— Ужин. Но сначала нужно переодеться.

Дориан часто переносил совместные ужины после заседаний, на которых обсуждались тяжелые темы. Говорил, что ему проще одному сбросить оставшееся после них напряжение, а к семье прийти спокойным и радостным мужем и отцом, так что я старалась следовать его примеру.

Но увидев Адама, я ощутила, как земля ушла из-под ног. Мне снова 9 и 12-летний Дориан смотрит на меня своими пронзительными карими глазами. Руки сами коснулись его щек, большой палец скользнул по ряду из трех родинок на левой скуле — как у отца. Радость и тоска ныли в унисон в груди, когда сын прижался ко мне в объятьях.

— Пусть Морин вечно хранит вас, матушка, — нежный голос коснулся моего слуха, — я так рад видеть вас.

— Моя радость, — я отодвинула мальчика, дабы взглянуть на него еще раз, — ты так быстро растешь.

— Мама! — едва дождавшийся своей очереди младший сын прижался к моему боку. — Вы здоровы? Мне столько хочется вам рассказать!

Зеленые глаза искрились, круглые щечки были румяными, как и всегда, когда он здоров и весел. Его черные волосы, как у отца и брата, стали короче и все так же смешно торчали на макушке.

— Тогда нам и ждать нечего, давайте садиться за стол.

За трапезой и обыденным разговором, в которым все старательно не упоминали императора, я любовалась своим отпрысками с легкой грустью. Не помнить месяц для меня совсем не страшно, но в отношении детей это был достаточный срок. Эмили уже 16, так что скоро должна состояться ее помолвка с князем, Адам скоро отметит 14-ый день рождения, но уже через пару-тройку лет представители знати начнут давить на него из-за ребенка, а Генри 12-ть, но его учителя в академии уже пророчат ему успехи на политическом поприще. Время так скоротечно в этом юном возрасте, что вернувшиеся с летних поездок дети, кажутся изменившимися до неузнаваемости настолько, что сводит сердце.

— Все еще непривычно ужинать без папы, — вдруг произнес Генри, — это когда-нибудь пройдет?

В тишине столовой слышен был лишь вой ветра за окном.

— Со временем станет легче, — выдавила я, — нам нужно хранить память, но не поддаваться грусти.

— К тому же, мы все еще должны служить на благо империи, — чуть сдавлено напомнила Эмили, — как заповедовала нам Морин. Вы же помните, как отец любил эту страну? Нам нельзя его подвести. Встретившись с ним в загробном мире, мы должны с гордостью рассказать о своих заслугах.

— Тогда… Можем мы всего один денек еще погрустить? — глаза моего младшего сына наполнились слезами, которые он силился не пролить, так что Адам в знак поддержки погладил его по плечу. — В последний раз все вместе, а завтра будем стараться, ладно?

Руки вдруг онемели и едва удерживали приборы. Нельзя вновь поддаваться этому чувству утраты, скручивающему органы в жгут.

— Конечно, родной. Но давайте говорить о светлом.

Ужин закончился в моей спальне, где на большой кровати мы вспоминали былое, предаваясь слезам. Эмили легла рядом, заплетая кончики моих волос в косы, Адам сидел с другой стороны от сестры, а Гени устроился головой на моих коленях. Скоро уже и этот ребенок дорастет до того, чтобы стесняться спать на моих ногах, однако сегодня все мы уснули под одним одеялом и в единой тоске и любви.

Имя императрицы всегда содержало в себе имена двух последних императриц в знак того, что три Божественных рода ранее были одной семьей и служат до сих пор единой цели. Но после того, как воспоминания прошлых императриц стали приходить ко мне во снах, а порой и наяву, словно видения провоцировали похожие действия и слова, словно даже дуновение ветра могло принести мне картинку мрачного дня похорон или же светлого праздника, я стала пугаться своего полного имени. Потому что оно не только мое, как и воспоминания в моей голове не только мои. Слыша свое полное имя в детстве, я оборачивалась в страхе, ожидая, что две мои предшественницы появятся за спиной. А если их увидят другие, назовут и их по именам? Что если все императрицы явятся в мою спальню? Они были в моей голове, хоть я не слышала их голосов, я знала, что они чувствовали. И большую часть их воспоминаний я не хотела бы знать.

Аннабель Мария Августа была дочерью герцога Таафеит, рожденной стать императрицей, от того к ее имени и прибавилось «из королевства Рутил, что в Халькопирите». Аннабель Мария Августа Таафеит де Рутил фон Халькопинит — набор имен, местоположений и часть моей истории. Так же волосы говорили о многом, а вернее их цвет. Если в эрцгерцогской семье рождалась девочка с рыжими волосами, то ей сразу же присуждалось имя, тянувшее за собой память о двух предыдущих матерях наследников. Порядок семей соблюдался строго, а в них следили за тем, чтобы три семьи имели минимум родственных связей, создавая целый конкурс на примаков.

Каждая Божественная семья была обязана родить дочь, которая передаст свою кровь детям, а в случае, когда подходила их очередь отдавать дочь на роль императрицы, дочерей должно было родиться две: одна уйдет из дома, а другая продолжит род. Мою мать корили за то, что она не может родить дочь, ведь кронпринцу уже было 2 года, тянуть нельзя было. Перед отправкой меня в дом жениха мать расчесывала мои волосы, дергая их с силой, словно злясь, что ее волосы не рыжие, что она родилась не императрицей.

— Знаешь, — сказала она мне, — однажды в нашем доме родилась будущая императрица, но волосы ее были не рыжие. Поразившись, родители все же дали ей имперское имя, а вскоре девочка умерла. Следующая их дочь была рыжая… Если бы я столько ждала удачной беременности, а ты бы родилась черноволосой, как твой отец, я тотчас бы убила тебя сама. Ведь все, что мне суждено сделать в этой жизни — родить двух наследниц.

Ненависть матери я осознала в 6 лет, так что ее слова не были шокирующими для меня, а историю я знала из воспоминаний 16-ой императрицы Карин. Позднее, во дворце, я обнаружила ее дневник, в котором она описывала свои отношения со старшей сестрой, рожденной на 8 лет раньше, оставшейся в семье, а также утверждала, что помнила короткую жизнь почившей сестры. Я сомневалась в ее словах, ведь погибшая не носила в себе Благословение, хотя жизнь преподносит порой доказательства своей экстраординарности.

Принцессы всегда рождались с волосами схожими с отцовскими и не могли сесть на трон. Они становились женами князей, герцогов или прочих хозяев значимых земель и владений, но моя дочь вызвала активные споры. Ее достали из меня с трудом, давя на живот, так как я была слишком худа и слаба, роды проходили тяжело. Когда ее голова показалась мне в свете свечей, я подумала, что разум играет со мной злую шутку. Рыжая. Принцесса была рыжей. Месяцами я думала, что волос потемнеет, годами допытывала ее, нет ли в голове ее не принадлежащих ей воспоминаний. Но Эмили ничего не помнила. Первая принцесса, получившая имя, носящее историю, — Эмили Аннабель Мария де Рутил фон Халькопирит.

Длинный титул, длинное имя — все не сравнимо с тем, что изначально Аннабелью звалась мать Морин. Женщина, ниспославшая миру провидицу и спасительницу, но забытая в истории, словно была она второстепенным героем. Она умерла в тот же день, в какой Морин объявила себя божеством, словно выполнила свое предназначение по рождению и обереганию юной спасительницы, а может должна была унести некий секрет в могилу.

— Ваше Величество? — вытянул меня из раздумий голос принцессы.

Я вздохнула. Лето наконец пришло даже на злой север, уводя от нас снег и напоминая, что земля и деревья еще могут покрываться зеленью, а значит — пора отправляться в путь. Последние месяцы выдались тяжелыми из-за работы, которая не могла сравниться с прежними моими заботами об устройстве двора и заботе о детских домах и столичной больнице. Вымотанная, я слишком часто начала обращать взор к окну, любуясь сменившимся пейзажем.

— Как ты знаешь, я отправлюсь на осмотр земель, твои братья поедут в эрцгерцогство Пейнит и графство Риован для тренировок, а ты останешься во дворце и будешь учиться. Есть какие-то пожелания для твоего расписания?