгляды бросают, и все. И это они еще не знают, что в нашем мире голубой цвет может ассоциироваться с нетрадиционной ориентацией!

— Без тебя, Галгалея, наша Академия осиротела… — пищит ректор, а я в очередной раз задумываюсь, кто писал ему речь. Побуждения, наверно, были благородными, только с дифирамбами этот человек перестарался. Сколько там у него, три листа? Ужас.

Ко второму листу все более-менее успокаиваются. К новому голосу ректора народ попривык, радужные шарики ветерком сносит в сторону голубого гроба, кошки вроде тоже угомонились, и в глазах Зурга читается облегчение.