— Просто устала…

— Аделин тоже устала? Я видела ее на днях в храме. Мама, что вы сказали бедной девочке, что она, при живых родителях и женихе, собирается переехать во дворец в траурном наряде?

Насколько же я потеряна в собственных мыслях? Мне казалось, что уж для Аделин я сделал все возможное: упорядочила свои и чужие дневники, составила списки с рекомендациями и пошаговыми стратегиями для начала правления, написала отдельную копию с собранными легендами, пока занималась их заучиванием. Кажется, собственные переживания затмили мой разум настолько, что я не подумала о чувствах единственной, кто знает о будущем.

— Возможно, я заставила Аделин нервничать своими напутствиями. Я поговорю с ней.

— В какой момент у нас появились секреты друг от друга?

— Возможно в тот, когда ты скрыла своего любовника и беременность.

Мой ответ был резче, чем мне хотелось бы, даже головной болью оправдываться не хотелось. Возможно и хорошо, если дочь обидится на меня и не будет посещать дворец какое-то время, однако, мне не хотелось бы оставлять такие воспоминания о себе.

— Я должна была раньше извиниться за это, — она опустила голову, — боюсь, что это не последний раз, когда я так сильно удивлю тебя, так что я не хочу, чтобы ты думала, что я делаю это назло. Все мои действия в отношении семьи всегда направлены на наше благополучие. Иногда мне страшно ранить вас с братьями, иногда просто стыжусь собственной глупости, но, мама, даже если в будущем я сделаю что-то возмутительное, то знайте, что я всегда на вашей стороне. И вы можете на меня положиться.

А я не могла. Обнимая дочь, гладя ее по рыжим волосам, я думала лишь о том, как убедить ее не приезжать во дворец в середине лета. Мне нужно оградить детей и Аделин от того, что произойдет.

Во дворце было тихо. Большую часть прислуги отпустили на выходные к родным, мои дети вместе отправились в путешествие к новому порту, Ракель и Теодор покинули столицу для наведения порядка в собственном имении. Рядом остался лишь Карлайл, спокойно наблюдавший за моим Анимом, парившим у окна.

— Я отдал приказ страже.

— Да, спасибо, — мой взгляд был направлен на вид дворцового сада.

Мой личный рыцарь был единственным, кому я доверила тайну, если не считать случайно узнавшей Аделин. Мне нужна была поддержка во дворце, нужен был человек, который не позволит моей семье оказывать сопротивление. Я подготовила для всех письма, дождалась известия от Берты и уведомления о прибытии в столицу графа Карла Унста в сопровождении рыцарского ордена.

— Все еще не понимаю. Даже дворянство резко отреагировало на вторжение частной армии в дворцовый город, так с чего вы решили, что его сторону займут?

Мужчина был нервным. Я приказала ему во всем подчиняться захватчикам, чтобы сохранить жизнь и позднее отдать ее в услужение Аделин. Мне не хотелось так поступать, это было жестоко.

— Не важно. Берта дала понять графу, что казнь должна состояться уже завтра, так что никто не успеет и моргнуть. Большая часть армии находится на границах, добраться не успеет.

Карлайл говорил что-то еще, но я не желала слушать. Этот день был распланирован уже давно, рассчитан до мелочей, так что я просто хотела думать о лучшем.

В свое последнее лето я думала о лучшем лете в жизни. Мне было 6, кронпринц Дориан приехал в наш дом на короткие каникулы, освобождавшие его от тренировок и учебы, дабы провести отдых с пользой. Мой отец славился как лучший наездник в империи, виртуозно охотящийся и сражающийся на лошади, чего не доставало юному принцу. Отец и меня усадил на пони в 4 года, в своей приятной и мягкой манере обучая езде девочку, что еще ходила вразвалочку, а замечтавшись частенько собирала синяки на коленях от падений. Принц в нашем доме стал отдушиной, ведь эрцгерцогиня не могла показаться жестокой и несправедливой к невесте наследника, так что она вновь примерила на себя роль учтивой и справедливой наставницы, а Дориан проводил со мной большую часть времени, стремясь догнать мои навыки. Каждый раз садясь на коня, я благодарила кронпринцессу Сесиль, получившую такой титул из-за того, что 10-ая императрица долго не могла родить сына, отчего она становилась единственным возможным наследником. Именно Сесиль первой из дворянок оседлала лошадь подобно мужчинам и ввела моду на конные прогулки. Благодаря ей я хоть в чем-то обходила кронпринца.

В комнату ворвался граф. Он отдал приказ своим рыцарям спустить флаг императорской семьи, а затем посмотрел на спокойно сидящих нас. В его лице легко угадывалась жертва новой моды на наркотики, которые, возможно, и подтолкнули его к этой безумной авантюре. Интересно, что напела этому мужчине Берта, что он готов был пойти почти в одиночку со своей идеей против единой государственной веры? Считал ли он себя единственным героем, не поддавшимся чарам обольстительной истории о детях Богини?

Карлайл сдался им, отправившись под стражу в другие покои, а меня заперли, даже не тронув. Я осталась у окна, сжимая в руках дневник Дориана, в который вписала истории, которые успела собрать. Если бы у меня было больше времени, то мне не пришлось бы стыдиться их малого количества, но я все равно была рада, что смогу скоро передать их мужу.

Так что в полдень я без сопротивления шла к своей смерти. Я защитила детей, скрыв их поездку и приказав не использовать настоящие имена, подготовила все документы и спрятала там, куда смогла бы попасть лишь Аделин, а договор с Бертой был подписан испаряющимися чернилами, так что эта опасная женщина не сможет занять пост в сенате. Все было готово. И я готова.

Мне бы стыдиться перед родными, но что я могла поделать, если все было предрешено. Моя смерть — ожидаемый финал. Я стояла на деревянном помосте на коленях, зная, что занесенный над моей шеей меч поставит точку в уже написанном манифесте о прегрешении всего мужского начала. Убийство Божьей дочери из желания уничтожить принятую империей религию, отречься от защиты Богини из жалкого желания узурпировать власть. Согнанный народ под моими ногами глядел теми же перепуганными глазами, какими смотрела на меня Аделина перед отъездом. Тогда я тоже была на коленях. Я просила ее защитить учение Морин, просила быть умной императрицей, править здраво. Она справится, а если не сможет принять решение, то найдет его в своих воспоминаниях или в записях. Уже чувствуя слезы на своем лице и впивающиеся деревяшки в колени, я думала, что сама стала Морин. До моего рождения мне были предписаны роль и долг, что злило меня всю жизнь, но я сама взвалила его на плечи девочки, что явно надеялась прожить всю жизнь в тени мужа. Ничего не изменилось. Круг императриц не разорван. Но я спасу империю. Жертвовать меньшим за большее. Это решение всегда было простым для меня. Морин покарает на месте моего убийцу и все будет окончено. Я вновь примеряю на себя предписанную роль и отрекаюсь от своих желаний. За империю. За императора. Во имя Морин.

В момент, когда меня разрезал воздух со свистом, я в ужасе открыла свои смиренно опущенные веки. На долю секунды я встретилась взглядом с девочкой, в полных слез глазах которой отразился блеск лезвия. Я раскрыла рот. Я не хочу так умирать!

Удар. Золотая молния ударила в помост, ослепив согнанную на дворцовую площадь столичную толпу, где перемешались знать и простолюдины. Тысячи людей были ослеплены и оглушены на мгновения, так что общий крик ужаса не был слышен, да и кому он предназначался? Графу, осмелившемуся пойти против символа Халькопирит, от которого остался лишь пепел? Может быть Богине, снизошедшей до основанной ею империи? Или же императрице, безумно смотревшей на свои абсолютно точно двигающиеся руки?

Почему я все еще жива?

Я чувствовала удар меча, не сумевшего с первого раза отсечь мне голову, помнила вкус крови и ее тепло на коленях, дрожала от страха и боли, так почему Морин вернула меня? Почему смерти удостоился тот, кто заслужил долгие изнурительные пытки? Почему я должна быть доказательством Божьего промысла, стоя перед шокированной, но ликующей толпой, гладя на спину облаченной в белое Богини, на ее развивающиеся волосы? На мгновение во мне зародилось яростное желание схватить меч и воткнуть его прямо меж ее лопаток.